Так говорил Каганович - Феликс Чуев

– Что же он не написал «уважаемому»? – спрашивает Каганович.

– Он мне рукопись свою подарил, там просто: «В знак дружбы».

– Рукопись? О чем?

– «К новым задачам. О завершении построения социализма».

– Теперь у вас тут автографы главных антипартийцев, кроме Маленкова. Вас обвинят во фракционной деятельности, – улыбается Каганович.

– Нет еще «и примкнувшего к ним Шепилова». Говорили: самая длинная фамилия.

– Внизу надо: и примкнувшие к ним Шепилов и Чуев. Если мне понадобится, вы мне дадите эту книгу, потому что хотят писать историю метро, а у нас нет этой книги.

– Конечно. Я бы добавил к вашей надписи на книге: «в эпоху великого Сталина».

– Тогда получится так, что я, Молотов, другие, отрицаем, что у Сталина были ошибки. Сейчас так могут толковать. Мои хорошие слова о Сталине, о его достоинствах могут толковать так, что будто я отрицаю решения партии.

Не только враги. Односторонне могут толковать, что я отрицаю решения партии о критике ошибок. А я этого не отрицаю. Но я против того, чтобы этими ошибками затемнить то великое, положительное, что сделал Сталин. Вот моя формула.

Чисто партийная формула! Чисто партийная, марксистская, диалектическая формула, ничего общего не имеющая с отрицанием решений партии. За что ж исключать нас из партии? – восклицает Каганович и громко смеется. – Больше того, я к этому добавлю, что ошибки были не только у Сталина, а у нас у всех, у сталинского руководства в целом были ошибки.

– Дай Бог, чтоб меньше ошибались те, что после вас, – в более легких условиях, не в таких, как вы.

Я прочитал стихотворение «Зачем срубили памятники Сталину…» Каганович был очень взволнован. Он напряженно, не отрываясь, смотрел на меня. Помолчал, потом сказал:

– Вы мне, пожалуйста, дайте. Я его в историю введу. Оно не затеряется. Вы мне дайте его, пожалуйста. Это надо куда-то спрятать, чтоб не пропало…

Каганович пригласил меня приходить к нему, рассказывать о литературных делах, что можно почитать… Советовал написать большую вещь.

Ему сейчас девяносто три года. До сих пор очень переживает исключение из партии.

Среди бумаг В. М. Молотова я прочитал два письма.

Письмо первое

«Здравствуй дорогой Вячеслав!

Горячо и сердечно поздравляю тебя с 68 годовщиной Октябрьской революции!

– Пишу из Кунцевской больницы, где я лежу уже четыре месяца по случаю перелома бедра правой ноги.

Врачи считают возможным перевод меня в ближайшее время на долечение в домашних условиях – в дачных условиях.

Я обратился в Совет Министров с просьбой о предоставлении мне утепленной дачи, но… пока воз и ныне там.

Мои физические страдания усугубляются переживаниями партийного характера. 5-го августа я послал письмо в ЦК и лично т. Горбачеву, но ответа не получил, я даже усомнился, получили ли они его.

Я посылаю тебе копию этого письма. Не теряю надежды на выздоровление и возвращение в партию.

Желаю тебе здоровья и благополучия.

Твой старый товарищ и друг.

Лазарь.

7.XI. 1985 г.»

Письмо второе

«В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КПСС

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС ТОВАРИЩУ ГОРБАЧЕВУ М. С.

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Обращаюсь с просьбой – восстановить меня в рядах Коммунистической партии Советского Союза, в которой я состоял с 1911 года.

Выполняя задания партии в большевистском подполье, а после победы революции на руководящей партийной и советской работе, я отдавал все свои жизненные силы и энергию революционной борьбе за победу пролетариата, из среды которого я вышел, за победу партии, Советской власти и дела социализма. С 1941 по 1945 гг. был членом Государственного Комитета Обороны, членом Военного Совета Северокавказского и Закавказского фронтов, ранен на Туапсинском направлении.

Я сознаю, что в моей многолетней работе были и серьезные ошибки, и недостатки. Однако, они не могут затемнить все то положительное, что было в моей партийной работе, в том числе, в период моего пребывания в Политбюро ЦК на протяжении 30 лет.

Прошу Центральный Комитет и Политбюро учесть это и удовлетворить мою просьбу. Заверяю, что оправдаю доверие партии и ее Центрального Комитета как верный марксист-ленинец.

Восстановив меня в партии, Центральный Комитет даст мне возможность быть не только идейным коммунистом, а и активно действующим партийцем, дисциплинированно выполняющим обязанности члена партии.

Еще раз настоятельно прошу ЦК дать мне возможность завершить жизненный революционный путь в боевых рядах моей родной Коммунистической партии.

С коммунистическим приветом

Л. М. Каганович,

Герой Социалистического Труда, персональный пенсионер

Союзного значения

5 августа 1985 года»

Ответа не было. Возможно, переживания Кагановича обострились еще и потому, что в июне 1984 года был восстановлен в партии Молотов…

ТЕПЕРЬ МОГУТ ПИСАТЬ ЛОЖЬ

31 декабря 1988 года. (Телефонный разговор).

– Лазарь Моисеевич, здравствуйте! Я вас поздравляю с Новым годом, желаю здоровья.

– Спасибо. Вас тоже поздравляю и желаю вам успеха в вашем творческом труде.

– Спасибо. Как у вас дела?

– Ну, дела мои известны вам.

– Работа подвигается немножко?

– Так что работа, так сказать…

– Пишут много сейчас, надо подумать над этим.

– Да, да.

– Наверно, не со всем вы согласны?

– Конечно, не согласен. Ну, могут писать ложь, теперь кто угодно. Самое главное, мы социализм построили, они пытаются его развалить.

Вот это обидно.

Нет, за социализм надо бороться. Обязательно.

29 сентября 1989 года. (Телефонный разговор).

– У меня плохо со зрением стало, – жалуется Каганович. Потерял зрение. Сильно. Не могу читать.

– Может, к кому-то из глазников… Федоров…

– Нет, я пока не собираюсь. Врачи говорят по-разному. Одни говорят – нужна операция, другие – нет.

– Операцию я б не стал делать. Это опасно.

– Вот именно. В моем возрасте опасно.

– Вообще в любом опасно.

– Верно, верно. А как вы живете?

– Ничего. Пишу книжку о Вячеславе Михайловиче.

– Серьезно?

– Хочу написать то, что он рассказывал о сталинском руководстве.

– Вам большое спасибо.

– Есть моменты, по которым я бы хотел вас спросить.

Молотов был немножко отстранен в последние годы от Сталина и не все знал. Как умер Сталин? Он себя неплохо чувствовал?

– Я вам расскажу сейчас по телефону: он себя, по – моему, неважно чувствовал, но так ничего, неплохо. Я тоже последнее время у него меньше бывал. Там у него бывали больше всех Хрущев, Маленков и Берия. Да, больше всего они…

– А Булганин тоже, пишут?

– Нет, неверно. Неверно.

– В основном, эта троица?

– Троица, да.

(О Булганине мне вспоминается эпизод, полученный тоже, как говорится, из первых рук. Дело было после войны, готовились к очередному параду, а министром обороны стал Булганин, не умевший ездить на коне. Парады на автомобилях еще не принимали, и пришлось Николаю Александровичу учиться ездить верхом. За этим занятьем его застал Сталин. Посмотрел и сказал:

– Ты сидишь на лошади, как начальник военторга!

В чем-чем, а в меткости определений и чувстве юмора Сталину трудно отказать. И как ни сложен его образ, этот камушек из мозаики не выбить. А выбьешь – сразу станет заметно. Ф. Ч.)

– То же самое мне и Вячеслав Михайлович говорил. Я ему однажды принес книжку Авторханова «Загадка смерти Сталина». На Западе вышла, вы, наверно, слышали.

– Да слышал, знаю я его. Жульническая книга.

– Еще много разговоров о храме Христа Спасителя. Чуть ли не вы сами его взрывали!

– Но-о-о! Я могу вам подробно рассказать об этом деле, но только не по телефону, конечно.

– Говорят, вроде Киров первый предложил взорвать?

– Тоже вранье. Я не знаю, может быть, он и предлагал, я не слышал этого. Но вообще я вам расскажу. Это ведь были предложения организации архитекторов. Еще в двадцать втором году они внесли предложение… чтобы, так сказать, взорвать. Эта идея фигурировала среди архитекторов и дошла до ЦК. Я-то лично сомневался в этом деле. Вначале.

СЕМЬ ЧЕЛОВЕК И ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МНЕНИЙ

7 октября 1989 года.

Был у Кагановича. В 17 часов приехал к нему. Ему 96-й год.

Выглядит неплохо. Серая рубаха навыпуск – наподобие френча.

Те же костыли.

Рассказал ему новый анекдот.

Вопрос.

Что нужно для того, чтобы выйти из партии?

Ответ.

Три рекомендации от беспартийных.

Каганович тут же спросил: – А что нужно для того, чтобы восстановиться в партии?

Лазарь Моисеевич рассказал, как его в 1925 году посылали работать на Украину: