Великий Гусляр - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек шел за ним, тянул руку и набавлял по тысяче. Когда он добрался до двадцати, Савич совсем озлился.
— Это безобразие! — воскликнул он. — Я иду домой, никому не мешаю. Ко мне пристают, предлагают какую-то сомнительную сделку. Рыбка-то стоит два рубля сорок копеек.
— Я тебе и два рубля тоже дам, — обрадовался человек в кепке. — И еще двадцать тысяч дам. Двадцать одну!
— Так скажите, зачем вам?
Человек в кепке приблизил губы к уху Савича.
— Машину «Волга» покупать буду.
— Так покупайте, если у вас столько денег.
— Нетрудовые доходы, — признался человек в кепке. — А так фининспектор придет, я ему рыбку покажу, вот, пожалуйста. Вы только мне квитанцию дайте, расписку, что два сорок уплатил.
— Уходите немедленно! — возмутился Савич. — Вы жулик!
— Зачем так грубо? Двадцать три тысячи даю. Хорошие деньги. Голый по миру пойду.
— Гони его, — сказала рыбка. — Он мне тоже неприятен.
— Вот видите, — сказал Савич.
— Двадцать четыре тысячи!
— Вот что, — решил Савич. — Чтобы этот человек немедленно улетел отсюда к себе домой. Чтобы и следа его не было. Я больше не могу.
— Исполнять? — спросила рыбка.
— Немедленно!
И человек закрутился в смерчике и пропал. Лишь кепка осталась на мостовой.
— Спасибо, — сказал Савич рыбке. — Вы не представляете, как он мне надоел. Теперь пойдемте ко мне домой, и мы с честью используем оставшиеся желания.
В тот день в городе произошло еще много чудес. Некоторые остались достоянием частных лиц и их семей, некоторые стали известны всему Великому Гусляру. Тут и детский зоопарк, который поныне одна из достопримечательностей города, и история с водкой в водопроводе, и замощенный переулок, и появление в универмаге большого количества французских духов, загадочное и необъясненное, и грузовик, полный белых грибов, виденный многими у дома Сенькиных, и даже типун на языке одной скандальной особы, три свадьбы, неожиданные для окружающих, и еще, и еще, и еще…
К вечеру, к сроку, когда рыбок надо было нести к реке, большинство желаний было исчерпано.
По Пушкинской, по направлению к набережной, двигался народ. Это были и владельцы рыбок, и просто любопытные.
Шли Удаловы всем семейством. Впереди Максим на велосипеде. За ним остальная семья. Ксения сжимала в руке тряпочку, которой незадолго перед тем стирала пыль с нового рояля фирмы «Беккер».
Шел Грубин. Нес не только банку с рыбкой, но и клетку с попугаем. Хотел, чтобы все видели — мечта его сбылась.
Шли Ложкины. Был старик в новом костюме из шевиота, и еще восемь неплохих костюмов осталось в шкафу.
Шли, обнявшись, Погосян с Кацем. Несли вдвоем бутыль. Чтобы не оставлять на завтра.
Шла Зиночка.
Шел Савич.
Шли все другие.
Остановились на берегу.
— Минутку, — сказала одна из золотых рыбок. — Мы благодарны вам, обитатели этого чудесного города. Желания ваши, хоть и были зачастую скороспелы, порадовали нас разнообразием.
— Не все, — возразили ей рыбки из банки Погосяна — Каца.
— Не все, — согласилась рыбка. — Завтра многие из вас начнут мучиться. Корить себя за то, что не потребовали золотых чертогов. Не надо. Мы говорим вам: завтра никто не почувствует разочарования. Так мы хотим, и это наше коллективное рыбье желание. Понятно?
— Понятно, — ответили жители города.
— Дурраки, — сказал попугай ара, который оказался способным к обучению и уже знал несколько слов.
— Теперь нас можно опускать в воду, — произнесла рыбка.
— Стойте! — раздался крик сверху.
Все обернулись в сторону города и оцепенели от ужаса. Ибо зрелище, представшее глазам, было необычайно и трагично.
К берегу бежал человек о десяти ногах, о множестве рук, и он махал этими руками одновременно.
И когда человек подбежал ближе, его узнали.
— Эрик! — сказал кто-то.
— Эрик, — повторяли люди, расступаясь.
— Что со мной случилось? — кричал Эрик. — Что со мной случилось? Кто виноват? Зачем это?
Лицо его было чистым, без следов ожога, волосы встрепаны.
— Я по городу бегал, рыбку просил, — продолжал страшный Эрик, жестикулируя двадцатью руками, из которых одна была слева, а остальные справа. — Я отдохнуть прилег, а проснулся — и вот что со мной случилось!
— Ой, — сказала Зиночка. — Я во всем виновата. Что я наделала. Но я хотела как лучше, я загадала, чтобы у Эрика новая рука была, чтобы новая нога стала и лицо вылечилось. Я думала как лучше — ведь у меня желание оставалось.
— Я виноват, — добавил Ложкин. — Я подумал — зря человека обижаем. Я ему тоже руку пожелал.
— И я, — произнес Грубин.
— И я, — сказал Савич.
И всего в этом созналось восемнадцать человек. Кто-то нервно хихикнул в наступившей тишине. И Савич спросил свою рыбку:
— Вы нам помочь не можете?
— Нет, к сожалению, — ответила рыбка. — Все желания исчерпаны. Придется его в Москву везти, отрезать лишние конечности.
— Да, история, — сказал Грубин. — В общем, если нужно, то берите обратно моего чертова попугая.
— Дуррак, — сказал попугай.
— Не поможет, — ответила рыбка. — Обратной силы желания не имеют.
И тут на сцене появились юннаты из первой средней школы.
— Кому нужно лишнее желание? — спросил один из них. — Мы два использовали, а на одном не сговорились.
Тут дети увидели Эрика и испугались.
— Не бойтесь, дети, — успокоила их золотая рыбка. — Если вы не возражаете, мы приведем в человеческий вид пожарника Эрика.
— Мы не возражаем, — сказали юннаты.
— А вы, жители города?
— Нет, — ответили люди рыбкам.
В тот же момент произошло помутнение воздуха, и Эрик вернулся в свое естественное, здоровое состояние. И оказался, кстати, вполне красивым и привлекательным парнем.
— Оп-ля! — воскликнули рыбки хором, выпрыгнули из банок, аквариумов и прочей посуды и золотыми молниями исчезли в реке.
Они очень спешили в Саргассово море метать икру.
Ленечка-Леонардо
— Ты чего так поздно? Опять у Щеглов была? — Всем своим видом Ложкин изображал покинутого, неухоженного мужа.
— Что ж поделаешь, — вздохнула его жена, спеша на кухню поставить чайник. — Надо помочь. Больше у них родственников нету. А сегодня — профсоюзное собрание. Боря — член месткома, а Клара — в кассе взаимопомощи. Кому с Ленечкой сидеть?
— И все, конечно, тебе. В конце концов, родили ребенка, должны были осознавать ответственность.
— Ты чего пирожки не ел? Я тебе на буфете оставила.
— Не хотелось.
Жена Ложкина быстро собирала на стол, разговаривала оживленно, чувствовала вину перед мужем, которого бросила ради чужого ребенка.
— А Ленечка такой веселенький. Такой милый, улыбается… Садись за стол, все готово. Сегодня увидел меня и лепечет: «Баба, баба!»
— Сколько ему?
— Третий месяц пошел.
— Преувеличиваешь. В три месяца они еще не разговаривают.
— Я и сама удивилась. Говорю Кларе: «Слышишь?», а Клара не слышала.
— Ну вот, не слышала…
— Возьми пирожок, ты любишь с капустой. А он вообще мальчик очень продвинутый. Мать сегодня в спешке кофту наизнанку надела, а он мне подмигнул — разве не смешно, тетя Даша?
— Воображение, — сказал Ложкин. — Пустое женское воображение.
— Не веришь? Пойди погляди. Всего два квартала до этого чуда природы.
— И пойду, — согласился Ложкин. — Завтра же пойду. Чтобы изгнать дурь из твоей головы.
В четверг Ложкин, сдержав слово, пошел к Щеглам. Щеглы, дальние родственники по материнской линии, как раз собирались в кино.
— Мы уж решили, что вы обманете, — с укором сказала Клара. Она умела и любила принимать одолжения.
— Сегодня Николай Иванович с Ленечкой посидит, — сообщила баба Даша. — Мне по дому дел много.
— Не с Ленечкой, а с Леонардо, — поправил Борис Щегол, завязывая галстук. — А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными детьми?
— Троим высшее образование дал, — произнес Ложкин. — Разлетелись мои птенцы.
— Высшее образование — не аргумент, — сказал Щегол. — Клара, помоги узел завязать. Высшее образование дает государство. Грудной ребенок — иная проблема. Почитайте книгу «Ваш ребенок», вон на полке стоит. Вы, наверное, ничего не слыхали о научном обращении с детьми.
Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребенок осмысленно разглядывал погремушку, крутил в руках, думал.
— Агу, — проговорил Ложкин, — агусеньки.
— Агу, — откликнулся ребенок, как бы отвечая на приветствие.
— Боря, осталось десять минут, — напомнила Клара. — Где сахарная водичка, найдете? Пеленки в комоде на верхней полке.