Искушение - Сергей Герасимов

Во время ужина Яков был печален и серьезен. Юлиан Мюри догадывался, что Мартина уже обо всем доложила хозяину. Это прекрасно, это входило в планы. Сейчас бедняга на пределе, хотя пытается казаться спокойным. Он не знает, с чего начать. Он еще просто не бывал в такой ситуации. Пусть теперь помолчит, его молчание приятнее, чем его христианские внушения и россказни о божественной справедливости.

– Дорогой, что мы будем пить? – спросила Эльза.

Как замечательно женщины приспособлены к обману, подумал Юлиан Мюри. Любая ложь становится правдой в тот момент, когда они ее произносят, но она не была правдой до этого момента и не будет правдой после. Наверное, все дело в том, что они обманывают не других, а себя.

Яков, не отвечая на вопрос, потянулся за бутылкой пива. Он откупорил бутылку и пиво запенилось, потекло по пальцам и свесилось пенной бородкой на донышке. Яков поставил бутылку прямо на скатерть, оставляя мокрое пятно. Бородка из пузырьков пены почему-то напомнила о Рождестве. Ах да, белая борода, – подумал Юлиан Мюри.

– Я слышал, что ваша фабрика выпускает рождественские украшения? – спросил он.

– Да, – ответил Яков.

– Как хорошо, вы несете радость людям. У вас всегда должно быть праздничное настроение.

Яков нахмурился еще больше. Юлиан Мюри почувствовал мстительную радость и добавил:

– Так как ваше настроение? Почему-то вы не говорите сегодня о справедливости.

– Эльза, – сказал Яков, – мне нужно с вами поговорить.

– С нами? – спросил его Юлиан Мюри.

– С вами обоими. Что произошло сегодня до ужина?

– Да ничего страшного, – сказал Юлиан Мюри, – просто вам изменила жена. Со всеми бывает.

– Эльза?

– Вы не верите мне? – спросил Юлиан Мюри, – вам не достаточно моих слов?

Он наслаждался ситуацией.

– Но почему? – спросил Яков, – Я не понимаю, почему?

– Вы считаете это несправедливым? – осведомился Юлиан Мюри.

Яков не ответил. Он выпил снова. Его движения были неровны и некрасивы. Сейчас его лицо было очень усталым и старым.

– Это правда, – сказала Эльза, – Это правда. Ну и что теперь?

– Ну и что теперь? – повторил Юлиан Мюри, – знаете, мне нравится этот убийственный вопрос. Что вы собираетесь делать?

– Ничего, – сказал Яков, – ничего. Я только попрошу… Попрошу, чтобы больше ничего такого не было.

Юлиан Мюри чуть не рассмеялся. События приобретали совсем забавный оборот.

– Попрошу?!!! – возмутилась Эльза, – Ничего?!! Ты хочешь, чтобы я каждый день видела вас обоих? Может, мы и спать будем втроем?!!

– Очень забавно, – сказал Юлиан Мюри, – женщина всегда права, даже в такой ситуации.

Эльза вскочила из-за стола и бросилась в свою комнату. Из-за спешки и волнения она споткнулась о порожек двери и едва не упала.

За столом они остались вдвоем. Мартина не показывалась – наверное, слушала и наблюдала из укрытия, на всякий случай.

– Вы любите мою жену? – спросил Яков.

– Я? Конечно, нет.

– Значит, она любит вас?

– Вы льстите моему мужскому самолюбию. Честно говоря, я не знаю. После всего, что произошло, – наверное, нет.

– Но тогда почему?

– А просто так, – сказал Юлиан Мюри, – просто мне захотелось этого. Я же вас предупреждал, что со мной опасно иметь дело. Вы меня не послушали, и вот результат. Вы не хотите меня выгнать?

– Не хочу.

– Но ведь для вас будет гораздо лучше, если я уйду.

– Да, гораздо лучше.

– Вы признаете, что то, что я сделал с вами, было несправедливостью? Если вы признаете это, я уйду. Если вы снова скажете, что Бог наказал вас за грехи или послал вам испытание, которое нужно нести, как крест на Голгофу, или о том, что пути господни неисповедимы, я останусь. А если я останусь, то рано иди поздно я сделаю еще большую несправедливость. Что вы скажете?

– Оставайтесь.

– Знаете, – сказал Юлиан Мюри, – мне кажется, что вы сумасшедший. Если не полностью, то наполовину. Но это ваше дело. А сейчас я пойду утешать вашу жену. Она нуждается в утешении.

Он вошел в комнату Эльзы. Эльза лежала на кровати и плакала. Он подошел и положил ей руку на плечо. Она узнала его прикосновение.

– Уйди!

– Но зачем же?

– Уйди или я вызову полицию.

– Или позовешь своего мужа, чтобы защитил. Давай, зови.

Она резко перевернулась и села, прижалась головой к его плечу. Потом она долго говорила, говорила, рассказывая ему о муже, о всех тех бесчисленных обидах, которые ей довелось перенести, а он не всегда улавливал смысл, даже в те моменты, когда слушал внимательно. Он ласкал рукой ее волосы. У нее были мягкие шелковистые волосы. Когда он ушел из ее комнаты, было три часа ночи. В четыре Эльза уехала, взяв с собой один небольшой чемодан. Больше она не возвращалась.

4

С января по май фабрика игрушек не работала. Как узнал Юлиан Мюри, это было время отпусков. Был еще только март, но за два теплых дня холода вдруг отступили и улицы наполнились звоном весны. Утром и вечером Юлиан Мюри гулял по улицам пешком. После трехмесячной неподвижности ему нравился сам процесс движения. Несмотря на боль в колене, ему хотелось идти и идти, куда-нибудь. Он мог бы ходить даже по кругу, как ходит пойманный и запертый зверь. С каждой прогулкой он уходил все дальше и все лучше узнавал окрестности. Город заканчивался примерно в километре от дома Якова Йеркса; за городом тянулись дороги и строения вдоль них, расставленные с неравномерной плотностью. Одним из таких строений была фабрика игрушек. Юлиан Мюри добрался до нее на четвертый день, к вечеру.

Фабрика представляла собой двухэтажное здание с пристройками сверху и сбоку. Здание было ограждено забором. Забор подходил совсем близко к задней, похоже, глухой, стене; впереди он огораживал широкое заасфальтированное пространство, на котором в беспорядке стояло несколько забитых досками контейнеров. Здание было массивным, кубической архитектуры. Вдоль белой стены тянулись два ряда окон, окаймленных коричневыми прямоугольниками. Окна были большие, но не высокие, вытянутые в ширину. Каждое окно состояло из трех секций. В окнах нижнего этажа угадывались решетки, в форме встающего солнца с лучами. Все окна были темными. Правда, еще не было достаточно поздно, чтобы кто-нибудь включал свет. Юлиан Мюри заметил светлые ящики в окнах второго этажа, но затем понял, что видит не ящики, а прямоугольники окон с противоположной стороны здания. Второй этаж просвечивался насквозь. Значит, он был пустым или почти пустым. Ему показалось, что он видит пятнышко электрического света в одном из окон первого этажа. Впечатление было такое, будто свет пробивается сквозь рваную плотную штору. Немного подумав, он решил, что это не свет, а только яркое оранжевое пятно неизвестной природы. С большого расстояния не особенно разглядишь.