Другая королева - Филиппа Грегори

Ответ никудышный, но что еще я мог сказать?

– Я должен быть справедлив, если представляю вас, Ваше Величество. Если я действую от имени королевского правосудия, я не могу слушать сплетни.

Лицо ее неподвижно, как маска, а потом его смягчает улыбка.

– Вы и в самом деле человек чести, – говорит она. – Я была бы рада, если бы ее имя очистилось от малейшей тени подозрения. Она – моя кузина, она тоже королева, она должна быть моим другом, а не пленницей.

Я киваю. Мать самой Елизаветы казнили за распутство[6]. Конечно же, сама природа должна склонять ее на сторону несправедливо обвиненной женщины.

– Ваше Величество, нам следовало очистить ее имя, опираясь на представленные свидетельства. Но вы остановили расследование, прежде чем оно пришло к каким-либо выводам. Клевета не должна пятнать ее имя. Нам нужно обнародовать наше мнение, сказать, что она ни в чем не виновна. Теперь она может быть вашим другом. Ее можно отпустить на свободу.

– Мы не будем объявлять о ее невиновности, – повелевает Елизавета. – Какая для меня в этом польза? Но ее нужно возвратить в ее страну и на трон.

Я кланяюсь.

– Что ж, таковы и мои соображения, Ваше Величество. Ваш кузен Говард говорит, ей понадобится хороший советник и для начала небольшое войско, чтобы обеспечить ее безопасность.

– В самом деле? Так и говорит? И что же за советник? – резко спрашивает она. – Кого вы с моим добрым кузеном Говардом прочите в правители Шотландии от имени Марии Стюарт?

Я запинаюсь. С королевой вечно так, никогда не знаешь, где угодишь в ловушку.

– Кого вы сочтете наилучшим, Ваше Величество. Сэр Фрэнсис Ноллис? Сэр Николас Трокмортон? Гастингс? Кто-то из надежных дворян?

– Мне говорят, что шотландские лорды и регент – куда лучшие правители и соседи, чем она, – беспечно произносит королева. – Говорят, что она непременно снова выйдет замуж. А что, если она выберет француза или испанца и сделает его королем Шотландии? Что, если она приведет к самым нашим границам наших худших врагов? Видит бог, мужей она всегда выбирает из рук вон скверно.

Человеку, который так давно состоит при дворе, как я, нетрудно опознать за каждым ее словом подозрительный тон Уильяма Сесила. Он вложил в голову королевы такой ужас перед Францией и Испанией, что с тех пор, как Елизавета взошла на трон, она только и делает, что опасается заговоров и готовится к войне. По ее вине те, кто мог стать нашими союзниками, стали нашими врагами. У Филиппа Испанского в Англии много истинных друзей, и с его страной мы ведем самую обширную торговлю, а Франция – наш ближайший сосед. А если послушать Сесила, они – Содом и Гоморра. Однако я придворный, и я пока ничего не говорю. Я стою молча, пока не пойму, на чем остановится нерешительный ум этой женщины.

– Что, если она получит трон и выйдет замуж за врага? Будет ли на наших северных границах мир хоть когда-нибудь? Что вы думаете, Талбот? Вы бы доверились женщине вроде нее?

– Вам нечего бояться, – говорю я. – Никакие шотландские войска не минуют ваших северных лордов. Вы можете довериться своим собственным лордам, тем, кто всегда жил на севере. Перси, Невилл, Дакр, Уэстморленд, Нотумберленд, все мы из старых родов. Мы убережем ваши границы, Ваше Величество. Нам можно верить. Мы не слагаем оружие, мы собираем войска и обучаем своих людей. Мы сотни лет охраняли северные границы. Шотландцы нас никогда не побеждали.

Она улыбается моей уверенности.

– Знаю. Вы и ваши люди были добрыми друзьями мне и моему роду. Но как думаете, я могу доверить шотландской королеве править Шотландией нам во благо?

– Но ведь ей, когда она вернется, будет чем заняться, чтобы восстановить свою власть? Нам не стоит опасаться ее враждебности. Она захочет быть нам другом. Иначе ей не вернуть власть. Если вы поможете ей сесть на трон при поддержке вашей армии, она будет вам вечно благодарна. Ее можно связать соглашением.

– Так я и думаю, – кивает королева. – Так и думаю. Как бы то ни было, удерживать ее в Англии мы не можем; у нас нет для этого оснований. Мы не можем заточить в тюрьму нашу невинную сестру-королеву. Для нас будет лучше, если она вернется в Эдинбург, чем если сбежит в Париж и причинит нам новые неприятности.

– Она королева, – только и отвечаю я. – Это нельзя сбрасывать со счетов. Она рождена королевой и помазана на царство. Должно быть, божья воля в том, чтобы она сидела на своем троне. И, разумеется, для нас безопаснее, если она сможет усмирить своих шотландцев, чем если они будут драться друг с другом. Набеги в северном приграничье участились с тех пор, как ее свергли. Нападающие никого не боятся, ведь Ботвелл теперь далеко и заточен в тюрьму. Любая власть лучше безвластия. Лучше пусть правит королева, чем не управляет никто. К тому же ее восстановят на троне французы или испанцы, если мы этого не сделаем. Если они снова посадят ее на трон, на нашем пороге окажется чужая армия и Мария будет им благодарна, нам будет гораздо хуже.

– Да, – твердо отвечает королева, словно приняла решение. – Я так и думаю.

– Возможно, вы можете дать друг другу обет союзничества, – предлагаю я. – Лучше иметь дело с королевой вам, королеве, чем быть вынужденной торговаться с узурпатором, с новой ложной властью Шотландии. А сводный брат Марии явно виновен в убийстве и вещах похуже.

Я не мог бы сказать ничего, что бы доставило ей большее удовольствие. Она кивает и поднимает руку, чтобы погладить свое жемчужное ожерелье. На ней роскошные черные жемчуга в три ряда, они облегают ее шею как толстый плоеный воротник.

– Он посягнул на нее, – подсказываю я. – Она – помазанница божья, а он захватил ее против ее воли и заключил в тюрьму. Это грех против закона и против неба. Вы же не захотите иметь дело с таким нечестивым человеком. Как допустить, чтобы он возвысился, если он может напасть на свою королеву?

– Я не стану иметь дела с предателями, – заявляет она.

Елизавета испытывает ужас перед любым, кто может посягнуть на монарха. Ее положение на троне было поначалу неустойчивым, да и теперь ее притязания, если вдуматься, не так обоснованы, как притязания королевы Шотландии. Елизавета была объявлена бастардом Генриха, и акт парламента она так и не объявила недействительным. А Мария Шотландская – внучка сестры Генриха. Ее линия истинна, законна и сильна.

– Я никогда не стану иметь дела с предателями, – повторяет королева.

Она улыбается, и я тут же снова вижу красивую молодую женщину, которая, восходя на трон, вовсе не возражала против того, чтобы иметь дело с предателями. Она была душой восстания против своей сестры Марии Тюдор[7], но всегда была слишком умна, чтобы попасться.