Т. 2. Фантастические поэмы и сказки - Семен Кирсанов

ЗОЛУШКА (1934)

           Золушка была бедна,           Золушка жила одна,           корка на воде горька…           Мачеха была карга,           отчим — скупой и злой.           Золушка была бледна,           платьице из рядна,           выпачканное золой.

Золушкины сестры сводныежили веселые, жили свободные.Вороными качали челками,шили платья — пчелиный пух,и на плечиках плюшем шелковымлопухом раздувался пуф.

           А у Золушки           ни ниточки,           ни кутка, ни лоскутка,           из протертого в сито ситчика           светит яблоко локотка.

Ничего,кроме глаз тепло-карих да рук,ни кольца, ни серьги даровой,ни иголки заштопать дыру,ни чулка, хотя бы с дырой!

           Ничего у нее:           ни червонца в платке,           ничегосподи нет в ларце,           ничевоблы у ней в лотке,           ничевоспинки на лице…

Только золото тянется вдоль ушка,из сиянья плетеное кружевце…На дорогу выходит Золушка,кличет уток — и утки слушаются.

Воробьи по-немецки кричат: «Цурюк!» —и находками мелкими делятся,черный уголь от ласк Замарашкиных руксамородком горящим делается.

           И в саду на шесте           деревянный ларец,           и в ларце           чистит клюв           оловянный скворец.

Он личинок ловец, говорун и певеци недолго живет на шесте, на гвозде;как махнет за моря Замарашкин скворец,навезет новостей, новостей, новостей!

Нарасскажет того, чего глаз не видал:где какая земля, где какая вода…Размечтается Зойка над жестью ведра,и слезинка у карего глаза видна.

А из комнат высоких доносится зов,будто грохнулась об пол вьюшка:— Да огло… да оглохла ты, что ли, Зо-о…запропастилась, дрянь… лу-ушка!

           У шкафа дубовосводчатого,           у зеркала семистворчатого           примеряют сестры лифчики,           мажут кремами свои личики.

И, как шуба, распахнут тяжелый шкаф,где качаются платья-весы,сестры злятся и топают:— Золушка!Шпильку дай, булавку неси!Положи на личиколанолинчика!

Входит отчим,осанистый очень,в сюртуке — английский товар,он усами усат,любит волос кусать —черновязкий фиксатуар.

Отчим шубу берет из дубовых берлог,и перчатками лапищи сужены,раззвенелся на белом жилете брелок,на жене — разблестелись жемчужины.

           А у Золушки           ни корсажа,           ни цветка в волосах,           только траурным крепом сажа           по лицу — к полосе полоса.

Глянет мачеха — сразу в пятки душа(провинилась, ну что ж, прибей-ка!).Ущипнула за щеку подкидыша:— Тоже хочешь на бал,плебейка!

Ну, чего засмотрелась? —Зубов переборклавиатурой на падчерицу:— Марш на сундук, пшла в коридор.Осторожно,можно запачкаться…

Разбери, говорит, чечевицы мешок!И пошла, волоча оплывающий шелк,сестры, плюшем шурша, отчим, палкой стуча…Стеариновым шлейфом оплывает свеча.

Налетела копоть на волос,           тень           у щек,а зерна и не убавилось —           туг           мешок.

Чечевицы — небо звездное,           в миске —           горсть,прилетает ночью позднею           птица —           гость.

Тонкой струйкою крутится копоть свечи,Замарашка устала — на корточках…А скворец со двора осторожно стучиткоготком в кухонную форточку.

Он летал высоко в облаках дождевыхи обратно — дорогой привычной…— Что за новости, скворка? — А он:— Чив-чивик! —Голосок у него чечевичный.

Не видала Золушка ничего:ни сияющих гор, ни воды ключевой —ничего! —ничевод ключевых, ничеволков лесных,ничевоздуха дальних морей,ничевольности,ничеВолхова,ничевольтовых дуг фонарей!

           Он к Золушке никнет,           садится на руку,           крылами повиснув,           головой ведет,

           то флюгером скрипнет,           то мельницей стукнет,           то иволгой свистнет,           то речь заведет.

           Картавит ласково           гортань скворца:

           — Я летал до царского           дворца,           да не встретил царь           скворца.

           Кипарис густой           в синь воздуха —           это будет твой           дом отдыха!

— Ты придумаешь, скворец,сказки-странности,от рассказа в горле резь,сердце ранится…

           — Я крылом лавировал,           видел           над страной           твоего           милого           на птице стальной.

— Эта выдумка, скворец,в сказке скажется.Если что со мною свяжется —грязь да сажица…

           А скворец в высоту           вновь торопится:           — Мне лететь на свету           по-над пропастью!

           Коготком по плечу:           — Не забудь повести.           Ну, пора — лечу!           Привезу новости!

Через фортку прыгнул скворкас песней-вымыслом…Утомилась, — нету мыладаже вымыться.

Два лица из рам недобрые —это отчим и жена.

Сидит Золушка над ведрами,чечевица вся разобранадо последнего зерна.

Месяц выкатился мискою.           Ночь.           Черно.Не разобрано бурмитское           звезд           зерно…

           Чечевица скатилась — зернышко,           капля с крана упала в сон.           Ничего не видала Золушка,           а заснет и увидит все!

Вся забава у ней — руки в сон потянуть,утомиться, уснуть и во сне утонуть.

           Ноги сонные вытянуть           на простынке из ситца…           Что вчера не довидено —           то сегодня приснится.

           Смотрят синие ведра,           веник с вьюшкой беседует.           Сны у Зойки с досмотром,           с «продолжением следует».

Кружка шепчется с хлебного коркой,печь заглядывает под ресницы.Все, что Зойке рассказано скворкой,           то и снится,           то и чудится,           то и кажется:

То Жар-птица, то карлик в дремлющей сказке,то махнет самобранкой Шахразада-рассказчица.Сны туманные, сны разноцветной раскраски!

Чудится            Золушке:                        в красном                                        камзолишкепринц! Шелестит шлейф, газ!        Лайковой                           лапою,                                  перистой                                                  шляпою —пусть закружит вальс вас!          Перьями                          павами,                                     первыми парами…Из-под бровей жар глаз!        Зала-то!                     Зала-то!                                 Золотом                                                за́лита.Только с тобой весь вальс!       Кажется,                      светится                                     снится,                                                 мерещится…В снег серпантином занесена           не просыпается;           и осыпаются,           сыплются,           сыплются,           блестки сна.

Возвращается с бала мачеха,шубу меха морского сбрасывает,лесным запахом руку смачивая.— Кто понравился? — дочек спрашивает. —Кто гляделся на вас?Кто просился на вальс?

Как волны, взбегают по дочкам воланы.— Нам нравится принц, загадали мечту.— Ой, в ухе звенит! Исполненье желаний —у принца мильон на текущем счету!

Сестры кружатся, а у отчимався манишка вином подмочена.

Много съедено ед,расстегнулся жилет:— Мне икается! — засутулился. —Поскорее, жена,мне пилюля нужна —золочёная — доктора Юлиуса!

Пообвисли усы:— Поскорее неси!(Подбегает к аптечному улею.)Нездоровится мне,а пилюли-то нет!Замарашку пошли за пилюлею!

Спится Золушке крепко(а принц на путидержит туфлю железными пальцами),видит сон и боится, что будут будить,так боится — не просыпается.

Спит,упали на лоб золотинки,улеглись ресницы в ряд,прикорнули волосик к волосику,на затылке спят.

Капля стукнуть боится,а около мусорасон тараканы обходят, ползя.Струйка песчаная волоса русоготихо,часами течет на глаза.

Дверь гремит на петле,половица скрипит,злая мачеха туфлею хлопнула:— Зойка, в город бегида пилюлю купи! —Ткнула грошик в ладошку теплую.

Поднялась, не поймет,на щеке сонный шрам,сном ресницы в наметку зашиты,и в мурашках рука — не удержит гроша.Смотрит, ищет у ведер защиты:— Я не знаю, куда…Не была никогда…— Ну, иди!(Подтолкнула и вытолкала.)

Опустилась и щелкнула щеколда,синим снегом осыпалась притолока.

Стало щеки снежинками щекотать,бить в ресницы осколочками стекла.

Стала вьюга над Золушкой хохотать.Ледяным стеарином стена затекла.

Холодно. Холодно!В небе — дыра!Сахаром колотымхлещет буран.

В уханье, в хохотекружится кольцами,сахаром с копотью,звездами колется.

Что это?Чудится?Страшное!Снится?

Больнона стужищев легоньком ситце!

Снегу-то! Снегу-то!Валится, стынется…Некуда, некудаброситься, кинуться.

В Золушку дышучитучами ужаса,кружится, кружитсямачеха-стужища!

Почему коленка сталамедленно белеть?И мизинец, весь в кристаллах,перестал болеть!

В хохоте холодаволчье ауканье:— Голодно! Голодно!Ногу мне! Руку мне!

Блеском зубищейскрипнет и лязгнет:— Запахом пищикто меня дразнит?

Серый волчище, бедный волчище,в шкуре-дерюге старый волчищепо́ снегу ходит, по лесу рыщет,вкусного, теплого, свежего ищет.

Золушка к волку,у ельника он.Видно, что долгоне ел никого.

Просит у зверяполасковей:— Замер-мер-заю,глотай скорей!

Зубом залязгав,на цветики ситцакаторжным глазомволчище косится.

Чем себя мучитьс мачехой злючей —броситься лучшев зубы колючие!

— Съешь меня, серенький! — волка зовет.Как втянет волчище голодный живот:

— Какой с тебя толк?Не такой уж я волк!

Сама ж голодна —пушинка одна.

Что тебя есть?Что в тебе есть?

Топнула тапочкой:— Хуже тебе ж!Красную Шапочкусъел же — ну, ешь!..

Скрипнул волчище,зубы сцепя: —Поищем почище,не хо́чу тебя!

Жалостно что-то,грызть неохота!Иди подобру-поздоровулесом, через дорогу!..

Хлопнул хвостищем да прыг через пень, —самая синяя, сонная, саннаяза́ полночь звездами тянется тень.

Увальнем в валенках, снег набекрень,хлопьями, глыбами, пухлыми лапаминочь обнимает края деревень.

Золотом брызнуло — луч на стекле!Стало светлей, стало теплей.

            Ветер махнул —            город пахнул,            в ворот жара —            город — гора!..

Уплыли верстовые колышки,приплыли мостовые к Золушке.

Заблудилась Замарашка в городе.Горит золото на бычьей морде,

то часы сияют шире месяца,то очки, стеклом синея, светятся,

то, прическами в окне увенчаны,восковые парикмахерские женщины.

К окнам золото ползет сусальное,завитые булки лезут на стены,

мостовые, как рукав, засаленные,так колесами они заластены.

Башни к башням, стрелки циферблатятся.Оборвали ей единственное платьице,

затолкали ее локти драповые,автобусы напугали, всхрапывая!

К старичку бежит она, к прохожему:на хорошего, на доброго похожему:

— Где тут, дяденька, такая улица,где пилюля продается — Юлиуса?

Шляпу дяденька снимает с проседии на улицу показывает тростью:

            — Проходите по прямой,            вправо улицей Хромой,            влево площадью Победой,            параллельно этой,            перпендикулярной той,            а там спросите…

Затолкала Золушкуулица,наступила на пальцы сотней подошв —не нырнешь, не пройдешь!Шины вздула, гудя и освистывая,табачищем дунула,обернулась — плюнулана плечо Замарашкино ситцевое.

А за шумным углом —удивительный дом,и, грозу водопадную ринув,проливным, водянымзасияла стеклом,как тропический ливень, — витрина!

Потонула в окнеЗамарашка.Стекло донебесной длиныволнуется, мир омывая,а вещи плывут под стеклом проливнымв шатры габардина и фая.

            Перед блеском                                     год —            можно выстоять!            Книгой Сказок                                    вход            перелистывается.

И с прозрачных дверных страницсходят дамы, как чудеса,черный грум кричит: — Сторонись! —их покупки горой неся.

В мех серебряный вкутан смех,туфли ящерицами скользят,Губы мачехины у всех,злые мачехины глаза…

Носят чуда кружев и прошв,а у Золушки — только грош,только грошик, и то не свой,хоть платочек бы носовой!

            Духов                     дыханье близкое,            ангорский                           белый пух.            Стеклярусом                                 обрызгивая,            бегут,                     спешат в толпу            брезгливо                             мимо Золушки            полою расшитой,            мимо                      намозолившей            глаза им нищетой.

            «Фи!                  какая бедная,            Пфуй!                      какая бледная,            Тьфу!                     какая нищая.            Конечно,                        раса низшая.            Тоже ходят,                               разные,            в оспе,                         в тифу…            Наверное,                             заразная!            Фи!                    Пфуй!                              Тьфу!!»

Мордой соболя злится мех,туфли ящерицами скользят…

Губы мачехины у всех,злые мачехины глаза.

А в витрине проливной, где батистом плещет,зашуршали, замечтали, зашептались вещи.

Молоточком динькая, анкером затикав,часики с будильником секретничают тихо.

Будто в детском чтении, перед пудрой робкойснял флакон с почтением радужную пробку.

Вещи стали множиться, побежали ножницы,лента шелка выползла и свилась в венок.

Стали реять запахи, стали прыгать запонки,сросшеюся двойней подковылял бинокль.

Первым в этой публике было слово: туфельки.— Видите ли Золушку там, у окна?

Пусть она без устали и возится с помоями —красивая, по-моему, и славная она!..

— Да,             да,я это заметила! —туфельке ответилапахучая вода.

— Вы подумайте, сестры, —сказал туалет, —ведь на Золушке                            простоничего из нас нет!

— Это ясно,                        дорогие,мы ж такие                      дорогие!Как за нас платят? —удивилось платье.

— Я вот сто́ю,                       например,двести сорок долларов!

— Да, — сказала парфюмерия, —это      очень                дорого.

Туфля охнула всей грудью:— Ох,          быть может,никогда у нас не будетЗолушкиных ножек…

Стеклянное озеро —            циферблат, —часики Мозера            затикали в лад:

— Хорошо бы так эточасовой пружинкойперетики-такиватьсяс Золушкиной жилкой!

По корсет, шнуровку скривив,заявил:            — Я к худым не привык;мне нужна пошире,            а эта — худа,не в теле и не в жире,            куда, куда!

Вещи все,            услышав это,отвернулись от корсета.

Мы еще докажем, —зашуршала шаль, —не видать под сажей,как она хороша!

И самое лучшее            банное мылообложку раскрыло            и заявило:

— А если                 я ещесмою сажицу, —самой сияющейона вам покажется.

Рисунок суживая,заговорило кружево.

Стали в круг                     юнцы-флаконыи меха поседелыеиз почтенья                     к такомутонкому изделию:

— Еще ниткой я была, помню — спицами звеня,кружевница Сандрильона выплетала меня.

В избах Чехии зимой, за труды полушка,вам узоры вышивала девка Попелюшка.

Мелкий бисер-чернозвёзд, чтобы шею обвить,Чинерентола в углу нанизала на нить.

Ашенбредель лен ткала, вышила рубашку,кожу туфелькам дубила Чиндрелл-Замарашка.

Все забеспокоилось,все заволновалось,туфелька              расстроилась,с чулком              расцеловалась,перчатки из замши,ботик          на резине:— Как мы это раньшене сообразили?!

Шелковое платье                          шепнуло кольцу:— Кольцо,              как вы считаете,я Золушке                 к лицу?

Сползают вещи                           с полочкис шелестом,                  с гуденьем:— Скорей                  бежимте к Золушке,умоем              и оденем!

И по витринной комнате                                 пошло гудеть:— Идемте!                Идемтеее приодеть!

Кружево —                     часы за ремешок                                                берет:— Товарищи!                       К Золушке!В стекло!                      Вперед!

Но только тронулись —                               уже наготовезадвижки,                 замки,                            засов на засове,крючками сцепились:                               — А ну, товар!(Лязг зловещий.)— Осади на тротуар!В витрину,                вещи!

Ключей американских лязг и визг:            — Назад, пальто! —Волнистое железо упало вниз.            — Заперто!

На двери и вещи решетка налезла,оттиснули туфельку — не стало стекла,конец водопаду —                             висит из железагофрированная скала!

А улица туманом сглажена,и небо все в замочных скважинах.

Все заперто ключами-звездами.— Забыла, загляделась, поздно мне!

Полоска кровяная с запада.— Что будет, если лавка заперта?

Микстурой синею шары наполнивши,аптека, в инее, светла до полночи.

В облатке золота, на ватке — вот она! —пилюля желтая, пилюля йодная.

Змея рисуется над чашей площади,лежит Пилюлиуса ценою в грош один.

А у Золушки в ладошкетолько дрожь…Вспомнила о грошике.Где же грош?

Стынет синим светомстеклянный шар,грошика-то… нету!                              Нет гроша.

Где ты? грошик? грошик-хорошик! —ищет грошик в снежной пороше,

Обтрогала платье,                                  за шагом шагшарит по асфальту —                                   нет гроша!

Был орел на гроше — гербовые крыла,две змеиных главы, держит землю рука,на ладошке оттиснулся след от орла,побежала к реке, потемнела река.

Смахнула с ресницы соленую блестку.            Мост. А внизууносит река Замарашкину слезку            в море, в большую слезу.

Прибьют за грош, замучают,вот так, ни за что…

— Домой ни в коем случае,ни       за             что!

Как тилиснет плетки замах —                                с глаз искра:— Где пилюля? Сама                                   всю сгрызла?

— Я… шла… несла… вот… тут… в руках,и вдруг… не зна… не знаю… как…

Вы не бейте меня,не ругайте меня,если я вам надоела,так отдайте меня!

— Молчать, побирушка, глаз не мозоль,в угол пошла!                      Становись на соль!(Промерзлой коленкой на острую соль,            крупная соль —            соленая боль.)

— Читай «Отче наш»! — Солона слеза.Кристаллы колючки подкладывают.В колено вгрызается злая сольца,вприкуску коленку обгладывает.

— За медную мелочь,за крошечный грош…Ой, что же мне делать? —А мачеха: — Врешь!..

— Домой не годится,нет,       не домой!Речная             водица,боль мою                смой!

Не быть мне невестой,не быть мне женой,прощай ты,                     железныймост кружевной!

Услышав, раскрылсямост разводнойи в ситец вцепилсярукою одной.

Рукою вразмашкураскрывшийся мостподнял Замарашку,на снег перенес.

— Я жить не хочу,я жить не могу!Разрежь меня сталью,трамвай, на бегу.

Начнут из меняверевки вить,нет мочи на светеу мачехи жить.

Рельсы гудят,стонет земля,под фонарямичетыре нуля.

Вздрогнули рельсы,крикнула сталь,трамвай раззвенелся:— Встань,                  встань,                               встань!

Ручку         на «стоп»!Тормоз            вбивай!Задохся и как вкопанныйвстал трамвай.

— Не хочется жить,не можется жить,за ядом в аптеку —схватить, проглотить!

Аптечная улица,шары стоят…— Доктор!..               Юлиус!Дайте…           яд…

Сейчас глотнущепотку одну…

(Глотнет, и конец!Упадет, и конец!..)

Но с крыши, картавя, слетел скворец,слетел и щепотку смахнул скворец:

— Чур, чуррр…я тебя научузаговору железномупротив оборотней.Скажешь —кожу лягушка сбросит,молодцем обернется.Скажешь —камни по-птичьему запоют.

Скажешь —хлебами румяными спустятся тучи.Скажешь —порохом брызнешь,мачеха склизкой гадюкой забьется,сестры выскользнут змеями,орлом-коршуном отчим взлетит.

Слово-заговор скажешь —пули обратно уйдутв руду.Медные грошикив грязь,в янтари отольютсяотравы…

Высыхают у Зойки слезинки у глаз,трется об щеку скворка, картавит.

И у Зойки на сердце спокойно:отошло, отлегло.Небо месяцем светит, большое такое,черным-светло.

Так спокойноСнегуркой пошла не спеша,ни зверюга, ни вьюга не встретятся,а где заговор вышептал скворка с плеча —светом месяцаплечико светится.

            Все гуще светляки хрусталевые,            снежинки на плече оттаивают.

            Выходит Замарашка за город,            и в памяти не тает заговор.

— Доведу ее до плача я! —говорит сестрица младшая.

— Плеткой спину пощекочем! —шевелит усами отчим.

— Уж замучаю, расспрашивая! —говорит сестрица старшая.

— Я линейкой по рукам! —шевелит губой карга.

— Без пилюли придет, уж мы-то ее —            так и сяк!.. —Неодеваные, немытые,            ждут, глядят на дверной косяк.

Все нечесаные, ходят с оглядкою.            Утро в полный свет. —            Что-то долго нет…

А дорога хорошая, гладкая —            вьюги нет,            волка нет…

Как завидел Золушкус крыши дым,замахал платком дымовым.

Соскользнул в дымоходдо горящего дна,сообщил огоньку:— Замарашка видна!

Дым, как лифт, поднялся в дымовом ходу,а зола сквозь решетку мигнула коту.

Страдиварием-скрипкою выгнулся кот,вымыл личико кот для приличияи, подсев у окошка на черный ход,заиграл большое мурлыччио.

Воробьи построились в ряд,утки вышли, как для парада,флюгер вертится — страшно рад,ходит форточка — просто рада!

Под босыми шагами расквасился лед,ходит рядом весна с Замарашкой.Замарашка пройдет — и ромашка цветет,василек спешит за ромашкой.

Лишь в окне у карги два чертячьих рожка —не цветы, а раки и крабы.Кактус тянется к Золушке из горшкабородавчатой лапою жабы.

Распахнулись настежь двери,кошка выгнулась дугой,зарычали, заревелиотчим с мачехой-каргой:

— Где лекарство?Будешь бита, —ждет посуда,ждет корыто.Стол не убран,хлеб не спечен,холст не соткан,дочь не сыта,пол не чищен,грязь не смыта, —бита будешь,будешь бита!..

Лают болонки,крысы теснятся…Золушка сталашагов за семнадцать,взглядом окинула,прядку откинула,слово сказала,как порохом кинула:

            «Мачехи,            мучихи,            падайте            в муть!            Жилушки            Золушки            будя            тянуть!            Чур меня            чур —            оборочу            пулю в пыль,            муку в муху,            деньги в льдинки,            жадность в жабу.            Ягу в уголь,            зло в золу,            сестер…»

Глянула Золушка на сестер:скулят жалостно, по-сиротски,кулачок слезу по щеке растер,обернулись платочками розги: —А нас-то зачем?За дело за чье? —Укрылись одним полушалком,дрожат, растрепались, и слезы ручьем —и Золушке сестер жалко.

— Ты же добренькая, разве тронешь кого,наша Золушка, наша сестреночка…

Жалко… Че