Талантливый господин Варг - Александер МакКолл Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зайдя внутрь, он увидел в аудитории всех участников, собравшихся вокруг доктора Эбке. Они пили кофе.
– Для начала давайте просто познакомимся, – сказал доктор Эбке, пожимая Ульфу руку. – Я подумал, стоит немного узнать друг друга перед нашей первой сессией, – он немного помолчал. – Ваша биография, кстати, оказалась очень краткой. В этом, конечно, нет ничего плохого, но сказано там совсем немного, как вам кажется?
– Мне просто не хотелось никого затруднять, – ответил Ульф.
– Конечно-конечно, я понимаю, – поспешно сказал Эбке. – Но вы не сказали нам, чем вы занимаетесь, верно?
– А это необходимо? – спросил Ульф.
Доктор Эбке сделал глоток кофе, внимательно глядя на Ульфа.
– Наша работа во многом нас определяет, как вы думаете?
Ульф пожал плечами.
– Если мы сами выбрали себе работу, то да, конечно. Но вам не кажется, что многим не приходится выбирать, чем им заниматься? Вам не кажется, что многие находят себе профессию… ну, случайно или потому, что она досталась им по наследству? Взять хотя бы фермеров, если я не ошибаюсь. Фермеры становятся фермерами, потому что до них фермерами были их родители.
Доктор Эбке рассмеялся.
– Вижу, с вами надо держать ухо востро, – сказал он. – Но правда, скажите, чем вы все-таки занимаетесь?
Ульф ответил не сразу. Было в манере доктора Эбке что-то, что его раздражало. И какое право он имел требовать сведения, которыми Ульф делиться не желал?
– Я – инженер, – он и понятия не имел, зачем это сказал, кроме как для того, чтобы защитить свое личное пространство. Конечно, он повел себя по-детски, но теперь было уже поздно что-то менять.
Но это и не понадобилось.
– Инженер? – переспросил доктор Эбке. – Как странно. А я думал, вы – следователь.
Ульф поглядел ему прямо в глаза.
– Так зачем вы тогда спрашивали? Если вы уже знали, зачем было спрашивать?
Прямой отпор, казалось, выбил доктора Эбке из колеи; он вдруг поглядел на часы.
– Боже мой, – сказал он, – надо же, сколько времени. Нам пора начинать, – он поднялся на ноги. – У нас с вами еще будет время побеседовать, Ульф.
Ульф смотрел, как доктор Эбке отдавал распоряжения участникам группы. Они расставили стулья полукругом возле одного из окон, и, когда все уселись, доктор Эбке официально представил их друг другу.
– Я не сомневаюсь, что Ульф попозже еще расскажет нам о себе, – сказал доктор Эбке, когда очередь дошла до Ульфа. При этом психолог искоса посмотрел на Ульфа, но тот отвел взгляд. Он решил, что доктор Эбке ему не нравится, но что он будет терпеть до конца ради доктора Свенссона. Суббота будет потрачена впустую, подумал он, но, опять же, что еще ему оставалось делать? Заняться было абсолютно нечем – разве что погулять подольше с Мартином или, может, нанести визит кузине, у которой только что родился второй ребенок и которой не терпелось показать его Ульфу: ребенка назвали в его честь. «Ульф – такое милое имя, – сказала ему кузина. – Отто тоже считает, что лучше не придумаешь». Ему придется подыскать юному Ульфу подарок. Что вообще дарят младенцам? Надо бы подарить что-то серебряное, продолжал размышлять Ульф, и сделать гравировку: «Ульфу от Ульфа», и дату. Но вообще-то серебро – штука дорогая, а тут еще эти расходы на новые кресла. Так что, быть может, юному Ульфу придется обойтись оловом – все равно младенец вряд ли заметит разницу. Да и на гравировке можно сэкономить, если написать просто «У. от У.» или даже одно только «У».
Олаф сказал:
– Я хотел бы кое-чем с вами поделиться. Я никогда не говорил об этом с другими – никогда.
Доктор Эбке ободряюще кивнул.
– Что ж, Олаф, – сказал он. – Поэтому-то мы здесь и собрались. Весь смысл группового подхода в том, чтобы разделить свое бремя с другими.
– Да, да, – вставила Генриетта, – я лично всегда считала, что, когда делишься своим бременем, оно становится легче. Правда, становится. По крайней мере, по моему опыту.
Доктор Эбке был явно очень доволен.
– Знаете, а Генриетта очень даже права. Любая ноша становится легче, когда тебе помогают. Неважно, что это – сумка, рюкзак… Все, что угодно.
Ульф поморщился. Как именно несколько человек будут нести один рюкзак? Весь смысл устройства рюкзака в том, что его вешают на спину. Так каким образом можно надеть эти лямки на двух людей одновременно? Им придется встать друг к другу лицом, с рюкзаком, висящим между ними, да и лямки наверняка перепутаются.
Олаф, оказывается, еще не закончил.
– Я понимаю, что мне лучше высказаться побыстрее – то есть сейчас, а не когда-нибудь потом.
Генриетта подалась вперед.
– Да, Олаф. Я хочу это услышать. Правда хочу.
Олаф посмотрел на нее не без тревоги.
– Почему? – спросил он. – Откуда у вас такой интерес?
Генриетта ответила ему взглядом, исполненным оскорбленной невинности.
– Потому что мы хотим вам помочь, – сказала она, – с этими вашими неприличными импульсами.
Олаф повернулся к доктору Эбке:
– Неприличными? Кто сказал «неприличными»?
Вопрос был адресован доктору Эбке, но ответила на него Генриетта:
– Да вы же сами и сказали, Олаф. Вы написали об этом в вашей биографии.
– Ничего подобного я не писал, – возмутился Олаф. – Я написал «мучительные мысли».
– Нет, это не так, – вмешался Петер. – Вот, посмотрите, – и тут он достал из кармана письмо от администрации и развернул его. – Да, тут так и говорится: «тревожные импульсы». Видите? Импульсы, а не мысли.
Доктор Эбке поднял руку.
– Мне кажется, нам не стоит разговаривать друг с другом в обвинительном тоне. Важно то, что собирается сказать Олаф – здесь, в нашем присутствии.
– Мне хотелось бы понять разницу между импульсом и мыслью, – прервал его Петер. – Есть она вообще, как вам кажется?
– На самом деле это вопрос… – начал было Олаф.
Но Петер прервал и его:
– Я спрашивал не вас, – сказал он, – а доктора Эбке.
Олаф был явно задет.
– Не нужно разговаривать со мной в подобном тоне. Ведь это мои мысли мы тут обсуждаем.
– Ваши импульсы, – поправила его Генриетта.
Ульф внимательно слушал, разглядывая Олафа. Он гадал, не приходилось ли им раньше встречаться – на профессиональной почве. Непростая будет ситуация, подумал он, если кто-то из присутствующих начнет рассказывать о каком-либо своем противозаконном поступке. В чем тогда будет состоять его долг? Может, он должен будет выхватить свой полицейский значок и сказать: «Достаточно психотерапии – вы арестованы»? Он старался разглядывать Олафа не слишком пристально, но чем дольше он на него смотрел, тем больше
