Дети Древних - Татьяна Мудрая

— Шестиголовая Скилла разъярилась, схватила лодку в свою пасть и перекусила пополам, — сказал самый старый из рыбаков. — А после того ей помогла Харибда, вобрав в себя воду. Когда она выплюнула обломки, трупов среди них не было.

Что поделаешь! Поплакала женщина и стала жить одна: хорошо ещё, жители деревни жалели её и не дали совсем пропасть. А жалели ещё и оттого, что она оказалась беременна.

Невзлюбила с тех пор она прятаться внутри лачуги, слепленной из грязи. Ходила по берегу до изнеможения, подбирала во множестве то съедобное, что выбрасывало на песок, иногда здесь же и спать валилась, небрежно омыв ноги и лицо в кромке прибоя.

Там и застали её роды. И вот что удивительно: когда воды начали отходить, множество мелких существ, прозрачных, будто медузы, излилось из женщины вместе с ними. Длинная приливная волна подхватила их все и унесла в море.

Так родился мальчик, которого назвала женщина Кола. Когда он вышел из утробы, его приветствовал шум моря, а так как день стоял ясный и безоблачный, на волнах запрыгали солнечные зайчики. Оттого и не заплакал Кола, а засмеялся, и это было первой его похвалой миру. Едва он научился ходить, как поковылял прямо к морю. Игрушками Кола стали высохшие морские звезды, выкинутые приливом на берег, ракушки да обкатанная водой блестящая галька. Рос Кола красивым и своенравным: ни обмывать себя пресной водой, ни стричь себя не давал, так что выросли его волосы до пояса и всегда казались гладко расчёсаны. Как-то незаметно для себя и гораздо раньше, чем научился ходить как следует, научился Кола плавать — и отлично держался на волне в любую погоду.

Его мать, напротив, после родин стала бояться моря, как боятся того, что неведомо, и норовила прятаться от него за стенами. Того же хотела и для сына. Поэтому стоило мальчику отплыть в глубину, как она выбегала из дому и кричала:

— Вернись, Кола! Вернись, Кола!

Первое время Кола послушно поворачивал к берегу. Но вот однажды, когда мать звала его, Кола рассмеялся, помахал ей рукой и поплыл дальше.

Тогда мать рассердилась и крикнула ему вслед:

— Если тебе море дороже меня, то и живи в море, как рыба!

В сердцах сказала она это, как часто говорят неумные женщины, и не желая ничего плохого. Но то ли этот день был днем чудес, то ли какой-то морской волшебник нарочно дожидался её слов, только её сын и впрямь навсегда остался в море. Между пальцами у него выросли перепонки, горло вздулось и сделалось как у лягушки, а кожа покрылась мелкой чешуёй.

Бедная мать, увидев, что натворили ее необдуманные слова, долго печалилась, а потом ушла из этих мест насовсем. Кола мог приходить к ней как только пожелает, но именно это стало ей невыносимо: видеть, что её порождение — не человек. Лачуга, в которой никто не жил, обветшала и покосилась. Но раз в год, в тот самый день, когда у матери вырвалось нечаянное проклятие, Кола подплывал к берегу и с грустью смотрел на дом, куда ему уже больше не суждено вернуться.

В эти дни мессинские рыбаки, их жёны и дети не подходили близко к этому месту, чтобы не помешать Кола одолеть свое горе в одиночку. Они ведь и сами так поступали — радость старались встретить вместе, но горем не делились ни с кем.

А с той женщиной, которая ушла, случилось удивительное. Никогда не считала она себя ни красивой, ни по-настоящему молодой, оттого не смотрелась ни во что, хотя бы отдалённо похожее на зеркало. Но вот однажды решила она попить воды из родника — так далеко забралась она от ненавистного моря — и увидела в широко растекшейся луже лицо необыкновенной красавицы лет пятнадцати-шестнадцати.

— Если это я, — сказала она себе, — то не годятся для этого тела мои лохмотья, а сама я годна лишь для ложа владыки.

И снова стало по её словам, хоть и думать не думала, хотеть не хотела женщина такого.

Однажды герцог Мессины охотился в тех краях, где поселилась красавица. А она жила в брошенном доме и добывала себе пропитание подёнщиной, лицо же свое прятала под слоем жирной голубой глины, которую отколупывала на ночь и утром снова намазывала на лицо, как масло.

— Что за красотка получится из этой дикарки, если её отмыть и умастить слоем золотых червонцев! — воскликнул герцог. — Право же, те высокородные шлюхи, с которыми я так поступаю, куда менее поддаются моей алхимии.

Он подал знак своему конюшему, тот подхватил юную женщину к себе на седло и увёз во дворец, где ей занялись прислужницы герцога, торопясь поспеть до его прихода.

Вот от неё-то, своей любимой и драгоценной игрушки, и услышал герцог о ребёнке, что канул в море. Захотелось ему посмотреть на такое чудо, и велел он всем рыбакам и корабелам Мессины высматривать для него Кола-Рыбу.

На рассвете одного дня матрос с парусной шхуны заметил в открытом море, как Кола играет в волнах, словно дельфин. Матрос приставил ко рту ладони и закричал:

— Эй, Кола-Рыба, плыви в Мессину, к дворцу тамошнего владыки! С тобой хочет говорить твоя матушка, которая нынче в большой чести у герцога!

Кола тотчас повернул к берегу. Сколько времени прошло — никто не знает, только однажды он подплыл к ступеням дворцовой лестницы, что уходила прямо в воду небольшого залива, вострубил в морской рог и крикнул:

— Матушка, где ты? Кто позвал меня именем моей матери? Отзовись!

Герцог в мантии и короне спустился до половины лестницы, держа за руку свою разнаряженную в пух и прах конкубину, и заговорил:

— Это я позвал тебя от её имени. Слушай меня, Кола-Рыба! Желал бы я взять твою матушку своей женой, но стыдно ей идти за меня без приданого. Мое герцогство богато и обширно: это горы и скалы, зелёные рощи и озёра, города и дворцы, селения и пастбища, рыба у прибрежной полосы и раковины на литоралях. Но что скрыто в подводных владениях её сына, неведомо никому. Не стану я покушаться на всё это, но одно хотел бы знать, что причастна моя милая невеста к величайшим богатствам.

— Удивительны твои речи, о герцог, — ответил Кола-Рыба, — и ещё более удивительная судьба постигла мою матушку. Никогда не считал я эти богатства своими или чьими-либо ещё, однако посмотреть я посмотрю.

Вернулся он через семь часов и описал чете любовников долины, горы и пещеры, рощи из разноцветных кораллов и леса из водорослей, Рассказал о диковинных рыбах, которых никто кроме него не видел, потому что они живут далеко внизу, в густых зелёных сумерках, и чудовищных созданиях, которые обитают в вечном мраке. О холодных реках и горячих ключах, что текут в нутрии самой воды. Но в том месте, где одна гигантская каменная плита налегает на другую, наполовину скрывая огромную впадину, не смог ничего разглядеть Кола.

— Наверное, там спрятано самое главное сокровище нашего моря, — сказал герцог метрессе. — Пускай он посмотрит.

— Сынок, — сказала женщина, и голос её был точно таким, как тот, что пел над его колыбелью. — Доставь мне радость, прошу тебя.

— Зачем тебе, матушка, то, чего ни ты не сможешь достичь, ни я не осмелюсь поднять наверх? — спросил Кола.

Но так как хотел он для неё всего самого прекрасного, что бывает в воде и под водой, то послушался и вновь ушёл в пучины морские.

Целый день и целую ночь пропадал там Кола. Вернулся измученный, смертельно усталый, но отчего-то радостный и сказал герцогской чете:

— Слушайте, герцог и моя матушка. Дна я так и не достиг, потому что вырываются из провала струи кипящей лавы и стрелы огня, а извергает их сидящая там огромная чёрная жаба с мудрым ликом наподобие человеческого. Роятся вокруг неё крошечные существа и поют диковинные песни, о которых нельзя сказать, мелодичны они или подобны дикому скрежету. И видел я, что стоит город Мессина на мрачной базальтовой скале, и струи те уже на исходе своей мощи подмывают основание камня. Сулит это неизбежную гибель столице и её обитателям.

— Откуда ты знаешь о том, дорогой Кола? — спросила женщина. — Не говорил же ты, в самом деле, с теми жуткими тварями?

— Нет, они же не понимают земного языка. Но они манили и звали меня к себе, — ответил человек-рыба. — Только я не мог. Тяжко там существу с верха: вода внизу тяжела, как камни, давит на грудь и не пускает в себя.

— Прыгни с верхушки сторожевой башни маяка, — посоветовал герцог. — Ты пронзишь воду как острием шпаги и не заметишь, как опустишься на самое дно.

— Нет, — ответил Кола. — Это верная смерть или нечто во всем ей подобное.

— Но мы должны узнать, сынок, — настаивала герцогская конкубина. — Что, если мы тут погибнем вместе с нашей столицей?

— А чтобы мы безусловно уверились, что ты побывал в расщелине, — подхватил герцог, — принеси нам знак оттуда, что и будет твоим подарком матери.

— Хорошо, попробую в последний раз, — ответил Кола.

Он поднялся на сторожевую башню и с её верхушки ринулся в волны.

Три дня и три ночи ждал его герцог и ждала красавица, стоя на самой последней ступени.