Спустя пять лет - Мария Берестова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Он просчитал всё, – упрямо подумала Лея, – кроме наших чувств».
Она была совершенно уверена, что пять лет ничего не изменят ни для неё, ни для него.
– Я буду тебя ждать, – твёрдо и спокойно пообещала она.
– Я приеду, как только закончу учиться, – незамедлительно отозвался он с той же твёрдостью.
Ей хотелось как-то закрепить эти высокие обещания.
Она забрала у него свои руки и сняла с себя крестик.
– Обменяемся? – предложила она ему.
Он покраснел.
– Мой тебе не подойдёт, – неловко ответил он, глядя на её ладошку, на которой лежал изящный золотой крестик тонкой работы, опутанный столь же изящной золотой цепочкой.
Крестик Нея был простой, из меди, и висел у него на шее на простой верёвочке. Не то, что может подойти принцессе – с придворными нарядами эта верёвочка смотрелась бы ужасно неуместно.
– Как мне может не подойти твой крест? – горячо возразила она, вглядываясь ему в глаза. – Носить его будет для меня честью!
Ней вздохнул и согласно снял свой крестик тоже.
Принимая его из его рук, она строго заявила:
– Пред лицом Господа клянусь быть верной тебе, как своему будущему мужу.
Она поцеловала крест и надела его на себя; в её движениях чувствовались торжественность и благоговение.
– Пред лицом Господа клянусь быть верным тебе, как своей будущей жене, – с глубоким чувством повторил её слова Ней, поцеловал её крест и надел на себя.
Они оба полагали, что браки совершаются на небесах, и что их брак теперь совершился.
Глава четвёртая
Эти пять лет пролетели для Нея необыкновенно быстро.
Сперва он исступлённо принялся учить анжельский – преподавание в Кармидере велось именно на этом языке, а Ней совсем его не знал, и ему было нужно до начала учёбы овладеть им на высоком уровне.
– В смысле – не знает анжельского?! – с глубоким потрясением переспросил король-консорт, когда его люди донесли, что парень всё свободное время зубрит язык.
Король сам родился и вырос в Анджелии, и в своё время ему самому пришлось учить райанский язык в катастрофически сжатые сроки. Однако анжельский-то был самым сложным из языков, и решительно не представлялось возможным, чтобы даже самый усидчивый и талантливый ученик сумел бы овладеть им за два месяца на таком уровне, чтобы слушать университетские лекции.
– Ну, значит, не одолеет и первую сессию, – с некоторой даже досадой резюмировал король.
Мальчишку ему было жалко, и он и впрямь был готов поспособствовать его образованию; но про своё незнание анжельского ему следовало сказать сразу.
Впрочем, провал парня так или иначе решал проблему, и король только постановил помочь ему пристроиться где-то в Анджелии после того, как его выгонят из университета.
Естественно, анжельским за два месяца Ней овладеть не смог, но упрямство не позволило ему сдаться. Он исправно посещал все лекции, на слух записывал совершенно непонятную ему тарабарщину и потом так же её и заучивал, по мере сил пытаясь разобрать хоть что-то. Первую сессию он так и сдал – на чистом зазубривании. Пару раз даже сам не понял, о чём именно его спрашивали преподаватели и что именно он им отвечал – просто выдавал заученные наборы незнакомых слов.
Как ни странно, это шарлатанство никто так и не разоблачил.
Возможно, потому что преподаватели делали некоторую скидку старательному иностранцу, который проявлял такое рвение.
Так что весь первый год обучения прошёл для Нея как в чаду – в попытках овладеть одновременно и самим языком, и тем материалом, который на нём излагали.
Несколько раз Ней писал Лее письма. Поскольку возможности писать прямо во дворец у него не было, он адресовал их в канцелярию Его Величества. Письма эти благополучно оседали в ящике стола короля-консорта и до Леи не доходили.
На втором году обучения, осознав, что письма его не доходят – поскольку от Леи он так и не получил ни ответа, ни весточки, – Ней стал изобретать иные способы с ней связаться. Он узнал, кто из его преподавателей собирается читать лекции в университете Райанци, и постарался произвести на него хорошее впечатление.
Как оказалось, преподаватель как раз и занимался изучением электричества, так что два фанатика нашли друг друга. Весь второй год Ней занимался опытами – энергия из воды у него, определённо, не получалась, но получалось много чего другого, не менее интересного. Преподаватель был в восторге от его пытливого ума и азарта, так что письмо передать согласился.
Конечно, у него тоже не было выхода на дворец, поэтому в Райанци он передал его ректору местного университета – самому высокому должностному лицу из тех, кого знал. Ректор охотно согласился поспособствовать, и позже передал письмо министру науки, вхожему во дворец. Министр науки посчитал, что самый короткий путь передачи письма принцессе, с которой он так-то пересекался разве что на балах и приёмах, – это передать его на совете через её родителей. Так что с таким трудом доставленное письмо не дошло до Леи лишь чуть-чуть, и осело в том же ящике стола, что и предыдущие.
Третий год прошёл для Нея в угаре опытов с электричеством. Он не ел, не спал и не вылезал из лаборатории. Письма он уже отправлять и не пытался, сообразив, что всё равно – не дойдут. Однако время от времени он их всё-таки писал, оставляя у себя. Образ Леи отнюдь не померк в его сердце за все эти годы.
Свидетельством тому был тяжёлый выбор, который Нею пришлось совершить к середине третьего курса.
И Ней, и его преподаватель были абсолютно уверены, что из энергии, создаваемой электричеством, можно получить устойчивый световой источник. Их коллеги отнюдь не разделяли их энтузиазма, поскольку все опыты их в этом направлении упрямо проваливались. Однако смелые экспериментаторы не желали опускать рук, и придумывали всё новые и новые способы получения света из электричества.
Опыты их, конечно, финансировал университет; но идей у них было гораздо больше, чем выделялось финансов, а где взять денег – было решительно неясно. Не раз и не два Ней думал продать если не крестик принцессы, то хотя бы цепочку к нему – в конце концов, что толку в той цепочке? Лея наверняка одобрила бы его решение, потому что она знала,
