Искатель, 1997 № 10 - Владимир Гусев

Однажды, когда родители уехали в деревню к бабушке, Зизи пригласила Мишу к себе домой. Он вошел в чужую квартиру, робко оглядываясь. Родители Зизи жили в четырехкомнатных апартаментах, тогда как Тряпкины обитали в небольшой однокомнатной шкатулке.

Просторный холл, светлые комнаты, все сразу ошарашило Мишуню, и он сильно заробел.

Зизи шла к цели решительно. Она никогда не умела тянуть кота за хвост, а сразу хватала его за шкирку. Демонстрируя квартиру, Зизи привела Мишуню в ванную комнату. Это было просторное помещение со стенами, выложенными итальянским кафелем, с зеркалом во всю стену, с ванной которая светилась непривычной голубизной эмали.

Быстрым движением Зизи открыла кран.

— Видел такое?

Мишуня не видел. В их «гаванне» — в санузле, совмещавшем сразу говно и ванну, — каждый кран перекрывал что-то одно — либо холодную, либо горячую воду. Чтобы сделать струю теплой, приходилось крутить оба вентиля.

— Не…

Вода, рвавшаяся из крана, быстро наполняла ванну.

— Хочешь искупаться?

Зизи посмотрела Мишуне в глаза. Тот стыдливо отвел взгляд в сторону.

— Не…

— Трус! — Слово прозвучало хлестко, как пощечина. Такого оскорбления от девчонки не в состоянии выдержать самый толстокожий мальчишка.

Мишуня не оправдывался Он лишь спросил:

— А можно?

— Ну, — ответила Зизи, и глаза ее расширились от любопытства.

— Ты тогда выйди, — предложил Мишуня. Перспектива окунуться в огромную ванну его уже пленила, но сделать это в присутствии девчонки он не осмеливался.

— Еще чего?

Зизи взяла с полки красивый пластмассовый флакон и плеснула из него в воду маслянистую зеленую жидкость. Поверхность воды покрылась белой пушистой пеной. Запахло пряным незнакомым духом.

— Это «бадузан», — объяснила Зизи пораженному происшедшим Мишуне. — Раздевайся. Давай помогу.

Зизи протянула руку и начала медленно растегивать пуговки на его рубашке. Щеки Мишуни налились краснотой, но попытки сопротивляться он не предпринял.

— Ты о чем думаешь? — Зизи хихикнула.

— Ни об чем, — признался Мишуня, хотя именно в это время лихорадочно соображал, что ему делать.

По характеру Мишуня был флегматиком. В классе он держался особняком, мало с кем общался и тем более дружил — не было к этому ни желания, ни интереса. Тем не менее, его никто никогда не трогал Кулаки у Мишуни были крепкие, а к чужим ударам он оказался совсем нечувствительным.

Не общаясь тесно с ребятами, Мишуня не участвовал и в их разговорах о девочках. Более того, он страшно стеснялся, что кто-то может заподозрить его в интересе к ним, и потому поведение Зизи — «фифочки», как ее иногда называли в классе — приводило его в крайнее смущение.

— Ни об чем, значит думаешь об уроках.

Это прозвучало оскорблением: какой вольнолюбивый парень вне школы станет забивать себе башку мыслями об уроках? Надо же такое сказануть!

— Не, — сказал Мишуня, — не об них…

Она распахнула полы его рубашки и коснулась ладошкой широкой груди. Мишуня вздрогнул, и розовая кожа пошла пупырышками.

— Не…

— Ты другие слова знаешь?

По инерции он чуть было не ляпнул «не», однако успел спохватиться. Набычился и утвердительно закивал.

— Раздевайся.

Она сдернула с него рубашку.

— Ты выйди.

Это стало последней попыткой сопротивления.

— Дурак. Обними меня. Неужели боишься?

Мишуня раскинул руки и обхапил ее наискосок, как пьяный обнимает телеграфный столб, чтобы не потерять равновесия.

От Мишуни тянуло теплом и пахло парным молоком. Зизи это понравилось. Она щекой легла на его грудь.

Мишуня не шевелился. Он будто замер в столбняке, не находя в себе сил или просто не зная что ему делать дальше.

Зизи ждала, что он станет действовать, но ничего не происходило. Тогда она слегка отстранилась от Мишуни и потрогала пальнем его соски, отвердевшие, а потому особенно похожие на коричневые пуговки. Потом расстегнула и распахнула свою блузку.

— Потрогай мои.

Вишневый сок со щек пролился Мишуне на шею, спустился на грудь…

В ванную они забрались вместе. Мишуня заметно осмелел, о чем свидетельствовал его бананчик, приобревший твердость еловой шишки. Зизи трогала его руками, нервно хихикала, поощряла любые исследовательские интересы Мишуни. Все было хорошо. Очень…

Сын губернаторши Игорь Зизи понравился. Вполне ее устраивала и сумма в зеленых американских бумажках, о которой сообщила мадам Лия Липкина, когда предлагала забавное приключение. Оставалось сделать дело как надо, но это в принципе было совсем не трудно.

Зизи не торопила события. Для нее не составляло труда понять душевное состояние Игоря. Ей удалось разбудить его любопытство, разжечь воображение и теперь можно было спокойно подводить к намеченной цели. Однако игра сильно захватила ее.

Она давно поняла, что не только вершина близости, вспышка, которой заканчивается слияние, дарит восторг. В немалой степени приятен и сам процесс совращения. Легкая игра будоражила чувства, заставляла воображение рисовать волнующие картинки, потом стирала их, заменяла новыми, переставляла по своему усмотрению, меняла местами.

В ту ночь Игорь оказался в чужой постели. Он горел ожиданием мгновения, которое так часто видел в видеофильмах, о которых слышал рассказы более опытных, а может быть просто умело вравших приятелей.

Руки Игоря спешили. Он задыхался от волнения. Ему хотелось всего сразу, хотя он еще и не знал толком, как это все заполучить.

— Не торопись. — Зизи положила ладонь на грудь Игоря и придержала его. — Полежи…

Игорь засопел, попытался вывернуться, но это не удалось.

— Мальчик, — Зизи говорила тихо, почти шептала, склонившись к самому его уху. Прядка волос, выбившаяся из прически, упала ему на лоб и щекотала его, — ты знаешь, какая разница между жратвой и едой?

Игорь буркнул в ответ нечто нечленораздельное — «ага» или «угу» — понять было трудно.

— Нет, миленький, скорее всего, этого ты не знаешь. — Зизи ласково поглаживала его щеку, мягкую, еще не тронутую колючей щетиной. — Иначе тебя не тянуло бы жрать…

Игорь обиделся.

— Что, я есть не умею?

— Почему ты? Сейчас большинству мужиков важнее всего… Как это у вас говорят? Похавать?

— Какая разница — есть или жрать?

Зизи опустила голову и поцеловала его в щеку. Потом, щекоча языком, опустилась к его губам и опять поцеловала нежно и обжигающе.

Игорь почувствовал себя так, словно его засасывала теплая, обволакивавшая тело медовая трясина.

— Разница, милый, огромная. Пожрать — это значит набить живот. Пометать еду в пасть, как в бочку. Посопеть, почавкать…

Картинка, нарисованная Зизи, воскресила у Игоря воспоминание о том, как жрет полковник Рылов — начальник областной милиции. Он с яростью изголодавшегося волка набрасывался на еду. Рвал жареную курицу руками, пихал в рот куски мяса, с хрустом грыз хрящи, с причмокиванием обсасывал косточки, затем облизывал пальцы. Подчистив тарелку хлебом, отваливался от стола, икал, оглаживал пузо и умиротворенно объяснял:

— От-толк-нулся!

Последнее в лексиконе Рылова означало высшую степень удовлетворения, ничуть не меньшую, чем слова «погужевался», поштевкал», обретенные в лексиконе блатной «фени».

Ничего зазорного в манере Рылова есть Игорь не усматривал. Ему даже казалось, что именно так и должен вести себя за столом настоящий мужчина — агрессивно, напористо. Все эти столовые приборы — вилочки, вилки, ножи, ножички — от барского стремления подчеркнуть богатство. А на самом деле, какая разница в том, хлебаешь ты уху из глубокой тарелки майсенского фарфора, которая поставлена в другую тарелку размером поменьше, или лопаешь ее деревянной ложкой из общего котла, закопченного костром?

Но сейчас, после выразительных слов «посопеть», «почавкать», которые произнесла Зизи, процесс поглощения пищи Рыловым представлялся не столь сооблазнительным, нежели раньше.

Когда Игорь уже почти потерял надежду на взаимность, Зизи вдруг поцелуем залепила ему рот. Языком раздвинула губы, коснулись зубов, затем языка. Спросила таинственным шепотом:

— Тебе приятно?

Он с шумом выдохнул воздух.

— Конечно.

— Так вот, Игорек, умение получать удовольствие долго-долго — это большое искусство. И за столом и в любви торопливое стремление насытиться убивает наслаждение…

Она отдалась ему с жаром, который способен был испепелить не только неопытного, едва окрепшего в желаниях мальчишку.

Так Зизи ввела Игоря в таинственный мир соития, в мир бешеных страстей, исканий, в мир благородства и преданности, мир пороков и преступлений.

Короче, все произошло именно так, как того желала благородная мадам Ангелина Михайловна. Все до точки. За исключением маленькой, но очень важной детали. Игорь обманулся, увидев в Зизи не тело, которое ему подложили в постель, а душу, которая, как ему казалось, нашла его среди множества других людей и неожиданно полюбила, стала родной.