Секретный архив Шерлока Холмса - Марвин Кей

— Откровенно говоря, Холмс, по-моему, вы придаете ей слишком большое значение. Я согласен с мистером Уистлером. Это всего лишь дело рук глупого вора, который, опасаясь быть пойманным, схватил первый попавшийся предмет. Ваша теория, что он пришел специально за этой картиной, кажется мне абсурдной. Откуда он мог знать, что она находится у Уистлера?

— Отличный вопрос, Ватсон. Он ударяет в самую сердцевину тайны.

Кэб остановился перед высоким и узким зданием с белым оштукатуренным фасадом и высоким окном на верхнем этаже, обращенным на север. Уистлер встретил нас, и мы последовали за ним вверх по лестнице в студию, из большого окна которой открывалась панорама крыш домов Челси на севере и востоке и широкой излучины Темзы на западе. Войдя в просторное помещение, мы увидели пожилого мужчину, созерцающего вид из окна. Подойдя к нам, он представился:

— Джон Сингер Сарджент.

Я понял, что перед нами человек, для которого предназначалась похищенная картина. Сарджент посмотрел на Холмса.

— Наконец-то я познакомился с великим сыщиком!

— Это мой помощник, доктор Ватсон, — представил меня Холмс.

— В сравнении с убийством, дело об украденной картине выглядит весьма тривиально, — промолвил Сарджент, подмигнув Уистлеру. — Боюсь, Джимми переоценивает важность этой истории.

Дальнейшее обсуждение интересующей Холмса темы было продолжено после обеда, во время которого я узнал от Уистлера и Сарджента куда больше полезных сведений об их родной стране, чем из лекции Оскара Уайльда.

Только когда мы поднялись из-за стола и удобно расположились в креслах у камина, разговор вернулся к исчезнувшей картине и обстоятельствам кражи.

— Это был весьма любительски написанный портрет, — сказал Уистлер, покуда его друг, сидя поодаль от нас, рисовал в блокноте кусочком угля, быстро переводя взгляд с Холмса на бумагу. — Лично я нашел его любопытным, — продолжал Уистлер, — потому что он был исполнен в серо-черных тонах.

— В стиле вашего знаменитого портрета матери, который вы назвали «Композиция в сером и черном», — вставил Холмс.

— Да, но в данном случае на картине была изображена старая русская женщина.

— Понятно, — пробормотал Холмс, наклонившись вперед и опустив острый подбородок на руки.

— Чудесно! — воскликнул Сарджент. — Можете сохранить эту позу, мистер Холмс? Вы прирожденный натурщик!

— Право, Сарджент, — заметил Уистлер, — мистер Холмс здесь не для того, чтобы позировать. Если хотите рисовать его, не прерывайте нас.

— Значит, название картины было обозначено художником? — спросил Холмс, послушно сохраняя позу.

— Нет. Я только предположил, что она русская, судя по сельской сцене на заднем плане и ее одежде – простому черному платью и тугой черной косынке – а также по печальному выражению лица.

— Вы говорили, что купили портрет на аукционе в галерее Гордона, — продолжал Холмс, опустив руки. — Были другие претенденты на него?

— Вначале молодая женщина предложила за картину один фунт. Я подумал, что мистера Гордона хватит удар. Позолоченная рама стоила по меньшей мере полфунта! Я поднял цену до двух фунтов, молодая женщина отказалась от дальнейшего участия, и картина досталась мне. Через три дня, несмотря на наличие нескольких моих работ, двух портретов Сарджента и еще трех-четырех вещей, за которые дали бы кругленькую сумму на аукционе у Гордона, из этой комнаты взяли только грубый и примитивный портрет старухи.

— А где вы были в это время?

— Посещал Оскара Уайльда в доме его матери на Чарльз-стрит.

— Когда вы заметили, что картина исчезла?

— На следующий день, потому что ждал Сарджента. Я хотел установить задрапированный портрет на мольберте, а потом внезапно его раздрапировать. Маленькая шутка.

— Вы уведомили полицию?

— Дело того не стоило. Я упомянул о нем сам только в расчете, что оно вас позабавит. Мне и в голову не приходило, что вор явился в мою студию специально за этой картиной, и я все еще не могу в это поверить.

— Для меня аксиома, что когда вы исключаете невозможное, все остальное может оказаться правдой, как бы ни было трудно в это поверить. Кража картины не была забавной ошибкой невежественного грабителя, вторгшегося в ваш мир искусства. В этой картине есть нечто, делающее ее более ценной для вора, чем любое творение Джеймса Уистлера или Джона Сингера Сарджента.

Знаменитый портретист поднялся со стула и пересек студию, чтобы вручить Холмсу продукт его усилий. Взяв блокнот, Холмс внимательно посмотрел на свой ястребиный профиль, изображенный углем, и я заметил, что он более близок к тому, чтобы покраснеть, чем за все время нашего знакомства.

— Великолепно, сэр, — сказал он, возвращая блокнот. — Я лишь сожалею, что не представил вам более подходящий объект для вашего блистательного дарования.

— Чепуха, мистер Холмс, — запротестовал Сарджент. — Вы идеальный объект. Вы должны позволить мне написать вас маслом. Хорошо представляю вас в охотничьем облачении – безрукавке, войлочной шляпе и с биноклем в руке. Что скажете, сэр? Будете мне позировать?

— Сарджент, мы здесь не для вашего удовольствия, — рассердился Уистлер. — Мы заняты разгадкой преступления. Если мистер Холмс согласен вам позировать, можете обсудить детали потом.

Скорее развеселившийся, чем пристыженный Сарджент вернулся к своему стулу. К огорчению Уистлера, Холмс заявил, что уже располагает всеми нужными сведениями об исчезнувшей картине, и перевел разговор в форму, которую я мог бы охарактеризовать как перекрестный допрос двух художников об их стилях в частности и о состоянии искусства в целом, затянувшийся за полночь и доведший до изнеможения как художников, так и меня.

На следующее утро, поднявшись поздно, я узнал у миссис Хадсон, что Холмс ушел несколько часов назад, не сообщив ей, куда идет и когда вернется. Это дало мне возможность продолжить приготовления к путешествию в Америку – зайти за документами в министерство иностранных дел, выправить бумаги в американском посольстве и проконсультироваться со служащим моего банка «Кокс и Кº» относительно аккредитива, позволяющего открывать банковские счета в Соединенных Штатах. Я также дал банку указания насчет того, как поступить с сундуком-сейфом, который я держал в банковском хранилище и в котором находились документы и записи весьма деликатного свойства, касающиеся меня и Шерлока Холмса, в случае, если со мной в Америке произойдет несчастье.

Спустя несколько часов я вернулся на Бейкер-стрит, а еще позже, когда миссис Хадсон надоело в который раз подогревать обед Холмса, он вошел в гостиную и заявил:

— Тайна почти разгадана, Ватсон! Это была любопытная маленькая проблема. Остался лишь один болтающийся конец нити, и он будет аккуратно завязан в узел завтра в час дня.

С этими словами Холмс удалился в свою спальню и закрыл за собой дверь; вскоре после того как мы поселились на Бейкер-стрит, я усвоил, что этот сигнал означает «не беспокоить ни при каких обстоятельствах». Тем не менее утром я до некоторой степени удостоился доверия Холмса.

— Могу сообщить вам следующее, Ватсон, — шепнул он мне за завтраком. — Старуха на картине – не русская. Она сербка. В данный момент я не могу поделиться с вами большим, за исключением того, что забавная маленькая кража могла привести к одному из серьезнейших кризисов и без того напряженной ситуации на Европейском континенте. Будьте дома в два, и я объясню вам все!

Ровно в назначенное время Холмс вошел в гостиную, найдя меня ожидающим его рассказа с таким же нетерпением, с каким я ожидал лекцию Оскара Уайльда об Америке.

— Как вы, очевидно, догадываетесь, — заговорил он, — я начал с визита в галерею Гордона на Слоун-стрит. Мистер Гордон хорошо помнил продажу картины – не только потому, что она едва не была продана за ничтожную цену в один фунт и в конце концов куплена за два знаменитым Джеймсом Мак-Ниллом Уистлером, но и потому, что через три часа, после того как Уистлер унес портрет на Тайт-стрит, в галерею явился еще один желающий его приобрести.

— Значит, вот как вор узнал, что картина у Уистлера! Ему сказал мистер Гордон.

— Нет, Ватсон. Хотя мистеру Гордону предлагали солидную сумму, если он откроет личность покупателя, он отказался предоставить эту информацию. Мистер Гордон – бизнесмен, заслуженно пользующийся хорошей репутацией. Человек, укравший картину, знал, что она попала к Уистлеру, так как его агент присутствовал при покупке. То, что портрет похитили на Тайт-стрит, было чистой случайностью. Его украли бы у любого, кому бы он достался на аукционе. Все было организовано таким образом, чтобы человек, которому приказали купить картину, — тот, кто явился в галерею слишком поздно, — не смог бы этого сделать. Он опоздал, потому что его задержали. Теперь я знаю, какой выдающийся ум стоит за этой шарадой, так как в час дня я сообщил ему все, что мне известно, и он во всем признался.