Скажи, Лиса! - Эльвира Смелик

Она подошла, опустила глаза и спросила, как будто у стола:

– С вами можно?

Стол, несмотря на уважительное «вы», ничего не ответил. Пришлось отдуваться мне.

– Конечно. Что ты спрашиваешь?

Полинка бесшумно отодвинула стул, бесшумно села и ела так тихо и аккуратно, словно боялась нас обидеть неосторожным движением или звуком. С ума сойти!

Но даже не это главное. Хорошо, что я успела дожевать последний кусок и допить последний глоток. Ну точно бы подавилась.

Я уже собралась вставать, но тут ко мне подлетел Юра Сокольников. Вот честное слово, подлетел. И обрушился лавиной слов. В самое ухо. Таких сердитых, таких злобных и резких.

Я обалдела от неожиданности и почти не уловила смысла. Интонации помню, а содержание – нет. Только позже начало вырисовываться нечто. Вроде как я такая подлая, распускаю сплетни, лезу в чужую личную жизнь, а дальше – угрозы, угрозы, угрозы.

Сокольников исчез так же внезапно и быстро, как появился. Я захлопнула приоткрывшийся от изумления рот и завертела головой в поисках объяснений и поддержки. Потатуева сидела ни жива ни мертва, а встреченный мною Светкин взгляд был невменяем.

– Чё это было-то?

– Без понятия.

– Чего он орал-то?

– Не знаю.

О-очень содержательный диалог!

Две подружки-зомби одновременно на автопилоте поднялись из-за стола, нога в ногу зашагали прочь – левой-правой, левой-правой, под счет шагов пытаясь активировать отказавший от потрясения мозг.

– Лиса! А чего ты ему сделала? С чего он так разорялся-то?

– Думаешь, я знаю?

– Какие сплетни? Ты кому про него чего рассказывала?

– Светик! Ну что я о нем могу рассказать? Я знаю не больше других. Я вообще о нем ничего не говорила.

Мысли не в счет! Да и в общем-то они были очень даже неплохие.

– Ну да! Говорила! – возразила Светка. – Помнишь, на переменке, когда я письмо приносила? Ты сказала, что Сокольников с Можаевой встречается. Но об этом вся школа и без тебя знает.

Ох-ох-ох! Вот ведь как бывает. Нравится тебе человек, ты готова к нему со всей душой, а он…

Не знаю. Испугаться я, конечно, не испугалась, но сегодняшние грозные Юрочкины вопли перебили все предыдущие впечатления и чувства. Мою влюбленность как рукой сняло. Пусть целуется со своей Можаевой. Пусть заносит меня под номером «один» в свои черные списки. Да плевать я хотела!

И в заключение стихи:

Не жалею, не зову, не плачу,Все пройдет, как с белых яблонь дым…

Не забыть выучить на завтра по литературе!

Слишком серьезно. Поэтому без названия

– Лиса! – донеслось со стороны. – Привет!

Голос я запомнила.

– Неужели опять ко мне в гости?

Тимофей изобразил на лице нечто неопределенное:

– Можем просто прогуляться.

– А я все равно буду приставать.

Он резко остановился и ошалело воззрился на меня:

– Чего?

Конечно, он понял меня неправильно. Пришлось объяснять:

– С вопросами. Как ты до такой жизни докатился? И не пора ли с этим покончить?

Тимофей, конечно, усмехнулся, досадливо и презрительно:

– Ты что, в благотворительном фонде подрабатываешь? В этом… как его? «Молодежь против наркотиков». Транспарант в руки, надпись на грудь: «Мы за здоровый образ жизни! Колешься – лох!»

Слова вроде бы неощутимые, неосязаемые, но иногда вдруг становятся увесистыми, как камни. Кто-то бросит, а ты не успеешь увернуться или попытаешься поймать. Тяжело, больно.

– Ты еще и колешься?

Видимо, в моем голосе было слишком много ужаса. Грачев растерялся и сразу рассердился.

– Блин, Лиса. Я просто слишком много болтаю.

– Честно?

– Ну хочешь, я сейчас разденусь, и ты сама проверишь все мои вены. – Тимофей улыбнулся, слегка похотливо. – Мне будет даже приятно.

Почему он не хочет говорить серьезно?

– Хватит прикалываться!

– Вот именно.

А потом появились те двое.

Они выглядели нарочито развязно, разговаривали нарочито громко, словно специально привлекали к себе внимание, заявляли во всеуслышание: «Вот они – мы! Мы – такие!»

Тимофей увидел их и засуетился, произнес торопливо:

– Подожди секунду. Я сейчас.

– О, Тимоха! – заорал один из тех двоих, заметив Грачева. – Нас ищешь?

– Вроде как.

Двое остановились; дожидались, когда Тимофей к ним подойдет, и в это время пялились на меня.

Жалко, что у меня, в отличие от атомного взрыва, нет ударной волны. Вот уж я бы не пожалела всех своих мегатонн на эти мордовороты. Разговаривали они тихо. Да я и не прислушивалась, отвернулась и отключилась. Чего мне на них любоваться?

И тут раздался гогот. Вот, честное слово, смехом не назовешь. Гогот. Или хрюканье. И слова:

– Тимох, а деньги не хочешь сэкономить? Может, твоя подружка с нами расплатится?

Я не знаю, что Грачев им ответил. Мне – без разницы! Я к нему как к нормальному человеку. Я помочь хочу. А он… Он при мне бежит за очередной дозой. Он общается с этой мразью. Да пошел он!

– Лиса! Подожди! Ну, Лиса! Ну, чего ты? Стой!

– Зачем? Все-таки решил сэкономить?

Он молчит.

Ха! Я отворачиваюсь и иду дальше. Но Грачев хватает меня за рукав и пытается не столько удержать, сколько повернуть к себе.

– Ну, ты же не думаешь, что я…

– А как мне узнать, что думаешь ты? Ты всегда в состоянии контролировать свои мысли?

– Лиса, перестань! Хватит представлять меня каким-то уродом!

Если бы я представляла его уродом, я бы не пустила его дальше предбанника, я бы с ним разговаривать не стала, грохнула бы домофонную трубку, едва услышав голос.

Я удивляюсь, как можно, зная обо всех тех ужасах, которые творит наркота, надеяться, что уж с тобой-то такого не случится, что на тебя-то она не подействует. А если и подействует, то это всегда легко исправить и переиначить во что-нибудь безвредное, милое, славное.

– Лиса! Я ведь курю уже давно, и все нормально. Это ж так, ерунда. Почти тот же табак. Он же тоже вреден, но об этом даже никто не думает. И с головой у меня в порядке. Я – не опасный! Я не ворую, не убиваю и людьми не торгую. Ты, наверное, просто начиталась всякой мути. Или насмотрелась. Лиса, ну не заморачивайся, а? Не надо меня спасать. У меня все хорошо.

– Знаешь, Грачев, а по виду и не скажешь, что ты такой наивный и глупый.

Он обиделся. Конечно, он считал себя умным, волевым и стойким. Он сделал то же самое, что недавно пыталась проделать я. Отвернулся и пошел в другую сторону. А я не стала его удерживать.

А может, нужно было?

Надо же! Попалось, будто специально. Только там про обычные сигареты. И все-таки… «Когда начинаешь курить, врешь родителям. Врешь, когда спрашивают, сколько куришь, – либо преувеличиваешь, либо преуменьшаешь: „О, я выкуриваю четыре пачки в день“. Или: „Что вы, что вы, мы только по одной, и то редко“. На самом деле минимум три штуки в день. Потом врешь себе, когда бросаешь. Потом врешь медикам, когда уже выявили рак: „Ох, я же никогда много не курил“. Джулиан Барнс, „Пульс“».

Брат со стипендией

Фокина таинственно лучилась и глупо улыбалась. Подсела ко мне и, многозначительно приподняв брови, произнесла:

– Лиса! А мы вас видели.

Кто «мы», мне без разницы. А вот кого «вас»?

– Тебя с мальчиком.

С каким мальчиком? Я не успела произнести вопрос вслух, как Янка уже выдала ответ. Она что, прочитала мои мысли? Или же все мои чувства настолько отчетливо написаны на лице?

– Ничего такой, – заискивающе улыбнулась Фокина. – Симпатичный. Вы вместе хорошо смотритесь.

О ком она? Неужели о Грачеве?

– А чего ты молчала? Ничего не говорила! – ворковала Фокина.

Включаю грубость и насмешку.

– Ян, ты в своем уме? Почему я тебе должна докладывать?

Хорошо хоть, Светки рядом нет. Вот ей-то впору обижаться на мою скрытность. Я ей ни слова о Грачеве не сказала. Хотя она моя лучшая подруга. И маме не сказала. Ну а Фокиной тем более не стану говорить.

– И вообще это мой сводный брат. Почти. У меня же мама замуж выходит. А он – сын ее жениха.

Мамочки! Чего я несу?

– Ой, правда! – Фокина тоже обалдела. И обрадовалась. – Тогда, может, меня с ним познакомишь? Если он не занят. Такой лапочка.

Грачев – лапочка! Пф-ф!

– Нет, Яночка. Я родственникам гадостей не делаю.

Фокина надулась. Но ее обиды меня не трогают.

«Лапочка» Грачев явился тем же вечером и в первую очередь спросил:

– Лиса, у тебя деньги есть?

– На травку не хватает?

Он скривился.

– Что ты привязалась с этой травкой?

– Я? А может, это ты к ней привязался?