Морские повести и рассказы - Джозеф Конрад

Не думаю, чтобы даже в самые тяжелые минуты Бантер всерьез хотел утопить капитана Джонса. Мне кажется, что он, с его расстроенным воображением, стремился лишь к одному — прекратить эту бессмысленную болтовню шкипера. Но все равно, предаваться подобным фантазиям было опасно. Вы только представьте себе этот корабль в Индийском океане в ясную, тропическую ночь, паруса наполнены и не шелохнутся, на палубе не видно вахтенных, а на юте, залитая лунным светом, статная фигура черного штурмана, который шагает размеренно и величаво, храня жуткое молчание, а этот нелепый, противный человечек в полосатой фланелевой пижаме беспрерывно бормочет то скрипучим, то жужжащим голосом о «личном общении с потусторонним миром».

У меня мурашки бегают по спине, когда я об этом думаю.

Иногда безумие капитана Джонса прикрывалось каким-то непостижимым практицизмом. Сколько пользы принесли бы души умерших, если бы их убедили принимать участие в делах живых людей! Какую помощь, например, оказали бы они полиции при расследовании преступлений! Число убийств, во всяком случае, значительно уменьшилось бы, с глубокомысленным видом высказывал он предположение. Потом он вдруг впадал в нелепое уныние.

Какой смысл вступать в общение с людьми неверующими, которые, конечно, отнесутся пренебрежительно к сообщениям духов. У духов тоже есть свои чувства. В известном смысле, они состоят целиком из чувств. Но его удивляет та снисходительность, с какой жертвы относятся к своим убийцам. Ведь ни один преступник не мог бы отмахнуться от такого привидения. Очень может быть, что неразоблаченным убийцам — верящим или не верящим в духов — и являлись призраки. Мало вероятно, чтобы они стали этим хвастаться, не правда ли?

— Что касается меня, — продолжал он, как будто подвывая мстительно и злорадно, — то, если бы кто-нибудь меня убил, я не дал бы ему забыть… Я бы его замучил, запугал бы его до смерти!

Мысль о том, что дух шкипера может кого-то запугать, была так забавна, что черный штурман, хотя и не был склонен к веселью, все же не выдержал и устало засмеялся. И этот смех единственный ответ на его длинное и серьезное рассуждение — оскорбил капитана Джонса.

— Над чем вы, собственно, так самодовольно смеетесь, мистер Бантер? — зарычал он. — Сверхъестественные явления устрашали людей и почище вас! Или вы считаете, что моя душа не годится на то, чтобы стать духом?

Мне кажется, что этот злобный тон и заставил Бантера остановиться и круто повернуться.

— Меня бы ничуть не удивило, — продолжал разгневанный фанатик спиритизма, — если бы вы оказались одним из этих людей, которые ценят человека не больше, чем скотину. Не сомневаюсь, что вы способны отрицать наличие бессмертной души у вашего родного отца!

И вот тут-то Бантер, которому это невыносимо надоело, — к тому же его мучила другая забота, — вот тут-то он и потерял самообладание.

Он внезапно подошел к капитану Джонсу и, слегка наклонившись и пристально глядя ему в лицо, сказал тихим, ровным голосом:

— Вы не знаете, на что способен такой человек, как я.

Капитан Джонс откинул голову назад, но от изумления не мог сдвинуться с места. Бантер снова стал ходить взад и вперед, и долгое время только мерные его шаги и плеск воды за бортом нарушали тишину, нависшую над водным пространством. Потом капитан Джонс смущенно откашлялся и, скользнув для большей безопасности к сходному люку, оправился от испуга и прикрыл свое отступление начальственным распоряжением:

— Поднимите правый шкотовый угол грота и поставьте рею поперек, мистер Бантер. Разве вы не видите, что ветер с кормы?

Бантер тотчас ответил: «Есть, сэр», хотя не было ни малейшей необходимости прикасаться к шкотам и ветер дул в четверти румба. Пока он выполнял приказание, капитан Джонс мешкал на ступеньках сходного люка, ворча вполголоса, но так, что его слышал рулевой:

— Расхаживает по юту, словно адмирал, и даже не замечает, когда нужно обрасопить реи!

Потом он медленно спустился в люк, где его уже не мог видеть Бантер, а добравшись до последней ступеньки, остановился и задумался: «Он отчаянный грубиян, несмотря на свои джентльменские манеры. Хватит с меня помощников-джентльменов».

Две ночи спустя он мирно спал в своей каюте, как вдруг сильный стук прямо над головой — условный сигнал, что его вызывают наверх, — заставил его моментально проснуться и вскочить.

— В чем дело? — пробормотал он, выскочив босиком из койки. Пробегая по каюте, он взглянул на часы. Была ночная вахта.

«Зачем это я понадобился помощнику?» — думал он.

Выбравшись из люка, он окунулся в ясную, сырую лунную ночь; дул сильный и ровный бриз. Он испуганно посмотрел по сторонам. На юте не было никого, кроме рулевого, который тотчас обратился к нему:

— Это я, сэр. Я отпустил на минутку штурвал, чтобы топнуть у вас над головой. Боюсь, что с помощником случилось что-то неладное…

— Куда он девался? — резко спросил капитан.

Рулевой, явно встревоженный, ответил:

— Последнее, что я видел, это как он падал с левого ютового штормтрапа.

— Падал со штормтрапа? Зачем это ему понадобилось? Как это случилось?

— Не знаю, сэр. Он ходил по левому борту. Потом, как раз когда он повернулся лицом ко мне и собирался идти на корму…

— Ты его видел? — перебил капитан.

— Видел. Я смотрел на него. И услышал грохот — ужасный грохот. Как будто грот-мачта свалилась за борт. Похоже было на то, что его кто-то ударил.

Капитан Джонс почувствовал смущение и беспокойство.

— Послушай, — резко сказал он, — его кто-нибудь ударил? Что ты видел?

— Ничего, сэр, ей-богу, ничего! Да видеть было нечего. Он только вскрикнул тихонько, взмахнул руками и свалился вниз — трах-тарарах. Больше я ничего не слышал, вот я и отпустил на минуту штурвал, чтобы вызвать вас наверх.

— Ты струсил! — воскликнул капитан Джонс.

— Да, сэр, что правда, то правда!

Капитан Джонс пристально посмотрел на него. Тишина на его корабле, продолжающем свой путь, как будто таила в себе опасность, тайну. Ему не хотелось самому идти разыскивать помощника на средней палубе, такой темной, такой безмолвной. Он только подошел к передней оконечности полуюта и окликнул вахтенных. Когда сонные матросы гурьбой прибежали на корму, он заорал:

— Пусть кто-нибудь осмотрит штормтрап! Лежит там внизу помощник?

По их испуганным возгласам он понял, что они нашли его. Кто-то даже с испугом крикнул:

— Он мертв!

Мистера Бантера уложили в его койку, и когда в каюте зажгли лампу, то увидели, что он и в самом деле похож на мертвеца, хотя было ясно, что он еще дышит. Подняли на ноги стюарда, второго помощника послали на палубу следить за курсом, а капитан Джонс больше часа молча трудился, приводя в сознание Бантера. Наконец тот открыл глаза, но говорить не мог. Он был оглушен и безучастен ко всему. Стюард забинтовывал скверную рану у него на голове, а капитан Джонс держал фонарь. Чтобы наложить хорошую повязку, им пришлось срезать у мистера Бантера много черных как смоль прядей. Покончив с этим и поглядев на пациента, они оба вышли из каюты.

— Странная это история, стюард, — сказал капитан Джонс, выйдя в коридор.

— Да, сэр.

— Человек в трезвом виде и в здравом уме не свалится со штормтрапа, как мешок с картошкой. Корабль устойчив, как скала.

— Да, сэр. Сдается мне, что это какой-то припадок.

— Ну нет. Он не похож на человека, подверженного припадкам и головокружению. Ведь он в расцвете сил. Иначе я бы его не нанял. А может быть, у него припрятан где-нибудь спирт, как ты думаешь? Несколько раз за последнее время он казался мне каким-то странным. И я заметил, что аппетита у него нет.

— Ну, сэр, если у него в каюте и была бутылка-другая грога, от них уже давно ничего не осталось. Я видел, как после недавнего шторма он выбросил за борт битое стекло, но ведь это ничего не значит. Во всяком случае, сэр, мистера Бантера не назовешь пьющим.

— Да, — задумчиво согласился капитан.

А стюард, запирая дверь буфетной, попытался ускользнуть из коридора в надежде урвать еще часок сна до начала работы.

Капитан Джонс покачал головой.

— Здесь какая-то тайна.

— Счастье его, что он не разбил себе голову, как яичную скорлупу, ударившись о швартовные тумбы на шканцах. Матросы сказали мне, что он упал на расстоянии какого-нибудь дюйма от них.

И стюард ловко улизнул.

Остаток ночи и весь следующий день капитан Джонс провел или у себя в каюте, или у штурмана. В своей каюте он сидел, поджав губы, руки его расслабленно лежали на коленях, а на лбу резко обозначились горизонтальные морщины. Поднимая иногда руку медленно и как бы осторожно, он слегка почесывал лысое темя. В каюте помощника он подолгу стоял, прижав руку ко рту и пристально глядя на Бантера, который еще не совсем пришел в себя.