Собрание сочинений в 10 томах - Алексей Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А солнышко золотое, ветер степной…
И за самое сердце укусила зубами русалка старого деда, – впилась…
Замотал дед головой да – к речке бегом бежать…
А русалка просунула пальцы под ребра, раздвинула, вцепилась зубами еще раз. Заревел дед и пал с крутого берега в омут.
С тех пор по ночам выходит из омута, стоит над водой седая его голова, мучаясь, открывает рот.
Да мало что наплести можно про старого деда!
Иван да Марья
Десятая неделя после пасхи – купальские дни.
Солнце самый пуп земли печет, и зацветает дивная Полынь-трава. В озера, на самое зеленое дно, под коряги подводные, под водоросли глядит огненное солнце.
Негде упрятаться русалкам-мавкам, и в тихие вечера, в лунные ночи уходят они из вод озерных и хоронятся в деревьях, и зовут их тогда древяницами.
Это присказка, а сказка вот какая.
Жили-были брат Иван да сестра Марья в избенке на берегу озера.
Озеро тихое, а слава о нем дурная: водяной шалит.
Встанет над озером месяц, начнут булькать да ухать в камышиных заводях, захлюпают по воде словно вальками, и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове колпак, тиной обмотан. Увидишь, прячься – под воду утянет.
Строго брат Иван наказывал сестре Марье:
– Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты – ни ногой, песни не пой над озерной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят…
– Слушаю, братец! – говорит Марья.
Ушел Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком[54] сидеть; облокотилась она и запела:
Где ты, месяц золотой? —Ходит месяц над водой, —В глыбко озеро взглянул,В темных водах утонул…
Вдруг стукнуло в ставню.
– Кто тут?
– Выдь к нам, выдь к нам, – говорят за ставней тонкие голоса.
Выбежала Марья и ахнула.
От озера до хаты – хороводы русалочьи.
Русалки-мавки взялись за руки, кружатся, смеются, играют.
Всплеснула Марья ладошами. Куда тут! – обступили ее мавки, венок надели…
– К нам, к нам в хоровод, ты краше всех, будь наша царица. – Взяли Марью за руки и закружились.
Вдруг из камыша вылезла синяя, раздутая голова в колпаке.
– Здравствуй, Марья, – захрипел водяной, – давно я тебя поджидал… – И потянулся к ней лапами…
Поздним утром пришел Иван. Туда, сюда, – нет сестрицы. И видит – на берегу башмаки ее лежат и поясок.
Сел Иван и заплакал.
А дни идут, солнце ближе к земле надвигается.
Настала купальская неделя.
«Уйду, – думает Иван, – к чужим людям век доживать, вот только лапти новые справлю».
Нашел за озером липку, ободрал, сплел лапти и пошел к чужим людям.
Шел, шел, видит – стоит голая липка, с которой он лыки драл.
«Ишь ты, назад завернул», – подумал Иван и пошел в другую сторону.
Кружил по лесу и опять видит голую липку.
– Наважденье, – испугался Иван, побежал рысью.
А лапти сами на старое место загибают…
Рассердился Иван, замахнулся топором и хочет липку рубить. И говорит она человеческим голосом:
– Не руби меня, милый братец…
У Ивана и топор вывалился.
– Сестрица, ты ли?
– Я, братец; царь водяной меня в жены взял, теперь я древяница, а с весны опять русалкой буду… Когда ты с меня лыки драл, наговаривала я, чтобы не уходил отсюда далеко.
– А нельзя тебе от водяного уйти?
– Можно, найти нужно Полынь-траву на зыбком месте и мне в лицо бросить.
И только сказала, подхватили сами лапти, понесли Ивана по лесу.
Ветер в ушах свистит, летят лапти над землей, поднимаются, и вверх в черную тучу мчится Иван.
«Не упасть бы», – подумал и зацепился за серую тучу – зыбкое место.
Пошел по туче – ни куста кругом, ни травинки.
Вдруг зашевелился под ногами и выскочил из тучевой ямы мужичок с локоток, красная шапочка.
– Зачем сюда пришел? – заревел мужичок, как бык, откуда голос взялся.
– Я за Полынь-травою, – поклонился Иван.
– Дам тебе Полынь-траву, только побори меня цыганской ухваткой.
Легли они на спины, по одной ноге подняли, зацепились, потянули.
Силен мужичок с локоток, а Ивану лапти помогают.
Стал Иван перетягивать.
– Счастье твое, – рычит мужичок, – быть бы тебе на седьмом небе, много я закинул туда вашего брата. Получай Полынь-траву. – И бросил ему пучок.
Схватил траву, побежал вниз Иван, а мужичок с локоток как заревет, как загрохочет и язык красный из тучи то метнет, то втянет.
Добежал до липки Иван и видит – сидит на земле страшный дед, водит усами…
– Пусти, – кричит Иван, – знаю, кто ты, не хочешь ли этого? – И ткнул водяному в лицо Полынь-травою.
Вспучился водяной, лопнул и побежал ручьем быстрым в озеро.
А Иван в липку бросил Полынь-траву, вышла из липки сестрица Марья, обняла брата, заплакала, засмеялась.
Избушку у озера бросили они и ушли за темный лес – на чистом поле жить, не разлучаться.
И живут неразлучно до сих пор и кличут их всегда вместе – Иван да Марья, Иван да Марья.
Ведьмак
На пне сидит ведьмак,[55] звезды считает когтем – раз, два, три, четыре… Голова у ведьмака собачья и хвост здоровенный, голый.
…Пять, шесть, семь… И гаснут звезды, а вместо них на небе появляются черные дырки. Их-то и нужно ведьмаку – через дырки с неба дождик льется.
А дождик с неба – хмара и темень на земле.
Рад тогда ведьмак: идет на деревню людям вредить.
Долго ведьмак считал, уж и мозоль на когте села.
Вдруг приметил его пьяненький портной: «Ах ты, говорит, гад!» – И побежал за кусты к месяцу – жаловаться. Вылетел из-за сосен круглый месяц, запрыгал над ведьмаком – не дает ему звезд тушить. Нацелится ведьмак когтем на звезду, а месяц, – тут как тут, и заслонит.
Рассердился ведьмак, хвостом закрутил – месяц норовит зацепить и клыки оскалил.
Притихло в лесу. А месяц нацелился – да как хватит ведьмака по зубам…
Щелкнул собачьей пастью ведьмак, откусил половину у месяца и проглотил.
Взвился месяц ущербый, свету невзвидел, укрылся за облако.
А ведьмак жалобно завыл, и посыпались с деревьев листочки.
У ведьмака в животе прыгает отгрызанный месяц, жжет; вертится юлой ведьмак, и так и сяк – нет покоя…
Побежал к речке и бултыхнулся в воду… Расплескалась серебряная вода. Лег ведьмак на прохладном дне. Корчится. Подплывают русалки стайкой, как пескари, маленькие… Уставились, шарахнулись, подплыли опять и говорят:
– Выплюнь, выплюнь месяц-то.
Понатужился ведьмак, выплюнул, повыл немножко и подох.
А русалки ухватили голубой месяц и потащили в самую пучину.
На дне речки стало светло, ясно и весело.
А месяц, что за тучей сидел, вырастил новый бок, пригладился и поплыл между звезд по синему небу.
Не впервые ясному бока выращивать.
Водяной
Лежит на возу мужик, трубочку посасывает – продает черного козла. А народу на ярмарке – труба нетолченая.
Подходит к мужику седой старец, кафтан на нем новый, а полы мокрешеньки.
– Ишь угораздило тебя на сухом месте измочиться, – сказал мужик.
Поглядел старец из-под косматых бровей и спрашивает:
– А ты пустяки не говори; продажный козел-то?
– Не для себя же я козла привел; продажный.
Сторговались за три рубля, старик увел козла, а мужик принялся в кисет деньги совать и видит – вместо трешницы лягушиная шкурка.
– Держите его, провославные! – закричал мужик. – Водяной по ярмарке ходит!
Собрался народ: стали шуметь, рукавицами махать; мужика в волостную избу повели; продержали весь день и выпустили; и пошел он в сумерки домой, а дорога – лесом. Вдруг видит мужик: идет его козел, крутые рога опустил, топает ножками, а на нем верхом чучело сидит зеленое, рачьи усы растопыркой, глаза плошками.
Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе – прыг в воду, очутились на зеленом дне.
– Ну, – говорит ему чучело, – народ мутить, меня ловить будешь али нет?
– Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.
– А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?
– Мы народ рабочий, – отвечает мужик, – поработаю на тебя.
– А что делать умеешь?
– Неученые мы, батюшка водяной, только баклуши и бьем.
– Хорошо, – говорит водяной, – бей баклуши… – и ушел.
Стал мужик из осиновых чурбанов баклуши бить, сам плачет, рыдает. Много набил, целую кучу.
Пришел водяной и удивился:
– Ты что это вытворяешь?
– Баклуши бью, как вы приказали.
– А на что мне баклуши?
Почесал мужик спину:
– Ложки из них делать.
– А на что мне ложки?
– Горячее хлебать.
– Ах ты дурень, ведь я одну сырую рыбу ем. Ни к чему ты, мужик, не годишься. Держись.
Щелкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.
Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог; уперся водяному поперек горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги, в своем виде, почесался и сказал:
