Среди индейцев Центральной Венесуэлы - Андрей Матусовский

Все поселение хоти состоит из двух хижин, расположенных в десяти метрах друг от друга, одна из которых заброшена, вокруг плотной стеной возвышается девственный лес. Немного в стороне, в лесу, безо всякой расчистки, просто под пологом деревьев, находится третья хижина, к ней ведет протоптанная тропа.

Жилище хоти

Пустующее жилище хоти

Группа хоти, к которой мы пришли, жила здесь уже два года. Как мне пояснили, всего она состояла из тринадцати-пятнадцати человек.

Проводники называют мужчину Матео.

– Почему Матео? Его так зовут или он понимает по-испански? – огорченно спрашиваю я.

– Нет, он не Матео и по-испански не понимает и не говорит. Но надо же его как-то звать. У него другое какое-то очень сложное и длинное имя на языке хоти – слишком долго и сложно нам его произносить. Вот мы и зовем его Матео.

Встретивший нас хоти жестами дает понять, что сейчас мужчины и часть женщин ушли на несколько дней на охоту, так что нас встречает всего восемь человек – мужчина лет сорока, его жена, молодая женщина с грудным ребенком, две девочки пяти-семи лет и два мальчика восьми-десяти лет.

Мужчины и женщины хоти ходят практически обнаженными. Мужчина и мальчики носят набедренные повязки. У женщин и девочек лобок прикрывает лишь небольшой треугольничек, сотканный из хлопка, на груди у них висят, одетые крест-накрест, бусы из разноцветного бисера.

В знак гостеприимства Матео угощает нас имевшейся у хоти копченой пиранью и рыбой – местной разновидностью сома. Пиранья оказывается очень вкусной и напоминает мне обычного российского карася, разве только в ней значительно меньше костей. В свою очередь, мы дарим индейцам заранее припасенные для них две пачки пищевой соли, зажигалки, крючки, лески, иголки.

Густой лес надежно скрывает мир хоти

Интерьер жилища хоти

С разрешения хоти развешиваем свои гамаки в стоящей по соседству с их жилищем пустующей хижине, принадлежащей индейцам ябарана. Мои проводники разъясняют, что такое соседство – исключение. Ближайшие соседи хоти – индейцы ябарана – практикуют подсечно-огневое земледелие и живут в нескольких километрах отсюда в постоянной деревне, а здесь у них небольшая заимка-плантация в лесу. Рядом, вместе с хоти, вроде как веселее в первобытном лесу, и ябарана сюда периодически наведываются собирать урожай.

И, действительно, приглядевшись, я увидел беспорядочно разбросанные между лесными деревьями посадки горького маниока, бананов для варки, красного сладкого перца, папайи, саженцы деревьев какао и манго.

Индейцы ябарана повалили здесь несколько исполинских деревьев, отчего образовалась поляна диаметром в десять-пятнадцать метров. Тут же совершенно без присмотра ходили оставленные хозяевами и куры ябарана, к которым хоти не проявляют ни малейшего интереса. Точно так же хоти не проявляли интереса ни к созревшим плодам на деревьях ябарана, ни к прочему их оставленному хозяйству. Все необходимое для жизни хоти приносили из леса и ловили в реке.

Хоти, к которым мы пришли, совсем не говорили по-испански, поэтому наше общение с ними происходило, по большей части, на языке жестов. Я спрашивал, как на их языке называется тот или иной предмет. Хоти отвечали, я записывал и потом пытался произнести. Мы охотно общались друг с другом, узнавая каждый для себя много нового.

Еще в середине ХХ века хоти ходили совершенно обнаженными. Моду на набедренные повязки они переняли совсем недавно от своих соседей – индейцев панаре, с которыми состоят в культурном родстве. Сегодня набедренной повязкой у мужчин служит кусок хлопковой материи, протянутый между ног, концы которой перекидываются через поясной шнур спереди и со спины.

В 2001 году женщины хоти продолжали ходить практически обнаженными. Вся их одежда представляла собой маленький треугольный кусочек хлопковой матери, прикрывающий лобок.

Вырываю из записной книжки чистый листок и рисую на нем нехитрый портрет рядом стоящего мальчишки – он очень рад, что я его нарисовал. Дарю ему этот листок.

– Вы хоти? – спрашиваю я индейских мальчишек на чистом русском языке, показывая на них рукой. Они понимают только язык жестов, да слово «хоти» и, выпрямившись, гордо отвечают мне: «Хоти!»

У своей хижины ябарана оставили корыто для пива, украшенное вырезанными головами ягуаров

Интересный рисунок

Я обращаю внимание, что на нашей расчистке по земле и поваленным деревьям в огромных количествах ползают какие-то маленькие ярко-красные жуки. Особых хлопот они вроде бы нам не доставляют.

– Кто это? – спрашиваю хоти.

– Укуньи, – говорят.

– Кусаются? – и сопровождаю свой вопрос характерным движением пальцев, изображая укус. Корчат гримасы, что-то говорят на своем языке – понимаю, что кусаются.

Пытаюсь повторить вслух вслед за ними «укуньи». Мое произношение на хоти вызывает всеобщее веселье и улыбки. Зато с обозначением дождя значительно проще – на хоти это просто долгое «о-о-о-о-о-о».

Наибольшей популярностью у всех хоти, как и у ябарана, пользуются мои витамины С. Они нравятся всем – и взрослым, и детям. Поэтому в скором времени все хоти научились произносить по-русски: «Витаминá».

Хоти разрешают мне свободно заходить к ним в хижину, благодаря чему я имею возможность подробно изучить ее конструкцию и интерьер. Их жилище представляет собой прямоугольную в плане хижину под двускатной крышей, крытой большими пальмовыми листьями (такими же, какими устилают крыши своих жилищ индейцы ябарана), доходящей до земли. Каркас хижины составляют жерди, скрепленные между собой в п-образную форму – непосредственно на них и опирается вся конструкция крыши. Но в отличие от искусной, с большим мастерством подогнанной и сплетенной крыши у ябарана, у хоти пальмовые листья набросаны с весьма условной подгонкой, что выдает временный, непостоянный характер данного типа жилища. На верх п-образного каркаса хозяева продольно настелили жерди, что позволило им организовать своеобразный чердак под смыкающейся кровлей – на нем хранятся духовые трубки, копья, корзины.

Каждый хоти, за исключением грудного ребенка, спящего вместе со своей матерью, имеет свой гамак.

Гамаки хоти – это многочисленные почти двухметровые нити, скрученные из растительных волокон, несколько раз перетянутые в поперечники по всей своей длине такими же, но более тонкими, нитями.

В хижине у хоти постоянно тлеют три-четыре костра, которые по мере надобности с помощью умелых и ловких движений они заставляют вновь вспыхнуть, используя при этом не только свое умение, но и специальные маленькие плетеные опахала, лежащие рядом с костром.

Автор книги около хижины хоти

К опорным столбам конструкции жилища в большом количестве подвешены плетеные корзины с домашним скарбом. На плотно утоптанном земляном полу лежат плетеные циновки и стоит деревянный чурбан для сидения.

Вместе с людьми в хижине живут две собаки, имеющие свой персональный настил-лежак, попугай с ярким зелено-красно-желтым оперением, какая-то маленькая лесная птичка со своими крохотными птенцами и пушистый зверек-грызун, которого хоти называют лара.

Трут для добывания огня

Под крышами хижин висят подвязанные лианами сухие чурки – хоти до сих пор добывают огонь трением, и чурки ни при каких обстоятельствах не должны намокнуть! Тонкую стружку, получающуюся в процессе выточки стрел для духовой трубки, используют для разжигания огня – у хоти также всегда найдется ее небольшой сухой пучок.

Следуя какому-то своему обычаю, хоти развесили черепа и челюсти съеденных ими животных на шесты и ветки вокруг своей хижины, так что возле их жилища красовались большие челюсти тапира, челюсти маленьких кайманчиков, обезьяньи черепа.

Тропическая ночь наступает очень быстро. Разница между светлым временем суток и полной темнотой составляет всего двадцать-двадцать пять минут.

Ложась спать, мои проводники всегда долго беседуют между собой на испанском. Сопровождающий нас индеец ябарана чаще молчит и не участвует в этих разговорах. За стенами хижины слышатся звуки ночного леса.

Лишь как-то раз в одну из ночей наш ябарана прервал их разговор. Тогда я еще не знал хорошо испанского и разобрал только «ла тигра». Беседующие тут же замолчали и стали прислушиваться.

А наутро Аксель спросил меня: «Ты ночью что-нибудь слышал?»

– Да так, ничего особенного, как и раньше, обычные звуки ночного леса.