Ангел за правым плечом - Лекух Дмитрий Валерьянович

Али морщится. Я – фыркаю. Ага.

«Глебчик». Аххуеть…

Али делает, одну за другой, пару крепких, глубоких затяжек, снова морщится.

– А ну-ка, – говорит, – брысь отсюда, шалашовка. Вон там, у стойки пока подождешь. Хотя, нет…

И – поворачивается ко мне.

– Тема, – спрашивает, – я так понимаю, серьезная? Надолго?

Я киваю.

Он лезет в карман за бумажником, достает оттуда не слишком толстую пачку стодолларовых бумажек, отсчитывает три тысячи.

– Значит так, – говорит, – забираешь деньги и валишь. Это твое выходное пособие по временной безработице. И чтоб больше я тебя никогда не видел. Надоела. Шмотки твои тебе завтра днем мой водитель завезет, ты его телефон знаешь, с ним и договаривайся. А про меня – просто забудь, меня в твоей жизни не было, понимаешь?

Я опять киваю, на этот раз одобрительно.

По фарфоровому личику текут нарисованные тушью слезки.

– Как? – спрашивает дрожащими губами. – Все?! Совсем?!

– Я что, – удивляется Али, – когда-нибудь у тебя на глазах шутил чем-то подобным?! Бери деньги и исчезай, мне некогда.

И опять поворачивается ко мне, больше не обращая на нее никакого внимания.

– Ну, – говорит, – теперь давай рассказывай…

Моделька тем временем размазывая тушь по лицу одной рукой, другой комкает баксы в неприятный серо-зеленый комок.

На секунду мне становится страшно, что она сейчас запустит этим самым комком прямо ему в рожу.

Нет.

Засовывает деньги в сумочку и удаляется, всей своей изящной игрушечной спиной изображая прямо-таки глубочайшую безвинную оскорбленность и мегавеликую вселенскую скорбь.

Все правильно.

Если б она была способна швырнуть ему эти три штуки в рожу, он бы с ней так и не разговаривал…

Я достаю из лежащей на столе пачки сигарету, прикуриваю.

– Беда, – говорю, – Али. Инга сегодня в челлендже столб обняла…

Он молчит.

Только даже в полумраке бара видно, как белеют костяшки на сжатых в кулаки пальцах.

Я глубоко затягиваюсь неожиданно горьким дымом.

– Сама жива, – киваю в ответ на его невысказанный вопрос, – и вроде как даже не сильно помялась. Мы по телефону с ней не так давно говорили, держится нормально, никаких соплей, – ничего кроме уважения. Мажор, кстати, уже там, на Девятьсот пятого, даже акцию против мусарни задвинул, рванул впереди собственного визга ситуацию контролировать. Говорит, что и вправду вроде в порядке девка. А вот один из штурманов – всмятку, прямо на месте. Второго как раз сейчас спасатели из этой банки консервной вырезают. Вроде живой, хоть и переломанный…

Али тушит окурок и тут же закуривает следующую сигарету.

Мне показалось или в его глазах все-таки мелькнуло на секунду реальное облегчение в тот момент, когда я сказал, что с ней самой все в порядке?

Скорее всего – не показалось.

Значит…

…Да нет, обрываю себя на полумысли.

Ничего это еще не значит…

Глеб хмурится.

– Ты погибшего знал? – спрашивает.

Я коротко киваю.

– Хороший, – говорю, – был парень…

Глеб снова морщится.

– Ладно, – вздыхает, – поминать не будем. И переживать уход хорошего парня тоже пока что не стоит. Потом. В свое время. В конце концов он, как и мы все, знал, на что шел, когда в машину садился. А пока скажи мне, насколько это серьезно с точки зрения Ингиной посадки? Я, честно говоря, в этой области уголовного права не шибко силен. А ты вроде бы как сам гонялся…

Я хмыкаю.

– Серьезней, – говорю, – не бывает. Лет пять, как минимум. Причем, самой что ни на есть натуральной зоны, а не какого-нибудь там дешевого поселения. Это ж гонка. Стрит-рейсинг. Полный нелегал, с гарантией. Она ж там наверняка нарушила все, что только можно. И что нельзя, – тоже нарушила…

Он кивает.

– Я, – говорит, – так и думал.

И машет рукой официанту, жестами показывая, что ему нужен счет.

И срочно.

А сам лезет во внутренний карман, достает оттуда конверт, разглядывает содержимое.

– Так, – кивает, – я в сортир. Надо мозги на место поставить. Ты как, Дэн, участвуешь?

Я отрицательно мотаю головой.

– Нет, – отвечаю, – пока, думаю, не стоит. Там на месте ментов полно, а я за рулем.

Он опять кивает, встает, скидывает пиджак и галстук.

– Заодно, – поясняет, – умоюсь как следует холодной водичкой. Явно не помешает…

Я только усмехаюсь в ответ.

А что тут говорить?

Я согласен.

Может быть, думаю, еще и не все потеряно…

…Пока он забивает себе в сортире ноздри порошком, я залпом выпиваю кофе из чьей-то стоящей на столе давно остывшей чашки и закуриваю очередную сигарету…

Али возвращается из сортира одновременно с несущим счет официантом.

Если б я еще пять минут назад не видел его бухим фактически в полное говно, – никогда бы не подумал, что человек серьезно подвисает под алкоголем.

Только глаза красные.

Даже мокрые волосы весьма себе аккуратно причесаны.

Сколько ж порошка он в себя сейчас вбил?

Глеб, не глядя в счет, кидает официанту кредитку, закуривает очередную сигарету, поправляет мокрые волосы.

– Я еще блеванул там, – говорит, – для верности. Не хотелось, конечно, но иногда надо себя заставлять. Два пальца в рот, и все дела. А потом еще пару дорог въебал, почти по полграмма каждая. Так что часа два-три верняк продержусь. Сейчас этот черт чек принесет, подпишусь —и поехали. Сам за рулем?

Я киваю.

– Это хорошо, – говорит, – а то я своего водителя до двух ночи отпустил. Думал, что никуда сегодня отсюда жопу поднимать не стану. Чего мотаться-то, как подорванному. Посижу, попью виски, глядишь, и кто-нибудь из знакомых подойдет, хоть поговорить о ерунде какой с живым человеком получится. А тут вот – видишь, какое говно…

– Тут у тебя – и вправду говно, – соглашаюсь. – Даже, наверное, покруче, чем сейчас у Инги на улице Девятьсот пятого года…

Он хмыкает.

– Осуждаешь? – спрашивает. – Ну-ну…

Я задумываюсь.

Что, и вправду осуждаю?

Наверное, все-таки – да.

А вот имею ли я право на такое осуждение – вопрос куда более интересный.

И сложный.

У меня по крайней мере на него ответа пока, увы, не имеется…

…На мое счастье подтягивается официант с чеком, Али подписывается, оставляет тысячерублевую купюру на чай, надевает пиджак, засовывает галстук в карман, мы поднимаемся и выходим на улицу.

Там холодно и промозгло, дует резкий, порывистый ветер, идет мелкий противный и колючий осенний дождь, а рядом с машиной, кутаясь в темно-синюю ветровку с капюшоном и дыша время от времени на покрасневшие ладони, сутулится, переминаясь обутыми в белые кроссачи сорок последнего размера ногами, оставленный «покурить» молодой.

Илья.

Илюха.

Ничего себе так парень, но, если б у меня как у потенциального лидера не было бы необходимости знать всех и вся, его именем, как и всей его жизнью, я бы, надо быть честным, вряд ли бы даже когда и поинтересовался.

Нормальный парень, надежный боец.

А что там у него внутри – как-то совсем фиолетово.

Я говорю – он делает.

И все дела.

Завидев меня, он резко распрямляется и тут же решительно подрывается нам навстречу.

– Дэн, эта, – выдыхает, – тут Мажор звонил. Сказал, как нарисуешься, чтобы сразу ему на мобилу набрал…

– А ты что? – хмыкаю.

– А что я? Я ничего, – теряется боец, недоуменно рассматривая свои здоровенные, как лопаты, покрасневшие от холода и дождя тыльные стороны ладоней.

Они у него в небольших, но очень некрасивых шрамах.

Однажды на выезде в Самаре, в ночном клубе, какой-то местный гопник хлопнул бутылку пива на розочку и прыгнул с этой приблудой на Мажора. Показалось ему, видите ли, что Гарри его девушку слишком внимательно разглядывает…

С тех пор наш лидер и держит парнишку при себе.

Причем, это даже не его решение было.

Всей бригады.

Гарри для нас – личность слишком ценная, чтобы им по пустякам рисковать.

Знамя, фактически.