Верные, безумные, виновные - Лиана Мориарти

Что это там впереди – пробка? Ей нельзя опаздывать. Друзья готовы пожертвовать для нее своим временем, ничего не прося взамен. Настоящий альтруизм. Она посмотрела на остановившийся транспорт и почувствовала себя в ловушке из множества красных стоп-сигналов, с накинутой на шею петлей ремня безопасности.

Машины поехали. Отлично. Она услышала собственный выдох, хотя не сознавала, что перед тем задержала дыхание.

Вечером за ужином она спросит Сэма, досаждают ли ему те же бесцельные вопросы типа «а что, если?». Может быть, у них получится разговор. «Целительный разговор», как сказала бы ее мать.

Сегодня они идут на ужин-свидание. Еще одно современное выражение, раскопанное ее матерью. «Вам, ребята, нужен ужин-свидание!» Ее и Сэма с души воротило от этого выражения, но они все же собирались на ужин в ресторан, выбранный матерью Клементины. Мать согласилась посидеть с детьми и даже сама заказала столик.

– Способность прощать – удел сильного, – говорила ей мать. – По-моему, это сказал Ганди.

Дверца маминого холодильника была залеплена воодушевляющими цитатами, нацарапанными на клочках бумаги и прижатыми магнитиками. На магнитиках тоже были цитаты.

Может быть, сегодня все будет хорошо. Может, будет даже весело. Она пыталась быть позитивной. Один из них должен быть позитивным. Ее машина приблизилась к водосточной трубе, и дверцу с ревом обдала огромная волна. Клементина в сердцах выругалась.

Создавалось впечатление, что дождь идет с самого дня барбекю, но она знала, что это не так. Ее жизнь до барбекю казалась ей залитой золотистым солнечным светом. Голубые небеса. Легкий ветерок. Словно дождей никогда не бывало.

– Поверните налево, – заявил навигатор.

– Что? Здесь? – спросила Клементина. – Ты уверена? Или это следующий поворот? По-моему, ты имела в виду следующий.

И она продолжала ехать.

– Развернитесь в разрешенном месте, – произнес навигатор с чем-то похожим на вздох.

– Извини, – покорно проговорила Клементина.

Глава 5

Солнечный свет заливал кухню. Клементина, одетая в пижаму, занималась бегом на месте, а ее муж Сэм тоном старшины ревел:

– Беги, солдат, беги!

Их двухлетняя дочь Руби, тоже в пижаме, со спутанными светлыми волосами, бежала рядом с Клементиной, подскакивая, как кукла на веревочке, и хихикая. В одной пухлой ручонке она сжимала кусочек круассана, а в другой – металлический веничек с деревянной ручкой. Хотя никто больше не считал Веничек простым кухонным приспособлением. Каждый вечер Руби купала Веничек и укладывала спать в обувную коробку.

– Зачем я бегаю? – тяжело дышала Клементина. – Я не люблю бегать!

Утром Сэм с горящим взором объявил, что разработал несложный план, который поможет разрулить эту ситуацию. Накануне он долго не ложился спать.

Сначала она должна выполнить энергичный бег на мес те в течение пяти минут.

– Не задавай вопросов, просто следуй указаниям! – сказал Сэм. – Поднимай колени! Дыши ровнее!

Клементина старалась поднимать колени.

Должно быть, он нашел в Интернете указания для прослушивания с оркестром, и первое указание было восхитительно банальным, вроде: «Упражняйтесь! Постарайтесь обрести наилучшую физическую форму».

Быть замужем за немузыкантом несет в себе некоторые проблемы. Музыкант догадался бы, что единственный способ помочь ей подготовиться к прослушиванию – это вывести девочек с утра на прогулку, чтобы у нее было время поиграть, перед тем как идти в гости к Эрике. Дело нехитрое, солдат.

– Еще две минуты! – Сэм разглядывал ее. Небритый, в футболке и боксерах. – В сущности, тебе понадобится еще минута, ты не в такой уж хорошей форме.

– Прекращаю, – сказала Клементина, переходя на трусцу.

– Нет! Нельзя останавливаться. Когда увеличивается частота пульса, это как бы моделирует твое волнение при прослушивании. Как только пульс участился, можешь сразу начинать играть свои отрывки.

– Что? Нет, я не собираюсь сейчас играть. – Ей требовалось время, чтобы тщательно подготовить отрывки. – Хочу еще кофе.

– Беги, солдат, беги! – заорал Сэм.

– О, ради бога, прошу тебя!

Она продолжала бежать. Ей не повредит немного поупражняться. Хотя немалый вред уже ощущался.

Цокая высокими каблуками материнских туфель, в гостиную вбежала Холли, их пятилетняя (если точно, пяти лет и девяти месяцев) дочь, одетая в пижамные штаны и старое, рваное платье принцессы. Положила руку на отставленное бедро, словно стояла на красной ковровой дорожке в ожидании восторгов публики.

– Ух ты! Взгляните на Холли, – почтительно произнес Сэм. – Пока не ушиблась, сними эти туфли.

– Зачем вы обе… бежите? – спросила Холли у сестры с матерью.

Она согнула пальцы, изображая знак кавычек на слове «бежите». Недавно у нее появилась эта новая утонченная привычка, правда, она считала, что можно взять наугад любое слово и заключить его в кавычки. Чем больше слов, тем лучше.

– Перестаньте. – Она нахмурилась.

– Твой папа заставляет меня, – выдохнула Клементина.

Руби вдруг наскучило бегать, и она плюхнулась на попку. Осторожно положила кусочек круассана на пол и принялась сосать большой палец, как курильщик сосет трубку.

– Папа, не заставляй больше мамочку бегать! – потребовала Холли. – Она смешно дышит!

– Я смешно дышу, – согласилась Клементина.

– Превосходно, – сказал Сэм. – Сейчас она совсем задохнется. Девочки! Пойдем со мной! Нам надо сделать кое-что важное. Холли, я же сказал, сними туфли, пока не ушиблась!

Он схватил Руби и зажал ее под мышкой, как футбольный мяч. Пока он бежал по коридору, она визжала от восторга. Холли, проигнорировав его указание по поводу туфель, цокала следом.

– Продолжай бег, пока мы тебя не позовем! – прокричал Сэм из гостиной.

Клементина, такая же непослушная, как Холли, теперь едва перебирала ногами.

– Мы готовы! – позвал Сэм.

Посмеиваясь и тяжело дыша, она вошла в гостиную и остановилась на пороге. Мебель была отодвинута в углы, в середине комнаты стоял одинокий стул, а перед ним – пюпитр для нот. К стулу была прислонена виолончель, шпиль которой упирался в пол из твердой древесины, где он оставит очередную крошечную вмятину. С потолка свешивалась двуспальная простыня, разделяя комнату. За ней сидели Холли, Руби и Сэм. Она слышала, как Руби хихикает.

Вот почему Сэм был так возбужден. Он оформил комнату в виде зала для прослушивания. Белая простыня играла роль черной ширмы, за которой, наподобие невидимой расстрельной команды, вершила свой суд безликая и молчаливая экспертная комиссия, если не считать редких пугающих шорохов или покашливаний и громкого, скучающего, надменного голоса, который мог в любой момент прервать ее игру словами: «Достаточно, благодарю вас».

Автоматический, интуитивный отклик ее тела на вид этого одинокого стула удивил и даже смутил ее. В голове промелькнул каскад воспоминаний о каждом из былых ее прослушиваний. Тот раз, когда для всех была одна репетиционная комната – очень жаркая, душная и шумная, набитая весьма одаренными с виду музыкантами. В какой-то момент все завертелось перед ее глазами, и французский виолончелист робко протянул руку, чтобы подхватить выскользнувший из рук Клементины инструмент. Ей ничего не стоило упасть в обморок.

Или тот раз, когда она в первом туре прослушивания сыграла очень хорошо, допустив лишь обидную ошибку в кончерто, даже не в сложном месте, – ошибку, которую никогда не допускала на концертах. Она так расстроилась, что три часа проплакала в кафе «Глория джинс», пока дама за соседним столиком передавала ей салфетки, а ее тогдашний бойфренд (гобоист с экземой) все повторял: «Тебе простят одну неверную ноту!» Он оказался прав: ей простили одну неверную ноту. Вечером ей позвонили, но она так выдохлась от рыданий, что руки плохо ее слушались, и она не попала на последний тур.

– Сэм… – начала она.

Как это мило с его стороны, и она обожает его, но это не поможет.

– Привет, мамочка! – громко произнесла Руби из-за простыни.

– Привет, Руби, – отозвалась Клементина.

– Ш-ш-ш! – зашипел Сэм. – Никаких разговоров.

– Почему мама не «играет»? – спросила Холли.

Можно было и не смотреть на нее, чтобы понять, что она показывает знак кавычек.

– Не знаю, – ответил Сэм. – Если эта соискательница не будет играть, мы не дадим ей работу, да?

Клементина вздохнула. Пора приступать к игре. Она села на стул. Откусила кусочек банана. Каждый раз перед прослушиванием она съедала банан, поскольку считается, что бананы содержат натуральные бета-блокаторы, успокаивающие нервы. Теперь она не может есть бананы в любое другое время, потому что они заставляют ее думать о прослушивании.

Может быть, стоит опять попробовать настоящие бета-блокаторы. Хотя в тот раз, когда она их принимала, ей не понравилось ощущение: как будто рот забит ватой и в голове чертовски пусто, словно в мозгу что-то взорвалось.