А путь и далек, и долог - Юрий Латыпов

Через двое с половиной суток мы причалили к дикому берегу реки Ясачной в нескольких километрах выше ее устья. В бассейне этой и двух соседних рек, впадающих в среднем течении с левого берега реки Колымы, мы должны были работать, построить базу и лабазы для продуктов, чтобы в последующие три месяца исследовать все окружающие горы, реки и долины. Наш отряд назывался геолого-дешифровочный. Это означало, что по имеющимся аэрофотосъемкам и топографическим картам в определенном масштабе мы должны были выяснить, какие породы и как распространялись (залегали), из чего они состояли и какие полезные ископаемые могли в них встретиться, а затем условными обозначениями все это нанести на топооснову.

Стояла еще пока неброская колымская весна. Главное дерево севера – лиственница – только начала буквально выстреливать из своих набухших почек раскрывающиеся ароматные ярко-зеленые и нежнейшие иголочки. Ярко-фиолетовые подснежники-прострелы уверенно пробивали насквозь еще сохранившиеся пятна снега. Совсем скоро, со дня на день, начнут лопаться набухшие почки карликовых берез и ольхи, и вся природа помолодеет, одевшись в яркую зелень. Слышны были уверенные крики петухов тундровых куропаток, ведущих борьбу за самок, кукушка неуверенно отсчитывала чьи-то годы. Начинали противно зудеть кровососы-комары.

Марат Ильич, начальник нашего отряда, рассказал нам о предстоящей работе, о том, как лучше оборудовать базу и подготовить лошадей и сбрую для перевозки груза в будущих походах. Все, кроме меня, были опытные полевики и сразу принялись за дело. Когда узнали, что я строил с отцом дом, вручили мне топор для заготовки жердей из лиственниц, которые были нужны для всех работ по устройству базы и лабазов. Потом я помогал Сашке Сечкареву, такому же, как и я, маршрутному рабочему, но путешествующему уже десятый сезон, сооружать печку для выпечки хлеба. Он научил меня не только делать прекрасные печки, но и печь ароматный прекрасный хлеб. Впоследствии я всегда пек первый хлеб во всех экспедициях, а их было более полутора десятков, передавая свой опыт будущим хлебопекам-любителям.

В первом же переходе с базы на первую промежуточную ночную стоянку у нас возникли непредвиденные сложности. Геологи ушли в маршрут, а мы, упаковав всё во вьючные сумы и ящики, навьючили лошадей и отправились к месту будущей стоянки, отмеченной Маратом Ильичом на аэрофотоснимке.

Караван лошадей спокойно вышагивал по тайге, ведомый опытной экспедиционной кобылой и ее не менее опытным каюром. Через пару часов путь нам преградил ручей шириной 3–4 метра, но с обрывистыми берегами. Лошади категорически не хотели идти в воду. Не помогали уговоры, развьючивание, угрозы и наказание. Они становились только злее и строптивее. Время стремительно приближалось к вечеру. Мы уже должны были быть на месте, поставить палатки и начинать готовить ужин к приходу геологов. Благо среди нас имелся один опытный полевик-путешественник.

Одна из обычных стоянок

Мы повалили два толстых дерева и с десяток деревцев потоньше. Соорудили мост. Но, увы, лошади по-прежнему упорствовали, как только их копыта касались бревен. И только после того, как мы застелили бревна ветками и накидали на них дерна, умная кобыла без понуканий повела всю связку лошадей за собой. Мы почти рысью продолжили свой путь. На месте стоянки у разведённого костра нас уже ожидали наши товарищи. Все радостно и дружно принялись развьючивать лошадей, готовить лагерь и ужин. До меня вполне дошел смысл слов из песни геологов: «Мы геологи оба с тобою … И нельзя повернуть назад».

Шло время, я освоил почти все необходимое для обеспечения нашей походной жизни. Теперь я мог самостоятельно выпекать хлеб. Печка была практически натоплена, осталась последняя закладка дров. Я подкинул еще несколько поленцев и прикинул, что пока они догорят, у меня есть около получаса времени до того, когда надо будет сажать хлебные формы с тестом в печку. Я взял удочку и пошел ловить хариусов на ужин. Это любимое дело обычно занимало у меня не более двадцати минут. В ближайшей яме плавали пять – шесть хариусов. Это как раз полноценный ужин для нашего отряда в шесть ртов. Четырех хариусов я поймал сразу, два сорвались. Сорвавшийся хариус второй раз не клюнет, во всяком случае, в этот день и на эту же наживу. Я решил перегородить ямку и поймать хариусов руками. С одним из них я разобрался очень быстро, а с последним что я только не изобретал, справиться никак не удавалось. В охотничьем азарте, вымокнув почти до нитки и совсем потеряв счет времени, я вдруг вспомнил, что у меня топится печка. Когда я подошел к печке, мне стало стыдно, страшно… захотелось плакать. Я понял всю глубину своего проступка. Печка была уже почти холодная. Завтра мы должны были отправляться в маршрут. Весь отряд на неделю оставался без хлеба, притом, что нас ожидали ежедневные переходы до 15 километров и нелегкая работа. Тесто в формах, наверное, перебродило, надо было все начинать заново. Необходимо исправлять свою оплошность. Я решил, что вечером и ночью все же испеку хлеб. Но как появиться перед товарищами и сказать им обо всем? Опять же, как я отчетливо представлял, меня ждала справедливая взбучка.

Я вошел в палатку. Суровое молчание, никто не проронил ни слова. Лучше бы они меня побили. Я стал набирать муку, чтобы замесить новое тесто.

– Ты куда собрался? – спросил Марат Ильич.

– Хлеб надо допечь, – буркнул я.

– Чаю попей сначала, – сказал Сашка.

– Потом, – еще тише и невнятней последовало моё неуверенное возражение.

– Нет, ты все-таки попей, – настоял Марат Ильич.

Я сел… Откинулась клеёнка, и из-под нее появились двенадцать буханок румяного и благоухающего хлеба. Комок подкатился к моему горлу, из глаз в любую секунду готовы были выкатиться слезы. Меня поняли, а понять значит простить. Оказывается, Сашка, после того как я подкинул дров в печку последний раз, проконтролировал тесто и печку и, убедившись, что все в порядке, решил тоже половить рыбу. Он подошел к яме в разгар моей войны с хариусами, и я его в пылу борьбы не заметил. Он понял, что это надолго, вернулся к печке и довел выпечку хлеба до конца. Придя в лагерь, он с юмором рассказал про мою «рыбалку». Все решили, что я хоть и вымахал под метр восемьдесят, но еще остаюсь пацаном. Они договорились встретить меня суровым напускным молчанием, ничего не говоря о «загубленном» хлебе. Я боролся с хариусами больше двух часов, хлеб же в печке печется всего сорок минут.

Моя, почти самостоятельная третья выпечка хлеба научила меня ответственности за моих товарищей, за общее дело и добросовестному исполнению обязанностей на всю оставшуюся жизнь. Воодушевлённый, я отправился жарить добытых хариусов.

Мы каждый день отправлялись в новый маршрут. Нашей целью было дешифрирование аэрофотосъёмки определенного района. Разные участки поверхности Земли по-разному отражаются на фотоснимке, нам необходимо было изучить эти участки с геологической точки зрения и нанести условные специальные обозначения теперь выясненного содержания каждого участка на топографическую карту, в точности соответствующую аэрофотоснимкам. Утром мы сворачивали лагерь, упаковывали все во вьючные сумки и ящики, грузили их на лошадей и шли в следующий пункт стоянки и ночёвки.

Понимать карту и фотоснимки я научился довольно быстро и легко еще в Магадане перед подготовкой к экспедиции. Теперь я хорошо ориентировался на местности и с другими маршрутными рабочими водил караван лошадей по новым маршрутам. Я научился неплохо готовить большей частью немудреную геологическую еду и обращаться с лошадями. И это были мои основные обязанности. Иногда выпадали трудные переходы по болотистой местности или крутым горным перевалам, когда лошади начинали выбиваться из сил и ложились. Их приходилось по несколько раз перевьючивать и иногда вести по одной, а не в связке каравана – это выматывало и наши силы. Но молодой организм через день-другой восстанавливался, и все было вновь и очень интересно, ведь мы каждый день шли по новым местам, где порой еще не ступала нога человека. Главным досаждением были донимавшие днем и ночью злобные комары. Геологи и техники выполняли свою геологическую работу по изучению района исследований, а вечером приходили уставшие и, как правило, голодные во вновь установленный лагерь. С удовольствием уплетали ужин и после горячего крепкого чая и небольшого отдыха обрабатывали собранный за день материал.

Часть жизни почти до двадцати лет я мечтал стать военным штурманом дальнего плавания, а о геологии и не помышлял. Однако экспрессия геологической жизни, а затем первый, еще не понятый знак судьбы, сделанный в первой экспедиции в шестнадцать лет, определили мою будущую геологическую и впоследствии научную жизнь.

Существует почти обоснованное мнение о том, что о событиях может стать известно задолго до того, как они воплотятся в действительность. Событие за многое время до своего воплощения уже представляет собой некую реальность. Оно уже как бы существует, пребывая неявно в настоящем, а проявится в будущем времени. Соответственно, все, что происходит, не возникает, не рождается, как представляется это нашим знаниям и опыту, а, как бы пребывая в будущем, лишь появляется в должный момент в поле нашего восприятия. Можно просто списать все многообразие жизни на стохастические явления и сказать, что так получилось в жизни. Но можно гипотетически предположить, что все же есть факторы, объединяющие разрозненные события, есть неочевидные, но существенные связи, определяющие жизненный вектор. Так произошло с одним, казалось бы, малозначимым событием в моей жизни, которое, как мне кажется, определило всю её будущность.