Клюква со вкусом смерти - Наталья Хабибулина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Биолог? Зоолог? – подсказал Костя.
– Вот-вот! Этот… генбарий собирал! – кивнула баба Дуся.
– Гербарий, – осторожно поправил её Воронцов.
– Ну, да! Листочки да цветочки наклеивал на бумагу, да мушек всяких пришпиливал. Собрался он, значит, в лес, а мужики ему говорят, дескать, лешак там ходит! Он тоже только посмеялся и айда в лес, на самые болота. Нашли его через несколько дней, у края трясины. Весь целёхонький, только мёртвый! Лицо перекошено! Видать, сердце-то от страха лопнуло! Вот так! Думаешь, на этом всё закончилось? Если не спишь, продолжу!
– Нет-нет, что вы! Какой тут сон! Это так интересно! – Костя подпер кулаком щёку и стал слушать дальше.
– А-а, я тебе что и говорю! Вот я сама травки-то собираю, везде приходится ходить, да только врать не стану, лешака своими глазами не видела. Да и к болоту, надо сказать, не приближаюсь. Ну, так вот! Незадолго до войны мужики наши отправились проверить покосы, это у дальнего озера. А болота – это на пути, обходить приходилось. Ну, пошли, значит… Это я тебе буду рассказывать, как они говорили. Пока шли, а дорога-то всё по лесу, вдоль болота, далёкая, притомились. Ну, и решили, понятное дело, отдохнуть. Перекусили и задремали под кустиком. Двое их было: Иван и Павел, братья. Вдруг сквозь дрёму один из них, Иван, услыхал, будто ветка треснула. Слушает – брат похрапывает. Снова задремал. Опять будто кто идет, тихо так ступает, осторожно. Иван-то брата толкает, а тот отмахнулся и снова – в храп. Ну, этот присел, и оглядываться стал, а как голову-то повернул к кустам, батюшки светы! – баба Дуся всплеснула руками, – стоит за кустами кто-то в балахоне с капюшоном, надвинутом на глаза, лицо, что твоя стенка: белая-белая, а на нем вместо глаз одни черные щёлки, вместо носа – две дыры, а рот – щель широкая. Руку, значит, этот леший поднял, а пальцы скрюченные черные и когти, как у ворона, и так пальцем погрозил! Заорал Иван-то не своим голосом, а тот только хрипло так зарычал и – шасть в чащу, как его и не бывало! Иван побелел, а Павел-то, надо сказать, к тому времени уж очнулся и видел, как лешак этот убегал. Подхватились и мужики! Как домой добрались, едва помнят, и Иван-то с тех пор так и заикается. Пока слово скажет!.. Поверили тогда все, что есть кто-то, до сей поры, на болотах. Даже огоньки видели, мелькали там! И звуки стра-ашные такие доносились! Совсем бы в лес не ходили, да как жить без него-то?
– Больше никто не видел его, лешего этого? – с интересом спросил Костя.
– В лицо-то так близко – нет, а издалека видели и до войны, и после. И глуховчане видели – на болота-то за клюквой все ходили. Так тоже страху на них нагонял!.. Только описывали по-разному. Раньше, значит, как одноглазого, с зубами наружу! Это мой сын с ребятишками так говорили. А потом уже вроде: лицо белое, с черными дырами, это, как братья Черемисины увидели. Трудно решить, кто правду говорил! Да и то сказать: от страха-то, что только не покажется! – баба Дуся коротко перекрестилась. – А вот теперь расскажу тебе про убийство Анфиски. Или спать будешь? Пора, наверное, уже – глаза-то вон у тебя как прикрываются.
– Да, лучше лягу. Завтра много работы, надо выспаться! – Костя широко зевнул.
– Ну, хорошо! Завтра и договорим! Отдыхай, милок! – баба Дуся подтолкнула его к кровати за занавеской. – Утром разбужу! Спи спокойно! – и перекрестила.
– Кто первым обнаружил труп Гребковой? – Дубовик расположился за столом участкового в его небольшом кабинете в Правлении колхоза.
– Если не считать покойного Ботыжникова, то Надежда Терентьевна, – Кобяков открыл форточку, впуская свежий воздух в прокуренное помещение.
– А-а, это та, что… парторг?
– Она самая, они с Анфисой дружили последнее время, – кивнул участковый, – будете допрашивать её?
– Да, Степан Спиридонович, в первую очередь.
Ситникова держалась очень просто, о том, что произошло, рассказывала подробно, без нервозности, объяснив, что она уже успокоилась после смерти подруги, ведь прошло больше пяти месяцев с того памятного дня, хотя картина прошлого иногда будоражила мысли женщины.
Гриша болел уже целую неделю: простудился прошлой осенью на охоте, с той поры его всё чаще мучил кашель, и поднималась температура. Районный врач признал хронический бронхит и посоветовал беречься, но стоило Григорию почувствовать себя лучше, как он тут же забывал обо всех предписаниях врача, пока организм снова не давал сбой.
Анфиса, прибежав вечером домой из пекарни, где работала, и едва сбросив пальто, принялась топить печь. Дом хоть и не успел за день выстыть, но Гриша из-за болезни сильно мёрз. Приготовив ужин и согрев молоко, она накормила мужа и присела
