Колыбельная - Владимир Данихнов

Кабанова отпустили около полудня. Он поспешил в школу, но занятия уже кончились, второй класс разошелся, и Кабанов помчался домой. В час дня, запыхавшийся, стоял на пороге. Ждал, что дочь выбежит навстречу, чтоб обнять его, но она не выбежала. Кабанов заглянул во все комнаты: пусто. Может, она зашла в магазин, чтоб купить хлеба по просьбе матери. Или заглянула к подружке. Кабанов увидел на письменном столе стопку детских рисунков. Взял их. Когда-то эти рисунки казались ему неразберихой цветных пятен и линий, но теперь он ясно видел: это лошадка; это козлик; это снеговик; это мама-кошка и ее шесть котят; это солнце в перине облаков; это часы, время на которых остановилось; это цветущая вишня; это слоник; это папа держит дочку за руку. Он боялся глядеть на часы. Достал мобильник и набрал номер дочери, но ее телефон был отключен. Вышел на улицу. Обошел дом два раза. Поднялся к себе: пусто. Обошел комнаты: никого. Сама собой открылась форточка. Сквозняк трепал страницы старого альбома. Кабанов спустился во двор. Стал звать. Люди смотрели на него, как на сумасшедшего. Он заглянул в хлебный, в супермаркет, в аптеку, даже в магазин канцтоваров, вернулся в школу и поднял на уши сонную учительскую, обзвонил почти весь класс, кто-то сказал, что видел, как его дочь пошла домой, кто-то сказал, что к ней подошел незнакомый дядя, или не к ней, он точно не помнит, пожалуйста, прекратите, зачем вы кричите, вы пугаете моего сына… Отпросилась с работы жена. Серая, осунувшаяся, она пришла в школу, упала ему на плечо и разрыдалась. Он гладил ее лицо, попавшее в сети ранних морщин, и не узнавал: сколько лет прошло, сколько впустую потраченных лет, когда-то он хотел стать кругосветным путешественником, у него были мечты, а теперь их нет; он обнял жену и шептал, что любит, и просил прощенья, что не уберег, а завуч смотрела на них бледными от страха глазами и думала, как это событие отразится на ее карьере, и всё время поправляла свои черепашьи очки. Дул холодный ветер, земля кружилась в красно-желтом разноцветье, пожилые деревья роняли пыльные листья на сырой асфальт, мертвое тело земли прогибалось под негнущимися ногами, и вороны, боже, как кричали вороны в тот день, а машины сигналили, и люди матерились, а он стоял посреди дороги на коленях и выл, — папа держит дочку за руку и никогда не отпустит, — его дочь звали Аней, а он слишком поздно проснулся, и его вопль никто уже не услышит, никто и никогда. 

Глава пятая

Из С.-Петербурга прилетел специальный человек по фамилии Гордеев. Он обладал самыми широкими полномочиями. Говорили о нем шепотом, а при встрече трепетали. Гордеев прибыл расследовать дело серийного убийцы. Был он человек высокий, нескладный, с ледяным взором светлых глаз. Пил кофе из крохотной чашечки, которую таскал с собой всюду на длинной серебряной цепочке, пристегнутой к изнанке пиджака. Когда-то Гордеев наслаждался работой, представляя себя великим детективом вроде Шерлока Холмса или Филиппа Марлоу. Но в последнее время разочаровался в своем призвании. Дела походили друг на друга, мотивы преступников не отличались разнообразием, тела жертв были бледны и неподвижны. С невыразимой тоской Гордеев допрашивал очередного подозреваемого. Он видел их насквозь, понимал, что ими движет, умел различить любую, самую мельчайшую ложь. Скука преследовала Гордеева в мерзких притонах и борделях: он повидал их сотни, если не тысячи. Мертвые лица жертв, единожды отразившись в глазах Гордеева, тут же стирались навсегда, не найдя места в его очерствевшем сердце. Гордеев сам попросил, чтоб его отправили расследовать дело таинственного маньяка. Его удивила скорость, с которой совершались убийства: двенадцать жертв меньше чем за месяц, и это только подтвержденные жертвы. Однако особых надежд, что дело окажется интересным, он не питал.

В морге некий Петров показал Гордееву трупы последних убитых детей, мальчика и девочки. Петров давно не испытывал ужаса при виде изуродованных детских тел, но ему нравилось замечать, как содрогаются, видя, во что превратился живой ребенок, даже самые стойкие следователи; что уж говорить о родителях. Гордеев, однако, смотрел на мертвых детей со скукой. Отрубленные пальцы и обглоданные лица не производили на него впечатления. Не было у Гордеева и болезненного интереса к расчлененным телам, которым обладал Петров; одна сплошная рутина. Петров разочарованно вздыхал и подкидывал Гордееву новые жуткие подробности в надежде, что получится расшевелить специального человека. Гордеев оставался спокоен. В конце беседы он задал Петрову несколько уточняющих вопросов. От смысла этих вопросов Петров сам чуть не задрожал. Гордеев, например, спросил, не знает ли Петров, каковы на вкус человеческие уши. Петров вытаращил глаза и что-то промямлил. Гордеев внимательно выслушал его, а затем, не меняясь в лице, поблагодарил за содействие и вышел. На следующий день Петрова арестовали: выяснилось, что работник морга злоупотребляет положением, тайком питаясь органами человеческих жертв. Это раскрытое походя дело произвело огромное впечатление на следственное управление. О Гордееве поползли удивительные слухи. Говорили, что маньяк обречен. Делали ставки, когда Гордеев его поймает: через неделю, через две, но точно не позже месяца. Гордеев тем временем пожалел, что прилетел в этот душный город из С.-Петербурга. Дело, похоже, тривиальное: просто убийца попался на редкость удачливый. Вместо того чтоб заниматься расследованием, Гордеев отправился в кабак. Пить он не хотел, он вообще плохо переносил алкоголь, но всё равно напился. Изнывая от скуки, в состоянии алкогольного опьянения сел в служебную машину и дал газу. Колеса подминали под себя сухую, в трещинах, дорогу. Гордеев задыхался; лицо его налилось кровью, он расстегнул воротник. Ему хотелось, чтоб его остановили гаишники, но гаишники не останавливали машину из уважения к номерам. Гордеев миновал городскую черту, остановился возле обочины и заглушил мотор. Перед ним расстилалось поле мертвой травы с выпуклыми островками желтеющей зелени. Вдали виднелся заброшенный синий ларек с вывеской «ПИВОВОДЫ». Тишина удручала. Мимо проносились автомобили, но шуршание пыльных шин по асфальту лишь подчеркивало царящий за пределами дорожной ленты вакуум. Гордеев вышел из машины, достал сигареты. Курить он не любил, а сигареты носил с собой лишь для того, чтоб угощать преступников на допросе. Подержав пачку «Мальборо» в холодной сухой руке, он сунул ее обратно в карман. Что-то ужасно тоскливое было в этом месте. Гордеев медленно шагал через поле, прислушиваясь к собственным ощущениям. Уныние овладело им. Поле казалось бесконечным. Гордеев чувствовал, что в этой мертвой земле лежит прах миллионов существ, которые никогда уже не сдвинутся с места. Что-то хрустнуло под ногой, и Гордеев вздрогнул, но это была всего лишь сухая ветка, а рядом с веткой лежала собака: шерсть в пыли, грудь тяжело поднимается и опускается, слепые глаза смотрят внутрь себя и находят одну лишь печаль. Гордеев присел рядом с дворнягой на корточки и погладил ее по косматой голове. Собака попыталась шевельнуть хвостом или как-нибудь иначе выразить благодарность доброму человеку, который пожалел ее умирающее тело, но у нее не хватило сил: язык вывалился наружу, собака начала дрожать. Гордеев поднялся, обтер ладонь об штанину. Он не любил собак, и вообще зверей, потому что считал их бессловесными фантомами, которые существуют лишь для того, чтоб заполнять пустоту огромного мира. Но этот пес его затронул. Вероятно, Гордеев нашел в нем что-то от себя. Собака продолжала трястись. Гордеев вынул из кобуры пистолет и прицелился животному в голову. Пес замер, почуяв холодное неотвратимое присутствие. Гордеев что-то произнес вполголоса и выстрелил. Собака дернулась в последний раз и умерла.

Смеркалось. Мертвые травы дрожали на холодном ветру. Гордеев вернулся к машине. Возле заднего колеса, обхватив руками грязные колени, сидел пожилой оборванец. Он шел из соседнего города и увидел пустую машину. Окно было приоткрыто, и оборванец захотел что-нибудь украсть из салона. Этот человек лишился дома из-за необдуманных решений, за которые его часто корила жена. Поэтому он решил, что сначала обдумает, что сделает с украденной вещью, и только потом украдет. Оборванец сел на обочину и принялся размышлять. Он не знал, куда денет украденное, и тосковал от этого. Он вспомнил однокомнатную квартиру в хрущевке, где жил с женой и сыном. Он был счастлив тогда. Но жене для счастья требовалось расширение жилплощади, и оборванец решил заняться бизнесом. Он взял в банке кредит и проиграл все деньги на ипподроме. Жена сильно ругала его за это необдуманное решение. Не выдержав ругани, оборванец продал квартиру и понес деньги в казино; из казино вернулся нищим. Жена с сыном переехали жить к теще, а оборванец стал бродить по русской земле в поисках счастья. Летом он спал на земле, прислонившись щекой к траве, а зимой жил в подъездах, у батареи отопления, пока его не прогоняла старушка с веником или мужчина с битой. Он отрастил бороду, которую было так приятно чесать долгими зимними вечерами. Ел мало, в основном огрызки; особенно полюбил грушу. Не брезговал обсасывать палочки эскимо. В свободное время подрабатывал карманным вором. Пару раз его ловили за воровством и избивали до полусмерти. В целом такая жизнь ему нравилась. Гордеев посмотрел на оборванца сверху вниз, сел в машину и укатил. Оборванец продолжал размышлять о тщетности жизни. Когда стемнело, он встал и лег среди мертвых трав, чувствуя единение с природой. Что-то нехорошее почудилось ему в этом месте, но было лень вставать, чтоб проверить наличие угрозы. Он повернулся на бок и уснул. Через неделю его нашли в этом самом месте мертвого, с раздавленной грудью, а неподалеку валялась гниющая собака с простреленной головой.