Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной - Томас де Ваал

Внеочередная сессия областного совета началась около восьми вечера, на четыре в лишним часа позже намеченного срока, в крайне нервной атмосфере. Уже ночью все 110 депутатов-армян единогласно проголосовали за резолюцию, призывавшую к воссоединению Нагорного Карабаха с Советской Арменией. Азербайджанские депутаты отказались участвовать в голосовании. В отчаянной и едва ли не комичной попытке Кеворков попытался выкрасть официальную печать, которой требовалось скрепить текст принятого решения (6).

Чтобы усилить общественное воздействие принятого решения, журналисты местной газеты "Советский Карабах" проработали всю ночь над специальным выпуском. На следующее утро, рядом со скучными официальными сообщениями ТАСС и перепечатками из "Правды", газета поместила на первой странице в две колонки сообщение о намерении областного Совета выйти из состава Азербайджана.

"Нечто совершенно новое"

21 февраля 1988 года в Кремле собралось Политбюро ЦК КПСС, чтобы провести первое из многих заседаний, посвященных карабахскому кризису. Инстинкт самосохранения членов высшего партийного органа требовал, чтобы его члены сразу отвергли требование областного Совета. Впоследствии Горбачев говорил, что в Советском Союзе было девятнадцать потенциально горячих точек, грозивших вырасти в территориальные конфликты, и ему не хотелось создавать опасный прецедент, пойдя на уступки кому бы то ни было. Центральный Комитет коммунистической партии принял резолюцию, в которой мятежных карабахцев назвали экстремистами.

"Изучив информацию о развитии ситуации в Нагорно-Карабахской автономной области, Центральный Комитет КПСС считает, что действия и требования, направленные на пересмотр существующей национальной и территориальной структуры, противоречат интересам трудящихся Советского Азербайджана и Советской Армении и создают угрозу межнациональным отношениям" (7).

Отдав дань риторике, члены Политбюро едва ли представляли, что нужно делать дальше. И хотя у них не было опыта противодействия массовым политическим протестам, вариант массовых арестов был отвергнут. Как признался тогдашний советник Политбюро по делам национальностей Вячеслав Михайлов, "мы столкнулись с совершенно новой для нас ситуацией". Ведь, в конце концов, взбунтовался орган советской власти, и карабахские армяне, по их заверениям, только того и добивались, чтобы вновь вернуться к давно позабытому ленинскому лозунгу "Вся власть Советам!"

Горбачев попробовал начать диалог. Он направил на Кавказ две представительные делегации, одна из которых сначала отправилась в Баку, а затем в Нагорный Карабах. В Степанакерте московские эмиссары созвали пленум местной партийной организации, на котором было принято решение о смещении Кеворкова, руководившего нагорно-карабахской организацией азербайджанской компартии с 1974 года, то есть с середины брежневской эпохи.

На место Кеворкова был избран его заместитель Генрих Погосян, лидер, значительно более популярный среди армянского населения. Однако это создало новые проблемы для Москвы: спустя несколько месяцев Погосян, пользовавшийся большим уважением среди карабахских армян, сам стал сторонником кампании за воссоединение с Арменией.

В составе делегации Политбюро был Григорий Харченко, работник Центрального Комитета КПСС, который провел на Кавказе большую часть 1988-1989 годов. Вне всякого сомнения, Харченко выбрали для этой миссии из-за его внушительного внешнего вида и открытого характера, но и ему, по его словам, не удавалось вести с демонстрантами спокойный взвешенный разговор.

"Мы поехали на один митингї Я хотел им сказать примерно следующее: "Мы встречались с представителями интеллигенции, все спорные вопросы требуют решения. Вот вы бастуете, но с какой целью? Мы знаем, что вам за это платят, но все равно такие вопросы не решаются на митингах! Генеральный секретарь работает над этим, скоро состоится заседание Президиума Верховного Совета, на котором будут обсуждать ваши проблемы, и, конечно, все законные требования будут рассмотрены". Но какое там! "Миацум! Миацум! Миацум!" (8).

В первый же день началось медленное сползание к вооруженному конфликту. Уже начали циркулировать и подогревать страсти в обеих этнических общинах первые слухи об актах насилия. Писатель Сабир Рустамханлы вспоминает, что он был в числе немногих представителей азербайджанской интеллигенции, отправившихся в Нагорный Карабах для налаживания диалога. Однако было поздно:

"В Шушинском районе все были на ногах, все собирались спуститься вниз [в Степанакерт], и кровопролития было бы не избежать. То же самое и в [населенном азербайджанцами] Агдаме. Мы хотели это предотвратить и вели пропагандистскую работу, говорили, что мы должны быть готовы дать отпор, если армяне будут продолжать. Мы организовали оборону Шушы. Была ночь. Стрельба не началась. Армяне хотели отравить воду. Мы выставили дозоры. Мы были в районном комитете партии. Я работал главным редактором [азербайджанского] издательства, и мы печатали их книги на армянском [языке]. Все писатели бывали у меня. Оганджанян бывал, Гурген Габриелян, детский писатель и поэт, который называл меня братом. А сейчас, стоя на площади, они вели себя так, будто незнакомы со мной. Атмосфера сильно изменилась" (9).

Истинное число случаев насилия в те дни, наверное, никогда не станет известным, потому что власти жестко проводили политику сокрытия любых инцидентов. Вот, к примеру, какой отвратительный и не до конца проясненный случай произошел со студентками педагогического института в Степанакерте. Шла вторая неделя карабахских волнений, когда историка Арифа Юнусова и его коллегу, уже собиравших информацию о событиях, попросили приехать в республиканскую больницу Баку.

Предположительно, были изнасилованы две азербайджанские девушки из Степанакерта. Главный врач больницы не позволил двум ученым встретиться с пострадавшими. Однако медсестры рассказали, что "девушки поступили из пединститута Степанакерта. Там была то ли драка, то ли нападение на общежитие. Девушек изнасиловали. Они были в тяжелом состоянии" (10).

Через два дня после того, как областной Совет НКАО принял решение об отделении Нагорного Карабаха, гневные акции протеста прошли в Агдаме. Агдам – город, расположенный на равнине, в двадцати пяти километрах к востоку от Степанакерта. 22 февраля разгоряченная толпа молодежи вышла из Агдама и направилась к Степанакерту. Они дошли до армянской деревни Аскеран, но там их встретили кордоны милиции и группа местных жителей-армян. У некоторых были охотничьи ружья. Началось столкновение, среди участников которого с обеих сторон были раненые. Погибли двое азербайджанцев.

Одного из них, двадцатитрехлетнего Али Хаджиева, по всей вероятности, убил местный милиционер – либо случайно, либо в ходе стычки. Другой, шестнадцатилетний Бахтияр Гулиев, был, по-видимому, убит выстрелом из охотничьего ружья кем-то из армян. Если это так, то Гулиев стал первой жертвой межэтнического насилия в армяно-азербайджанском конфликте (11).

Известие о гибели двух человек привело Агдам в ярость. Разъяренная толпа, вооружившись самострелами, дубинами и камнями на нескольких грузовиках двинулась на Степанакерт. Местная жительница, председатель одного из колхозов Хураман Абасова совершила поступок, ставший потом знаменитым: она взобралась на крышу машины и, сорвав с головы платок, бросила его перед толпой. По азербайджанскому обычаю, после этого мужчины должны остановиться. Этот призыв к миру явно остудил страсти, и потом, на митинге, Абасовой удалось убедить сограждан не идти на Степанакерт. Ее вмешательство, возможно, предотвратило куда более серьезное кровопролитие (12).

Истоки кампании

События февраля 1988 года в Нагорном Карабахе грянули как гром среди ясного неба. Однако первая фаза армянской кампании была заранее тщательно спланирована. Многие азербайджанцы, которых армянское восстание застало врасплох, были уверены, что действия мятежников получили официальную поддержку из Москвы. Это не так, хотя карабахское движение действительно пользовалось поддержкой сторонников-армян из советского истеблишмента.

Подпольное движение за соединение с Арменией существовало в Карабахе на протяжении десятилетий. Всякий раз, когда в СССР наступала оттепель или в политической жизни страны начинались перемены – например, в 1945, 1965 и 1977 годах, – армяне направляли в Москву письма и петиции, требуя воссоединить Нагорный Карабах с Советской Арменией. Это было показателем того, как думали армяне и как функционировал Советский Союз: они никогда не обращались за решением проблемы в Баку, столицу Азербайджана.

С наступлением горбачевских перестройки и гласности они вновь активизировали свои усилия. 3 марта 1988 года Горбачев сказал членам Политбюро, что они пропустили тревожные сигналы: "Упрощать тут никак нельзя, да и на самих надо посмотреть. 500 писем в ЦК было получено за три года по вопросу о Нагорном Карабахе. Обратил ли кто внимание на это? Была у нас рутинная реакция" (13).