Смерть и семь немых свидетелей - Анна Бауэрова

— Значит, инвентаризация. А я думал, здесь готовят какую-то выставку.

— И это тоже. Поэтому здесь столько народу. Инвентаризацией руководит некая Альтманова, фотографирует Бенеш, перекладывает барахло Беранек. Помогала им и Залеска, потому что была крупным специалистом. Стоило ей бросить взгляд, и она уже знала, что, к примеру, вон тот разрисованный стеклянный кубок — семнадцатого века. Поэтому их институт разрешил ей доступ в Хранилище, хотя она и не из отдела инвентаризации. Кроме того, Залеска была душой готовящейся выставки старого европейского искусства, хотя руководитель подготовки экспозиции — Рудольф Гакл. В институте он возглавляет маленький отдел выставок и пропаганды. Залеска была его подчиненной. Выставкой занимается также архитектор Карел Яначек, сорока лет. Ну и наконец, есть здесь еще девочка на побегушках, девятнадцатилетняя куколка Ленка Лудвикова. Постоянный экскурсовод.

— А все другие что, какие-то непостоянные?

— Сезонные. Их принимают только на лето. А эта — сотрудница института и круглый год живет в замке. Постоянное место жительства… наверное, есть у нее где-нибудь мама или папа. Гакл, Альтманова, Яначек и Лудвикова утверждают, что вечером и ночью были в своих комнатах.

— Рудольф Гакл… Это имя мне где-то встречалось.

— А мне нет. Видно, согрешил, когда я еще сидел за партой. Хотя он еще далеко не старый. Тридцать лет. Мужчина в самом соку.

— Я не о том. Знаю его фамилию потому, что он что-то написал… что-то интересное… Проклятый склероз! Седлницкого я сразу вспомнил. Недавно была его выставка в Праге, привлекла к себе внимание.

— А мое внимание привлекла Альтманова. Эмила. Одного возраста с Залеской. Вместе учились, остались подругами после института. Полтора года вместе жили в Праге. Эмила переехала к Марии из какого-то отдаленного полуразрушенного замка, который, наверное, уже рухнул. Другого жилья у нее нет, поэтому не удивлюсь, если она по наследству станет хозяйкой квартиры первой категории…

— Что ты мелешь, — не понял капитан и вдруг начал хлопать себя по бокам. — Черт возьми, я сижу на муравейнике!

— Это чепуха, у них здесь всего лишь тропа. Так вот, в последнее время верные подружки здорово между собой ругались, и Залеска даже выгоняла Альтманову из квартиры. Сказала мне об этом Лудвикова, а точнее, успела сообщить между всхлипываниями, потому что беспрерывно ревет.

— Что тебя очень тронуло.

— Это не мой тип. И вообще здесь нет женщин…

Их разговор прервал скрип дверцы. Оба оглянулись. Появилось растерянное лицо ротного Коубы:

— Я ей говорил, — он откашлялся, — что никто не смеет вам мешать…

Но мимо него на верхнюю ступеньку лестницы уже проскользнула молодая женщина. Янда с Коваржем встали.

— Я — Альтманова, — сообщила она им. — И пришла спросить: quousque tandem? До каких же пор? Я имею в виду нашу изоляцию. Понимаете, все проголодались, нервы — как струны, и вообще… Вам это не пойдет на пользу.

Оба внимательно посмотрели на женщину. Коварж сравнил ее с типичным капитаном женской футбольной команды, которая где-то нюхнула классического образования и при любом удобном случае выставляет это напоказ. Зато Янде она поправилась. Сам довольно высокий и крепкий, он всегда был равнодушен к хрупким созданиям. К сожалению, напомнил он себе, женщины, подобные этой, легко могут манипулировать тяжелым предметом с полуострой гранью…

— Вы совершенно правы, — кивнул Янда. — Сейчас все организуем. А вы подождите меня здесь, мне необходимо с вами поговорить.

Оп прошел с поручиком во двор. Эмила осталась ждать. Ей казалось, что время ползет неимоверно медленно, еще медленнее, чем в конференц-зале. Она начала прохаживаться, со злобой отшвыривая попадавшиеся под ноги голыши и неприязненно поглядывая на ротного Коубу, который терпеливо стоял на ступеньках с таким видом, будто ничто его не касается.

Наконец появился Янда. Извинился за долгое отсутствие и послал Коубу к Коваржу.

— Пойдемте, пани Альтманова, — улыбнулся он ей, — если не боитесь муравьиных троп, можем сесть на ступеньки и поговорить.

— Допрос? — спросила она хмуро, садясь рядом с капитаном на ступеньку и теребя в руках носовой платок.

— Ну что вы, ведь вы же все рассказали поручику Коваржу. Завтра нужно будет только повторить, чтобы занести в протокол, понимаете? Возможно, вспомните что-то еще, сегодня вы очень взволнованы… Я же хочу расспросить вас как специалиста совсем о другом. Но пока не забыл: после того, как поговорим, съездите с Петром Коваржем в Прагу и окажете ему одну любезность — покажете квартиру умершей, которая… хм… является ведь и вашей.

— Вы хорошо информированы, — заметила она язвительно, а про себя чисто по-женски подумала: «Хорошо, что перед поездкой сюда мы с Марией убрались в квартире».

— Поручик и двое или трое его коллег вас не задержат надолго, — успокаивающе добавил Янда.

— Понимаю и подчиняюсь необходимости, — кивнула Эмила. — Полиция еще никогда не выворачивала наизнанку мою квартиру. Но человек должен испытать все. Для чего я вам нужна как специалист?

— Чтобы вы растолковали мне, что это за художественные произведения, — указал он на странные скульптуры. — Вначале они меня немного испугали, мой подчиненный даже опасался, как бы я не заболел на нервной почве.

— Поначалу они потрясают каждого. Мимо них равнодушно не пройдешь, правда? — Лицо ее немного проявилось. — Они действительно вас интересуют?

— Можете, конечно, подумать, что я хвастаю или пытаюсь произвести на вас впечатление, что считаю почти невозможным, но я действительно интересуюсь изобразительным искусством. Иногда хожу на выставки, что-то смотрю, читаю. Я видел выставку папа Седлницкого и жду — не дождусь, когда, как вы говорите, выверну наизнанку его квартиру и обнаружу новые полотна… Знаете, я хорошо помню сравнительно недавнюю моду на поп-арт, но такое искусство, наверное, еще никто не выдумывал.

Эмила кивала и с гордостью глядела на кикимор.

— Так расскажите, кто и когда их создал и зачем. В общем-то, мне понятно, почему вы их с таким благоговением сохраняете. Ведь это уникальные творения.

— История их такова… — Эмила похлопала себя по карманам вельветовых брюк.

— Курите? — догадался Янда и предложил ей сигарету.

— Благодарю. — Она наклонилась к огоньку зажигалки.

— А теперь рассказывайте.

— О создателе этих скульптур известно, — начала Эмила, — что звали его Матес. Мы, правда, не знаем, имя это или фамилия. В молодости был вором, даже грабителем — это уже ваша область, пан капитан. Только в те времена с такими не нянчились и сажали надолго, а не на два-три года, как сейчас.

— Ошибаетесь… — начал было Янда, но Эмила махнула рукой и продолжила рассказ.

— В общем, вышел он из тюрьмы уже в зрелом возрасте. Даже в перезревшем. Что дальше? О таких несчастных во все времена заботились разные благотворительные организации. Так было и в середине прошлого века. В то время замок Клени арендовал у дворянского рода женский монастырь, кажется, урсулинок. У них здесь было что-то вроде педагогической школы для послушниц ордена, отсюда они разъезжались по всему миру. Им как раз нужен был садовник, и они наняли старого Матеса. Вам будет небезынтересно знать, что вел он себя здесь как паинька, короче, руки не распускал. Да и возраст уже не тот. Он был рад, что у него есть крыша над головой, что может хорошо поесть, а от работы в саду не надорвешься. В свободное время вырезал из дерева фигурки. Ему приписывают несколько работ из раздела народного творчества нашей коллекции. Большинство из них сделано на религиозные темы по довольно примитивным каноническим шаблонам. Но умело. А потом обуяла его гордыня.

— Решился на создание большого произведения?

— Точно. Как родилась идея — неизвестно, но существует предположение, что побывал он в Куксе, и это вдохновило его. Как утверждает Рафаэль Седлницкий, садовник мог ездить туда за какими-нибудь саженцами. Мне это кажется притянутым за волосы. К тому же, как сами изволите видеть, нет и намека на влияние Брауна. Только тема. Но, утверждают, что и Маттиас Браун заимствовал тематику то у Бернини, то у Калло… В конце концов, аллегорические фигуры, олицетворяющие семь смертных грехов, в прошлые века не были редкостью. Но, я считаю, Матес несколько изменил принятую когда-то трактовку этих образов. Сейчас их скорее можно назвать олицетворением наиболее отрицательных черт характера, а в целом нельзя не согласиться: здесь выбраны действительно самые гнусные человеческие пороки. Это тщеславие, жадность, зависть, разврат, обжорство с пьянством, злоба и лень.

— Ну и дела, — удивился Янда. — Семь смертных грехов. Они из песчаника?

— Да, из местного. Здесь неподалеку, — Эмила показала на солнце, клонящееся к горизонту, — есть несколько небольших каменоломен. До сих пор из них берут камень для ремонта и реставрации порталов, панельных обшивок стен, оконных проемов…