Око Марены - Валерий Елманов

За сборами в дорогу прошло еще три дня. На четвертый, рано поутру, должны были Ингварь, Вадим Данилыч Кофа и полусотня дружинников отправиться на трех ладьях вниз по Оке, но тут прискакал еще один гонец.

На сей раз вести от князя Глеба были тревожные. Извещал он своего сыновца о том, что вышла под стены Рязани дружина Константинова, такая же богопротивная, как и возглавляющий ее Ратьша. С нею же вместе пришли и язычники дикие с далекого севера, в железа закованные, да еще степной народец во главе с шурином жены князя Константина, половецким ханом Даниилом Кобяковичем. Требуют они вернуть им своего князя, вынув его из поруба, иначе грозят штурмом столичного града.

У него, Глеба, воев довольно, но еще лучше было бы, если б Ингварь Ингваревич поспешил со своими людишками, дабы задать такую трепку осаждающим град, чтобы ни один из-под стен Рязани не ушел. Пришлось вновь откладывать отъезд и отряжать во все концы своего удела дружинников для сбора ополчения.

Но не прошло и седмицы, как новый гонец на взмыленном коне появился в Переяславле-Рязанском. На сей раз им оказался сам боярин Константинов Онуфрий, про которого еще ранее Глеб писал, что к злодейским помыслам своего князя сей честной муж никаким боком непричастен.

Поведал боярин, что ожский князь, коему не иначе как сам сатана подсоблял, выбрался-таки из поруба, а воевода Ратьша со своими людьми и вместях с нехристями погаными из половецкого войска хана Данилы Кобяковича, сумели взять Рязань. Ему, Онуфрию, удалось уйти только чудом, притворившись поначалу мертвым. Вместе с ним бежать удалось еще одному боярину, и тот, если уйдет от погони, по приезде в Переяславль непременно подтвердит сказанное ныне.

Ингварь не сразу узнал Онуфрия. Тогда зимой, когда Константин приезжал звать его отца на встречу всех князей под Исады, с ним тоже был этот боярин. Ингварь хотел было задать вопрос о том, как случилось, что один из самых ближних бояр ожского князя ничего не ведал о преступных замыслах своего господина, но не успел. Поначалу это казалось не совсем удобным – боярин только с дороги, а спустя день Онуфрий, не дожидаясь расспросов, сам завел о том разговор. Оказалось, что он как раз с зимы впал в немилость к князю, который перестал ему доверять, и то, о чем Константин думал, самому Онуфрию и в страшном сне не приснилось бы. Для вящей убедительности старый боярин то и дело целовал золотой нагрудный крест и неистово божился, что говорит сущую правду.

Разумеется, не было и речи о том, чтобы выдать боярина душегубцу-князю, хотя послы Константина с этой просьбой прибыли уже спустя неделю после появления в Переяславле Онуфрия. Прибыли и удалились ни с чем, ибо, памятуя о том, что перед ним стоят возможные убийцы его отца, Ингварь наотрез отказался говорить с ними и даже выслушать не пожелал.

А тут еще слухи поползли. Дескать, Константин безбожный еще до того, как в поруб к князю Глебу угодить, новое злодейство учинил, отправив воев своих по градам рязанским, дабы они и потомство братьев его вырезали, не щадя никого. Тут уж либо самому смерти ожидать покорно, аки в старые времена князья Глеб с Борисом, либо отпор давать. Лавры святомученика Ингваря не прельщали. К тому же он не один был и кому же теперь братьев его меньших защищать, как не ему?

Потому он и принялся готовить дружину и собирать воев в ополчение. Вадим Данилыч и ряд дружинников поопытнее спешно стали обучать пеших ратников элементарным азам воинской науки, а Ингварь, списавшись с материнской родней, отправил в Черниговское княжество, куда уж точно не сумеет дотянуться князь Константин, и свою бабку Аграфену Ростиславовну, и мать Всеславу, и своих меньших братьев, оставив лишь одного Давыда. Ему было уже пятнадцать лет, и пришла пора привлекать к княжеским делам. За делами и хлопотами прошла вся осень. Лишь с первыми морозами наспех обученное войско, состоящее из двух тысяч пеших ратников и пятисот всадников, выступило на Рязань.

План был таков. По пути предполагалось захватить Ольгов и родовую вотчину Константина – Ожск. Во-первых, у людей под началом Ингваря благодаря этим победам появится чувство уверенности в воинском мастерстве князя, который ими командует, да и в самих себя тоже. Во-вторых, потери из числа ратников при взятии этих городов, конечно, неизбежны, но зато оставшиеся смогут не только изрядно пополнить запасы, но и улучшить свое вооружение за счет захваченных трофеев. А в-третьих, узнав о случившемся, Константин не станет отсиживаться за толстыми бревенчатыми стенами Рязани, а решит непременно выйти в поле, дабы дать бой. Ну а далее все решит божий суд, ибо не попустит Господь-Вседержитель неправды и не даст братоубийце победы.

С этими соображениями умудренного опытом Вадима Даниловича согласились все принимавшие участие в совете, и Ингварь с легким сердцем порешил, что так тому и быть.

Непредвиденные случайности начались почти сразу же, как только наспех собранное войско выдвинулось в путь. Поначалу предполагалось идти по Оке – Ольгов как раз одной стороной выходил на эту полноводную рязанскую реку, и укрепления с этой стороны у города вроде как были, но ветхие стены давно уже нуждались в ремонте, а одна из башен из-за прогнивших бревен и мягкого грунта и вовсе дала угрожающий крен по направлению к Оке. Во всяком случае, именно так обстояло дело всего полгода назад.

Однако из-за того, что река только-только встала и лед на ней еле-еле выдерживал даже простого мужика, обремененного всего лишь топором и копьем, пришлось подступать к Ольгову с противоположной стороны. Упования на ветхие стены также не оправдались. Напротив, сразу было видно, что конец лета и вся осень не были потрачены людьми князя Константина бесцельно.

Сотни мужиков, собранные князем Константином с окрестных деревень, навозили земли, заново углубили ров, чуть ли не повсеместно освежили островерхую кровлю над самими стенами, подновили, а кое-где и вовсе заменили старые ветхие ряжи,[14] засыпав их утолоченной глиной. Словом, потрудились на славу. Результаты этой работы теперь воочию предстали перед Ингварем. Новые, аккуратно подогнанные бревна то тут, то там чуть ли не светились, прочно усевшись среди серых и старых, но тоже прочных дубовых кряжей. Более того, башни были не только отремонтированы, но еще и изрядно надстроены. Словом, идея подойти к граду затемно и наглухо обложить его, не дав возможности защитникам позвать на помощь княжескую дружину из стольной Рязани, потерпела оглушительное фиаско.

В надежде на то, что глупые караульные проспали, воевода Вадим Данилыч все-таки стремительным броском конной дружины перекрыл защитникам Ольгова все дороги на юг и на восток к Рязани и начал осаду. Запылали убогие домишки, которые лепились чуть ли не вплотную к городским стенам, хотя самих людей в посадах оказалось на удивление мало, не более десятка, из коих почти половина были в таком возрасте, когда не очень-то боишься пленения с последующей продажей. Причина проста – кто же их купит?

Правда, мужики из Ингваревой рати тем не менее сумели разжиться кое-каким кухонным скарбом. В хозяйстве ничего лишним не будет. Брали все железное – ухваты, топоры, горбуши[15], медяницы[16]. Тут и там возникали споры за забытые хозяевами лады[17], за старую, изрядно замусоленную и залапанную полсть[18]. Какой-то счастливчик, воровато озираясь по сторонам, ухитрился засунуть в свой холщовый мешок оставленное ольговской молодкой копытце[19] и, торопясь, пихал туда же никак не помещающуюся сукмяницу[20], Другой, рядом с ним, не успев ухватить ничего, с досадой запихивал за пазуху изрядный кус востолы[21]. А за брошенное впопыхах нерето[22] два мужика и вовсе устроили что-то вроде состязания по перетягиванию каната.

Жители ольговских посадов, успевшие укрыться за крепостными стенами, мрачно наблюдали за происходящим, сокрушенно вздыхая и сквозь зубы отпуская очередное незатейливое ругательство.

Из них напутствие подавиться чужим добром на фоне остальных выглядело наиболее миролюбивым и благожелательным…

Ольговские вои, дома которых находились внутри крепостных стен, стоя на городницах[23] и вежах[24], выглядели более веселыми и лишь осыпали переяславских мужиков градом язвительных насмешек, сопровождая каждую схватку из-за трофейной вещицы, ухваченной одновременно двумя или тремя ратниками, ехидными комментариями и насмешками. Впрочем, пыла у мародеров от этого не убавилось.

Еще более язвительно встретили они и парламентеров Ингваря, пытавшихся уговорить жителей открыть городские ворота. Общая суть остроумных высказываний заключалась в том, что мешки у воев молодого князя не бездонные, а в данный момент времени и без того наполнены доверху. Посему пусть их рать сходит к себе в Переяславль, выгрузит награбленное добро, а уж затем возвращается для более обстоятельного разговора. Дай волю ратникам Ингваря – они так и поступили, разве что не вернулись бы назад. Однако суровое начальство, которое и так в бессилии скрежетало зубами, видя подобный бардак, такой команды, конечно, же не давало.