На крыльях феникса - Дмитрий Каминский

Мой дорогой сынок! Пишу тебе сообщить, что в родном Поместье все спокойно и идет своим чередом. Как я со стыдом сообщала ранее, твой отец снова отлучился на заработки. Наши скромные земли уже не способны кого бы то ни было обеспечивать. А твоя сестра, моя любимая дочь, устроилась на работу в какой-то разъездной театр, точно так, как давно мечтала. И это весьма удручает меня, твою матушку. Я бы хотела видеть ее достойной леди, а не беспечной артисткой.

Поэтому, мой каштановый зайчик, на тебя я возлагаю все свои последние надежды. Помни всегда о чести своего рода и фамилии.

И помни, что нет большей гордости для матери, чем гордость за сына. Я бы хотела увидеть тебя стоящим на коленях в кафедральном Храме Людских богов и приносящим клятвенную присягу. Я бы хотела увидеть, как меч в руках Духовного магистра Церкви ложится на твои плечи. И как ты встаешь уже не мальчиком, но паладином. Величие нашего рода было сброшено вниз клеветой и ложью! И твоя святая обязанность восстановить его!

Прошу тебя, сынок, оставь о фамилии Ардентэл добрую память! Ты, разумеется, вправе сам решать. Но знай, любым опрометчивым поступком ты разобьешь мне сердце… Я буду молить Людских богов, чтобы они помогли тебе пройти Испытание.

Удачи, мой каштановый зайчик, целую!

Марисса Ардентэл

Седьмое число месяца Ливманса,

1008 год от начала Эры Богов.

На глаза юноши наворачивались слезы. Он сложил письмо и спрятал в сумку. Ему было жалко мать и одновременно обидно. О каком величии рода могла идти речь, если паладины лишены права наследства? И почему сестре позволено осуществлять свои мечты, а ему нет?

Впрочем, Себастьян просто не мог отказаться выполнить просьбу. Лучше уж посвятить себя нелюбимому делу, чем позволить себе недостойный и даже низкий поступок – нарушить слово данное родителям. Проблема в том, что теперь, когда невероятно тяжелые испытания пройдены, присяга дана – назад уже ничего не вернешь. А нарушить клятву богам все равно, что превратиться в порождение Абсолютного зла, с коими и придется бороться.

От клятвы может избавить лишь смерть или позорное изгнание из ордена.

Новопосвященный паладин уже не раз убеждался, что очень много представителей разумных рас, а уж тем более людей, посвятили свою жизнь совсем не тому, чего хотели изначально. И неважно кем они становились. Нередко встречались стражники, что всем сердцем желали стать писарями или клерками где-нибудь в ратуше. Бывали менестрели стремящиеся сражаться и побеждать, крестьяне желавшие править и короли, которые хотят возделывать землю.

Это было вполне естественно в любом обществе.

Вот и Себастьян, сейчас, наслаждаясь глазами природой, а душой мучаясь, хотел лежать на траве и бренчать по струнам. Но в его руке был меч, а не лира менестреля. Он мечтал о лире, а получил меч.

Между тем, закат превращался в вечерние сумерки. Отряд из четырех новопосвященных паладинов, возглавляемый паладином старшим, был близок к придорожному храму.

– Поскорее бы! – предвкушал Стевин. – В животе урчит. И моего мерина тоже!

– Ничего, твоему недожеребцу полезно поголодать! – язвительно прокомментировал Клайд. – Иначе станет таким же куском сала, как и все евнухи!

В это мгновение Себастьяну почудилось (а ему чаще чудилось), как кобыла Клайда заржала вместе с ним.

Тобиас устало закрыл глаза и негромко пообещал, что в часовне их не оставят голодными. И лошади их наедятся сена и напьются воды в таких количествах, что потом не поднимут головы.

Себастьян, как и прежде, старался ехать позади всех, полностью абстрагировавшись от действительности. У молодого паладина над голодом преобладало желание поскорее закончить это паломничество и больше не пересекаться ни с кем из присутствующих.

Себастьян смотрел, как дорога постепенно покидала сплошной лесной массив. Теперь же вокруг расстилалось просторное редколесье и зеленые равнины, постепенно покрываемые сумеречным, синеватым цветом. Не пройдет и часа, как на небосводе появятся первые звезды, похожие на маяки, которые зажигаются с помощью божественных огней. Ночи пока еще стояли теплые и ясные, а значит, было вполне возможно насладиться красотой небесного простора, которой, конечно же, юноша не насладится.

Ему приходилось возвращаться на землю, особенно если она вдруг начинает исчезать. Холмистая местность, окружавшая столицу, прерывалась. Об этом свидетельствовал крутой спуск с горки и выгоревшая на солнце надпись на поеденном насекомыми деревянном указателе:

«Эйджгейт – семьдесят четыре мили на запад. Кайндхиллс – девяносто две мили на восток».

Усталые лошади немного подались назад, подальше от края спуска. Юноши его не боялись, но учли, что было бы лучше съехать с горки аккуратно и медленно.

Себастьян, только увидев спуск, сразу вспомнил о том, что несколько лет назад, когда на лето его как послушника отпустили домой, в Поместье Ардентэл, любимая матушка преподнесла ему в подарок причудливые ботинки, напоминавшие деревянные сабо, но с дополнительным элементом – четырьмя колесиками. И вот мальчик встал на них и поехал вниз по одной из улиц города Вайнривер, чтобы потом с разбитыми в кровь коленями лежать на брусчатке возле пекарни.

Тобиас сухо заметил:

– Вижу часовню.

– Наконец-то! – воскликнул Стевин.

Старший паладин указал ладонью на почерневший от дождей купол, что увенчивала перекрестная цифра десять – символ Людских богов, ибо их количество равно одному десятку.

Преодолев спуск и успокоив лошадей, которые, видимо, из-за него занервничали, отряд перешел на бодрую рысь, решив побыстрее достигнуть конечного пункта. Юноши ожидали увидеть вычурный, белокаменный храм, а набрели на ветхую, почти заброшенную церквушку.

Когда всадники, наконец, подъехали поближе к церкви, то увидели возле покосившегося забора, что огораживал ее территорию, еще один старый указательный знак, на котором были едва различимые буквы. Однако при ближайшем рассмотрении стало понятно, что надпись на восток гласила: «Бес-трактир «Долгоносый восток».

Собратья переглянулись. И впервые глазами Себастьян столкнулся с Лаитоном.

– Бес-трактир? – удивился последний.

Себастьян хорошо знал, что означает это выражение. Его не встретишь в рукописях и книгах. Так не станет выражать седовласый мудрец. Простонародное выражение, обозначающие заведение самого мерзкого быта, где куски мяса смердят, хлеб покрывается плесенью, словно трава инеем в первое морозное утро, а вместо постели постояльцу предлагают пропитанные мочой охапки соломы. Однако, что странно, никакой хозяин не назвал бы свой трактир бес-трактиром по собственной воле. Впрочем, наверняка он просто насмехался над путниками таким образом. С умением присущим Стевину. Вокруг ни одной таверны, только бес-трактир, а, как известно, лучше спать в луже дерьма, чем среди диких зверей.

– Сэр Тобиас, давайте проскачем дальше, – предложил Клайд.

– Издеваешься, Клайд? – поморщился Стевин. – После посещения бес-трактира ты вместо Смиренной молитвы будешь проклинать Темных богов, сидя в кустах!

– Я ночевал и питался в детстве в местах хуже, чем самый бесовский бес-трактир! – огрызнулся Клайд, оскалившись как волк.

– Как бы там не было, но туда мы не поскачем.

– Нас точно накормят? – осведомился Клайд.

– Не в стиле служителей часовни Ординума оставлять молодых паладинов голодными, – улыбнулся Тобиас, как бы призывая довериться своим словам, а затем строгим, орлиным или, скорее всего фениксовым взглядом, вгляделся в каждого из юношей и четко произнес:

– Смиренную молитву нужно начать и закончить.

У Себастьяна от последних слов мастера засосало под ложечкой. Он насупился и вдохнул воздух через нос одновременно с Робеной. Только после этого он заметил, что кобыла слегка нервничает. Она копытом била по земле, вздыбливая траву, и вертелась из стороны в сторону. Юноша огляделся и заметил, что лошади остальных делают в точности то же самое. Один жеребец Тобиаса был невозмутим, как и всадник, что восседает на нем.

Достойному паладину – достойного коня, как говорится.

Жаль того же нельзя сказать о часовне. Молодой паладин внимательно оглядел деревянную, невысокую церковь, которая выглядела весьма ветхой. Некоторые окна даже были забит почерневшими досками. К тому же архитектура часовни имела простую, прямоугольную форму. Она напоминала вкопанный в землю деревянный кол, на котором зачем-то проделали окна, увенчали колокольней и дырявым куполом.

Достойным паладинам – достойный храм.

Вероятно, Тобиас когда-то проходил Смиренную молитву в мраморном храме, украшенным мозаикой из золота и серебра. А юноша не паладин, он недостоин чего-то большего, чем сгнившая часовня.