Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - Леонид Васильевич Милов

В зоне Предкавказья богатейшие карбонатные черноземы с мощнейшим гумусом (140–150 мм) характерны для Кубано-Приазовской низменности. Правда, на юге ее расстилаются выщелоченные черноземы, а по долине р. Кубань встречаются и лугово-болотные почвы. Есть здесь и болотно-солончаковые почвы.

Расположенная восточнее Ставропольская возвышенность в своей равнинной части, а также на западе и северо-западе имеет также богатые карбонатные черноземы. В центре возвышенности они перемежаются и с малогумусовыми черноземами. Разумеется, здесь тоже есть солонцеватые черноземы, а на северо-востоке – темнокаштановые, каштановые и солонцеватые почвы. На юго-западе края встречаются выщелоченные черноземы.

Думается, что даже краткое знакомство с особенностями климатических и почвенных условий Европейской части должно содействовать реальному восприятию того факта, что в исторических судьбах и Древнерусского государства, и Северо-Восточной Руси, и Руси Московской, не говоря уже о Российской империи, наш климат и наши почвы сыграли далеко не позитивную роль. История народов России, населяющих Русскую равнину, – это многовековая борьба за выживание.

Поскольку в круг проблем данной работы входят вопросы исследования производительных сил и уровня развития материального производства в основной сфере деятельности великорусов – земледелии и скотоводстве, то вполне естественно, что начинать ее целесообразнее, кратко ознакомившись с характером земледельческого производства в XIV–XV веках, точнее, с типом тех систем земледелия, которые практически помогали выживанию русского населения в этих краях Земли.

В отечественной историографии вопрос о системе земледелия в сельском хозяйстве был весьма не прост. Здесь больше, чем где бы то ни было, вопрос об уровне развития агрикультуры имел немалую остроту и решался едва ли не однозначно в пользу раннего появления парового трехполья.

Так, в частности, Б.Д. Греков признаком существования трехпольного севооборота считал наличие озимых и яровых культур и находил возможным говорить о “трехпольной системе уже в XI–XII вв.”[35] А в то же время А. Гейштор считал, что в Западной Европе трехполье стало постоянной системой лишь в XII–XIV вв.[36] Между тем ряд ученых полагал, что для фиксации наличия трехпольного севооборота необходимы не только сведения о наличии озими и яри, но и применении удобрений, а стало быть, постоянстве полей. Больше того, некоторые исследователи считают не менее важным признаком трехпольного севооборота при паровой системе земледелия равенство размеров полей, что действительно имеет серьезные основания[37]. Правда, российские (советские) историки для фиксации факта существования парового трехполья удовлетворялись весьма малым: указанием на наличие третьих полей и паренины[38]. В итоге факты бытования парового трехполья отнесены были не только к XV, но и к XIV столетию. Само собой разумеется, что появлению парового трехполья предшествовала целая череда различных способов земледелия в виде подсеки, перелога, пестрополья и двуполья.

Что же касается Руси XIV–XV вв., то здесь проблема происхождения парового трехполья представлена позицией А.Л. Шапиро. Опираясь на материалы, собранные А.Д. Горским, этот исследователь подчеркнул, что “третье поле” – не обязательно пар. Поле могло считаться по традиции “третьим” десятки лет наряду с тем, что два других назывались “пашенными”. Причем третье поле часто – особое землевладение. “В хозяйственном отношении, – пишет ученый, – третье поле ничем не выделялось; как и два других, оно периодически оставлялось под пар, как и два других, оно последовательно засевалось озимыми и яровыми культурами”[39]. Общий вывод А.А. Шапиро сводится к тому, что факты свидетельствуют о кристаллизации системы трехполья на основе сравнительно позднего “присоединения третьего поля к двум другим полям”[40].

В.И. Довженок считал, что путь к трехполью лежал через трансформацию двуполья. При двуполье вся пашня делилась на три части: первая из них, составлявшая половину, парилась, а остальная делилась на два поля – озимое и яровое. Постепенно паровое поле уменьшилось, а за счет него увеличились два других при уравнивании размеров всех трех полей[41]. При всей гипотетичности суждений В.И. Довженка, на более позднем материале XVI в. его правоту подтвердил Ю.М. Юргинис, который показал, в частности, что в 10 фольварках С. Остиковича-Радзивилла при неравном озимом и яровом полях (озимь более чем вдвое была больше) они составляли лишь треть всей пахотной земли, а две трети было под паром. Иначе говоря, двухполье с двухгодичной залежью (иногда и с годичной) предшествовало трехполью[42].

Впервые данные, позволяющие предполагать бытование в земледелии Древней Руси трехпольного севооборота, начиная с XIV в., приведены А.Д. Горским[43]. Довольно сдержанно оценивая присутствие в актах XIV–XV вв. терминов “ярь”, “ярные семена”, “озимь”, так как они могли быть и свидетельством двупольного севооборота, ученый подчеркивает, что лишь в сочетании с указанием на деление пахотной земли на три поля наличие терминов “ярь”, “озимь”, “пар” может служить доказательством существования трехпольного севооборота[44]. Поэтому историк тщательно фиксировал все упоминания “третьего поля” для второй половины XV – начала XVI в.[45] Эти данные охватывают территорию Владимирского, Вологодского, Дмитровского, Звенигородского, Коломенского, Костромского, Московского, Нижегородского, Пошехонского, Угличского и Юрьевского уездов[46]. Причем по ряду документов появление “третьего поля” можно отнести и к самому началу XV в.[47]

Г.Е. Кочин вслед за Б.Д. Грековым скептически отнесся к догадке П.Н. Третьякова о том, что в лесной полосе в Древней Руси на смену подсеке шел лесной перелог. “Ведь если лесные участки разрабатывали способом выжигания подсеки, – пишет ученый, – то в чем же отличие такой системы “лесного перелога” от подсеки?”[48] Ссылаясь на работы XIX в. о лесопольной системе, Г.Е. Кочин считает, что отдых при подсеке должен быть не 10–16 лет, как полагал П.Н. Третьяков, а 18–40 лет[49]. И если это считать системой хозяйства, то полный оборот земли занял бы 30–40 лет, что в XI–XV вв. было нереально.

Говоря о принципах обработки пашни парового трехполья, Г.Е. Кочин делает упор на тщательность такой обработки, особенно пара. Ученый приводит свидетельство отдельных актов XV–XVII вв. о практике многократной обработки паровых полей (3–4 раза)[50]. Найденные железные полицы XIII–XV вв. позволяют Г.Е. Кочину предполагать раннее существование практики вывоза на паровые поля “гноя” (навоза, натравы)[51]. Не видя особой разницы в терминах “орать” и “пахать”, этот исследователь полагает, что одновременное их употребление (“орали, пахали и сеяли”) лишь подчеркивает многообразие и тщательность обработки земли. Больше того, Г.Е. Кочин полагает, что орудиями XIV–XV вв. можно было столь глубоко вспахивать землю, что следы загонных борозд могли сохраняться на пустошах десятилетиями и веками[52].

Видимо, в представлении ученого в XV в.