Возвращение - Рэй Брэдбери

С кузеном Уильямом, стремительный, как облачко дыма, он поскакал вниз по грунтовой дороге: красные глаза горят, на меховой шкуре отблески рассвета, размеренные движения мягких лап, свободное шумное дыхание. Вот новый холм, вот новая низина, а вот он растворяется в воздухе…

…только чтобы забраться в прохладное просторное нутро дяди Эйнара, взглянуть на мир его снисходительным, любопытным взглядом. Дядя как раз тянул руки к невзрачному, бледному тельцу Тимоти. Поднять самого себя руками дяди Эйнара!

— Будь хорошим мальчиком, Тимоти. Ну, еще повидаемся.

На звонких перепончатых крыльях, быстрей листа в потоке, проворней волка на проселочной дороге, с такой скоростью, что местность внизу расплылась и последние звезды закрутились, как галька во рту у дяди Эйнара, — так летел Тимоти, недолгий спутник дяди в его поразительном путешествии.

И вернулся в свое тело.

Выкрики и смех постепенно стихли. Заметно рассвело. Все обнимались, плакали, жаловались на то, что в этом мире им все труднее становится существовать. Бывали времена, когда они встречались каждый год, а теперь десять лет проходит и все не сговориться.

— Помни, встречаемся в Салеме в тысяча девятьсот семидесятом! — крикнул кто-то.

Салем. Тимоти вертел это слово в своем оцепеневшем мозгу. Салем — 1970. Там будут дядя Фрай, и бабушка, и дедушка, и многажды прабабушка в иссохших погребальных одеждах. И мать, и отец, и Эллен, и Лора, и Сеси, и Леонард, и Бион, и Сэм, и все остальные. А он-то сам будет? Доживет ли? Как можно быть уверенным, что доживет?

Последний опустошительный порыв ветра, и все разбежались по сторонам: шарфы, пугливые млекопитающие, сухие листья, резвые волки, собачий вой, пчелиное гудение, полуночи, мысли, безумства.

Мать затворила дверь. Лора взялась за метлу.

— Нет, — сказала мать. — Уборка подождет до завтра. Первым делом нужно выспаться.

Отец сошел в подвал, за ним последовали Лора, Бион и Сэм. Эллен отправилась наверх, Леонард тоже.

С опущенной головой Тимоти пересек прихожую, усеянную обрывками крепа. Проходя мимо зеркала, у которого развлекались гости, он увидел себя: бледного представителя смертной породы. Он дрожал от холода.

— Тимоти, — позвала мать.

Он остановился у лестницы. Мать подошла и погладила его по щеке.

— Сынок, — начала она. — Мы любим тебя. Не забывай об этом. Мы все тебя любим. Что с того, что ты не такой и можешь однажды нас покинуть. — Мать поцеловала его в щеку. — И если ты когда-нибудь умрешь, твои кости никто не потревожит, мы за этим присмотрим, ты будешь покоиться мирно до скончания века, и каждый Хеллоуин я буду тебя навещать и подтыкать тебе одеяло.

По дому прокатились эхом гулкие хлопки и скрипы отполированных деревянных дверец.

Дом затих. Издалека с холма донесся писк: ветер спешил прочь с последним грузом — партией летучих мышей, мелких и темных.

Роняя слезы, Тимоти стал потихоньку взбираться по ступеням.