Верность - Марко Миссироли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маргерита послала сообщение в офис, предупредив, что сегодня не вернется. Затем, немного поколебавшись, все-таки спустилась в метро и направилась в единственное место, где ей хотелось оказаться. Купив билет в автомате, она прошла на платформу электричек, следующих в северном направлении. Достала томик Немировски и прижала книгу к себе. «Французская сюита» – роман, где жизнь так и бьет ключом: хотя эти страницы и последний гимн жизни, и предчувствие того, что Аушвиц вскоре разобьет все мечты автора. Она вошла в вагон метро, повторяя в голове слова телеграммы, которую отправил издателю муж Немировски, после того как жену схватила полиция: «Ирен сегодня отбыла в Питивье (Луаре). Надеюсь, сможете срочно вмешаться точка. Звонить бессмысленно».
Маргерита не выпускала книгу из рук до станции Луи Пастера, там она вышла из метро и очутилась в районе своего детства. Прежде тут обитали только миланцы, а теперь гудел рой из двадцати семи наций, в основном студентов, – разношерстная толпа поднимала ей настроение. Маргерита слегка сбавила шаг и повернула на виа делле Леге с ее китайскими ресторанчиками и марокканскими лавками. Тут она была настоящей – до всех своих увлечений, когда ее еще все устраивало. Дом ее детства располагался на углу, молочную лавку на первом этаже сменил бар, которым заправляло тунисское семейство, у них был кофе «Illy» и быстрый интернет. Маргерита достала было ключи, но передумала и два раза позвонила. Домофон крякнул, и она сказала:
– Это я.
– Кто я?
– Твоя дочь.
Толкнув дверь, она преодолела один пролет – мама уже поджидала ее на лестничной клетке.
– Что случилось?
– Приходили по поводу бойлера?
– Не меняй тему.
– Я что, не могу зайти к тебе просто так? Расскажи про бойлер.
Напрягшись, мама проскандировала по слогам:
– Все из-за де-ком-прес-си-и. В баке низкое давление.
Маргерита чмокнула ее в щеку – оказалось, родительница пользовалась «Oil of Olaz». Она была такая миниатюрная, что смотрела на всех снизу вверх.
– Кушать будешь?
Маргерита прошла в гостиную. Кресло отца уже не стояло у книжного шкафа, а телевизор беззвучно вещал на канале «Rai Uno».
– Ну, солнышко, рассказывай.
– Просто хочу побыть тут с тобой немножко.
– Как Черчилль, который взял отгул в разгар Второй мировой?
Она присела рядышком. Она всегда притихала, если у дочери на сердце кошки скребли. Когда Маргерита была еще юной, в минуты душевного смятения мама целовала ее в макушку, теперь же, после замужества дочери, стала более осторожной в проявлениях близости: присаживалась рядом, поправляла воротник ее блузки, отряхивала рукою пальто.
– Знаешь, солнышко, хочу тебе сказать, я уже не читаю, как прежде, – сказала она, забрав из рук дочери томик Немировски, и кивнула на книжный шкаф. – Я поняла, что читала только ради твоего отца.
– Тебе было с ним так скучно?
– Наоборот, чтение нас сближало, – ответила она, поправив дочери челку. – Если ты не хочешь говорить, тогда я скажу, что с тобой.
– Да ничего, я же уже сказала.
– Если мне приснился Паннелла[4], значит, что-то не так!
– Мама! – Маргерита невольно улыбнулась. – Далась тебе эта политика!
– Я прожила жизнь с человеком, который голосовал за Берлускони[5]. Знаешь, что он мне ответил на вопрос: «Почему?»
– Ну?
– Что он за Сильвио из-за «Drive In»[6].
– Еще бы! Полуголые девицы!
– Смотри на это проще, девочка моя. – Она уселась на диван. – Полуголые девицы, как-никак, отличное развлечение!
– Бог с ним.
Мама подняла взгляд.
– Значит, у тебя проблемы с мужем.
– Не хочу об этом говорить, – и уставилась на балконную дверь. Балкон находился на одном уровне с гостиной; когда она была маленькой, отец частенько распахивал дверь настежь и разрешал ей кататься на трехколесном велосипеде туда-сюда, пока мама что-то шила, примостившись в углу. Она штопала так же, как и читала, – с точностью и скоростью хирурга, и ее заработок был ничуть не хуже, чем у мужа-железнодорожника.
– Не хочешь говорить – ну и ладно, – сказала мама, поцеловав дочь в плечо. – Но знай, что твой муж иногда сюда забегает.
– Мой муж?
– Только не говори ему об этом.
Она вышла на кухню и вернулась с двумя кусками пирога.
– Со шпинатом. Если хочешь, разогрею.
Маргерита откусила кусочек.
– И что здесь делает мой муж, когда иногда забегает?
– Перекусывает, перебирает книги на полках, иногда берет что-нибудь почитать. Он приходит по четвергам. Твои подозрения как-то связаны с четвергами?
– Да нет, дело не в четвергах.
– Все будет хорошо, солнышко.
– Зачем он сюда приходит?
– Я недурно готовлю. Но думаю, причина в твоем отце.
– Пожалуйста, не будь банальной.
– А ты не будь неблагодарной, – парировала она, положив руки на подлокотник кресла. – Кажется, ты забыла, что отец для него сделал.
– Не забыла, – перебила ее Маргерита, – но не нужно утрировать.
– Ты недооцениваешь Карло.
– Вот тут ты ошибаешься, – нервно рассмеялась она.
Они ели в тишине, как обычно, неспешно пережевывая пищу и время от времени стыдливо поднося руку ко рту. Мамина стряпня: все из хороших и простых продуктов, сдобренных легким соусом. Они доели пирог, болтая о выцветших обоях на стене, затем мама забрала тарелку и поставила на стол, подняла дочь на ноги и обняла ее.
– Это не подозрение, мама. Это молоденькая студентка.
– И что?
– Это какое-то наваждение.
Мама выгнулась дугой, чтобы посмотреть ей в глаза:
– Значит, как сказал бы Мегрэ, улик у тебя нет.
– Не нужны мне никакие улики.
– Мудрое решение, доченька, – произнесла она, постукивая указательным пальцем по груди Маргериты. – И вот что я тебе скажу: твой муж не мастак в таких делах.
– Думаешь?
– Как и твой
