Меченый - Григорий Федосеев

Тогда в поединке с вожаком рыжих волков она и потеряла глаз. С тех пор волчица считала Бэюн-Куту своим владением. Она установила границы и заставила всех своих врагов уважать их. Границы были обозначены приметными деревьями, выступами скал, пнями, валежником, камнями. Вход в страну с того времени навсегда был закрыт чужим стаям. Тот, кто проникал сюда, живым не возвращался.

В основе жизни и борьбы Одноглазой лежали незыблемые правила, проверенные всей многотрудной волчьей породой. На человеческом языке эти правила можно выразить приблизительно так:

Не ходи по ветру, сдохнешь с голоду.

Доверяй больше нюху, уши и глаза могут подвести.

Берегись незнакомого запаха.

Помни, враг съедобен!

Только дурак уступает добычу.

С голодом борись терпением.

Будь беспощаден ко всему бегущему от тебя.

И вот очередная охота. Надо накормить прожорливое семейство. Водяная крыса только раздразнила волчат.

Но сегодня Одноглазую постигла неудача. Вконец измотав свои силы, волчица ни с чем возвращалась к норам.

Ночь покидала сосновый бор. За синеющими горами наливалась заря. Усталая луна бочком прильнула к горизонту. Одноглазая шла нехотя, знала, без добычи ее злобно встретят у нор. Она перешла ручей далеко ниже поляны, где отдыхали олени, и уже хотела скрыться в бору, как вдруг резко пахнуло добычей. Она замерла, и острые когти сильных лап вонзились во влажную почву. Еще секунда — и Одноглазая, взглянув с досадой на рассвет, бросилась вверх по пади.

Ее прыжки, несмотря на стремительность, были бесшумны. Словно тень, скользила она по чаще, перепрыгивала через валежник, пни. Временами останавливалась, нюхала воздух и, подняв торчмя уши, прислушивалась к предутренней тишине.

Вот и поляна. Волчица замерла в последнем прыжке, напружинив ноги, готовые вмиг бросить гибкое туловище вперед, следом за добычей. Но тишина не выдавала звуков, будто никого и не было на поляне. Одноглазая, вытянув шею, выглянула из-за пня. Место оказалось неудобным для нападения, мешал ерник. Тогда она, пятясь задом, отступила метров на десять и, приподнявшись, осторожно выглянула. Отдыхающих оленей не было видно, но она верила своему чутью и хорошо знала, что оно ее никогда не обманывало.

Прильнув к застывшей земле, волчица поползла напрямик к колоде и выглянула. Вот тогда и хрустнула веточка под тяжелыми лапами. Но этот звук бесследно замер в тишине.

В пяти метрах от колоды, стоя, дремала уставшая мать. А где же остальные? И волчица положила передние лапы на колоду, приподнялась. Совсем близко в траве спали телята. Теперь надо было торопиться: редел мрак ночи. Надо было одним прыжком накрыть жертву. Она знала, как это сделать. Сгорбив до предела костлявую спину и пропустив далеко вперед задние ноги, волчица взметнулась вверх!

Отчаянный крик разорвал лесную тишину и пугающим эхом расползся по бору. Мать в испуге бросилась к кустам, но вдруг остановилась. На траве, под хищником, барахтался задавленный теленок. Одно мгновение — и кроткой, пугливой матерью овладел гнев. В больших добрых оленьих глазах вспыхнул злой зеленоватый огонек. Несколько прыжков — и олениха ударом передней ноги отбросила к колоде Одноглазую.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы из кустов не послышался тревожный крик второго теленка.

— Бек-бек, — тревожно прокричала мать, подбегая к малышу, и олени, перескочив ручей, исчезли в бору. На перевале они остановились, и мать долго кричала, долго звала оставшегося на поляне теленка.

А волчица расправлялась с добычей. Разорвав брюшину и запустив глубоко внутрь свою морду, она сожрала печенку, сердце, вылакала кровь и принялась за тушу.

Через полчаса на примятой траве лежали остатки молодого телка. Только теперь Одноглазая заметила, что поднялось солнце, уже исчез утренний туман и свистели птицы. Волчица стала кататься по влажной траве: нужно было смыть с шерсти кровь, иначе запах свежей добычи далеко потянется по следу, а по нему рысь, соболь, колонок легко могут найти остатки и не замедлят растащить все.

— Кар-кар… кар-кар… — послышался крик ворона, а затем и шум крыльев.

Ночуя далеко, на краю соснового бора, ворон слышал на рассвете крик молодого оленя и сразу догадался, что произошло на поляне. Он решил, что нужно торопиться, и полетел на крик.

Скоро ворон появился над падью. Усевшись на вершине старой сосны, он стал осматривать поляну. С высоты ему хорошо были видны и поляна, и край ерника, и даже примятая трава с красными пятнами на ней.

Это был старый ворон. Он лучше других знал страну Бэюн-Куту. Знал, сколько в ней зверей, птиц, в каких местах они кормятся, куда ходят на водопой, где прячут потомство, кто с кем враждует. Волки считали его своим. Ни одно событие в этой стране не обходилось без его участия. Жители соснового бора старались не попадаться старому ворону на глаза. Крик его был всегда вестником несчастья.

На примятой траве лежали куски мяса.

— Дзинь-рру-рр… — вырвалось у ворона от радости.

Он хотел было спуститься, ведь скоро сбежится хищная мелочь, но увидел возле колоды волчицу.

Морда у нее подобрела, глаз от сытости стал маленьким, бока раздулись.

— Ка-ар… ка-ар… — прохрипел ворон, глядя на Одноглазую.

Они хорошо знали друг друга. Старый ворон не раз помогал волчице находить добычу.

Увидев ворона, волчица засуетилась. Жадность не позволяла ей делиться с ним добычей, да и за что, ведь телка нашла она сама, без его помощи! Однако старый ворон не медлил: легкий взмах крыльев — и он уже сидел на мясе, отрывая клювом куски мякоти. Одноглазая прыжком угнала птицу от добычи. Она схватила зубами остатки телка и, пятясь, волоком потащила в кусты. Ворону это не понравилось. Хотя он и не обладал волчьей силой, но умел мстить. Этого не учла волчица. Ворон считал себя хозяином дневных остатков от волчьих трапез и не собирался их уступать Одноглазой.

Он снова взлетел на вершину старой сосны.

— Крра… крра… крра… — бросил ворон по лесу призывный клич.

Сейчас же из бора донеслись ответные крики. Со всех сторон стало слетаться воронье племя. Птицы бесцеремонно садились возле колоды, хватали кишки, кости, силились отнять тушу. Более сильные налетали даже на волчицу, пытаясь ударить ее клювом. Одноглазая стала через силу глотать остатки. Но где же ей съесть всего теленка!

Утро широким разливом обогрело тайгу. В брызгах студеного ключа купались лучи яркого солнца. Свежий ласкающий ветерок пробегал по лесному простору. Медленно, тяжело шла волчица к норе. Теперь можно было и не торопиться…