По делам их - Надежда Попова

— Господи Иисусе, я же говорил вам… — начал тот чуть слышно; Ланц хохотнул, полуобернувшись к своему приятелю, молча перекладывающему какие-то бумаги:

— Ты гляди, Господа вспомнил. Сознайся сам, пока я тебе даю такую возможность — зачтется. Ты так и не уразумел, по-моему, что тебе вменяется: это убийство с употреблением колдовства, Йозеф, а знаешь, что это означает? Что без твоего добровольного раскаяния тебе предстоит зажариваться живехоньким. Видел, небось, как это бывает? представление не для слабонервных…

— Я ничего не сделал!

— Все так говорят, — кивнул Ланц. — Слово в слово. «Я ничего не сделал», «я невиновен», «я не колдун», и все поминают Господа, Деву Марию… к моменту суда начинаются святые — знаешь, я тут иногда такие имена слышал, о которых я, инквизитор, даже ни сном ни духом, кто б мог подумать, что столько святых людей на нашей грешной земле бывало… Только вот ты к ним, парень, не относишься, и покровительства от них не дождешься. Ты убийца, и я тебя отсюда не выпущу, покуда не услышу то, что должен услышать. Понимаешь меня?

Тот потер лицо ладонями — и лицо, и руки были серыми от пыли; похоже, в камере он провел не один день.

— У меня ведь есть свидетель, — тихо возразил он, глядя на следователей просительно. — Почему вы не говорите с моим свидетелем! Меня не было там!

— Ну, почему же. С твоим свидетелем мы беседовали, и не раз беседовали. Он утверждает, что ты весь вечер и ночь пролежал пластом; кто знает, в самом ли деле ты так нарезался, или же попросту косил под пьяного, а сам в это время в ином теле пребывал на месте преступления. Знаешь, сколькие до тебя пытались отговариваться тем же оправданием? А после выяснялось, что, пока их полагали спящими, они такое творили — волосы стоймя поднимаются.

— Но я ничего подобного делать не умею! — надрывно выкрикнул парень. — Почему у меня нет защитника? Мне полагается защитник!

— А это не суд, — широко улыбнулся Ланц. — Это пока лишь допрос, а на допросе никаких защитников не бывает, дружок. Давай, Йозеф, не усложняй жизнь себе и мне — сознавайся; мне обедать пора, а я с тобой здесь теряю время и, заметь, терпение. Оно у меня ангельское, но всему есть свои пределы.

— Я ведь ее даже не знаю!

— Врешь, — мягко возразил Ланц. — Есть свидетели, которые видели тебя с ней на улице; вы говорили, причем довольно долго и с эмоциями.

— Мало ли с кем я говорил на улице! — отчаянно простонал Йозеф. — Господи Боже мой, да если каждого, с кем я общался, запоминать…

— И еще тебя видели у ее дома — до дня ее смерти, примерно за неделю, — добавил Ланц со вздохом. — Не артачься, Йозеф. Деваться тебе некуда, только и остается, что сознаться. Говори, пока я добрый и готов засчитать это как чистосердечное раскаяние.

Тот уронил голову в ладони, почти согнувшись пополам и едва не всхлипывая; Райзе, до сей минуты молчавший, приподнялся, повысив голос:

— Сядь ровно, Йозеф. Лица не прятать.

— Простите… — прошептал тот, рывком выпрямившись. — Я ничего не…

— Так, хватит, — резко оборвал его Ланц, в два шага оказавшись рядом, и тот отпрянул, едва не отъехав от следователя вместе с табуретом. — Мое терпение кончается. Говори сейчас, или я буду спрашивать уже по-другому.

— Я не виноват!

— Нет, Йозеф, ты виновен, — возразил Ланц, сделав еще шаг и остановившись за его спиной, и, наклонившись к самому уху, шепнул вкрадчиво: — Ты виновен, дружок, я вижу это по твоим мерзким бегающим глазкам. Стало быть, ты мне врешь, а я этого очень не люблю. Даю последний шанс: я все еще готов к твоему признанию.

— Я не виноват, — повторил парень тихо; Ланц выпрямился.

— Ну, хорошо же. Знаешь, хочу поделиться с тобой радостной новостью — к нам на службу перевели новичка; у него отличные рекомендации, однако пока еще не доводилось поработать.

Курт встретил косой взгляд допрашиваемого, но ни словом не возразил, как и было велено, храня молчание и стараясь не придавать лицу никакого выражения; что означало «подыгрывать» в этой ситуации, он пока не понял.

— Я, — продолжал Ланц, — обещал ему показать, как положено работать с такими, как ты, посему тебе предстоит быть наглядным пособием. Знаешь, что такое наглядное пособие? Это такая штука, на которой показывают, что и как надо делать. Вдохновляет?

Особенного вдохновения лицо парня не выражало, чему, впрочем, удивляться не приходилось; затравленно покосившись на молчаливого новичка, он замер, ожидая продолжения. Ланц медленно прошелся к своему столу, где среди бумаг и свитков возлежала книга в толстом, окованном медью переплете.

— Доводилось слышать о «Молоте ведьм»? — поинтересовался он, откинув верхнюю планку обложки. — Когда-то это было руководством для следователей. Наверное, ты знаешь, что теперь его не используют… Я — использую.

Он взял книгу в руки; обложка оказалась отделенной от страниц, образовавших теперь просто стопку прошитых тонких пергаментных листов. Шагнув к притихшему парню, Ланц попросту ударил его книгой по макушке, и тот вскрикнул, схватившись за голову ладонями. Курт мысленно поморщился — уж чем, а избиением друг друга подобным образом курсанты академии развлекались частенько, и выпускнику номер тысяча двадцать один доставалось не меньше, чем от самого будущего выпускника — его соученикам. Ощущения от подобной выходки были незабываемыми…

— Неприятно, да? — осведомился Ланц, с интересом разглядывая книгу. — Видишь ли, — словно обращаясь к Курту, пояснил он, — я не могу изыскать предписания, согласно которому я буду иметь право подвергнуть этого мерзавца настоящему допросу. Увы. Иначе — расходовал бы я на него неделю времени?.. И как следует въехать ему по зубам я тоже не могу — останутся следы. Но вот эта штука неплоха тем, что не оставляет переломов, ссадин, кровоподтеков — вообще ничего. Я могу сделать вот так, — от второго удара Йозеф скорчился. — И он остается чистеньким, как младенец — ни синячка… Убери руки, Йозеф.

Парень сжался, по-прежнему держась за голову, и Ланц снова склонился к его уху.

— Убери руки, Йозеф, или, клянусь, я их тебе переломаю, а потом скажу, что ты упал с лестницы. При попытке побега. Руки!

— Не надо…

— Вот видишь? — вновь обернулся к Курту тот. — Это уже начинает приносить неплохие плоды. Ощущения довольно мерзкие; да, Йозеф? Знаешь, время от времени некоторые следователи пробуют испытать на себе кое-что из того, чем пользуются на допросах. Интересно ведь, в конце концов. Так я как-то попробовал… — он демонстративно поморщился, легонько стукнув себя стопкой листов в лоб, потер его ладонью. — Уф-ф… Противно. Такое чувство, что мозги проваливаются в горло, а потом подскакивают и бьются о череп. Говорят, от такого можно и с ума поехать… Любопытно, сколько ты сможешь выдержать, пока я не услышу то, что хочу?