Волк - Генри Олди

Скулы Ведьмы отвердели:

— Хорошо бы посмотреть записи. Записи гибели «Дикаря».

— Записями займемся позже. Сейчас главное — связь. Жгун справится без нас, а мы займемся дверью в кормовой отсек.

Плазменный резак нашелся в боксе с ремонтными инструментами. Марк проверил индикатор заряда: норма. Гарь из бота выветрилась, дым перестал сочиться из-за заклинившей двери. «Когда заработает вентиляция, — отметил он, — переберемся в бот. Всяко лучше, чем ночевать под открытым небом, каждую минуту ожидая нападения».

— Если срежем запорный механизм, — предупредила Ливия, — потом замучаемся герметичность отсека восстанавливать.

— Герметичность и так накрылась. Помните, как оттуда дым валил? В крайнем случае, обойдемся без этой двери. То, что за ней — важнее. Прогоните тест еще раз.

Тест не прошел. Запорный механизм игнорировал команды. Марк извлек из бокса два комплекта защитных очков, отрегулировал светопоглощение и включил резак. Даже сквозь очки плазменная струя полыхала миниатюрным протуберанцем. Марк почти ничего не видел.

— Позвольте, командир…

У Ведьмы дело пошло быстрее. Они провозились больше получаса, сменяя друг друга, чтобы восстановить зрение. Наконец внутри запорного механизма — раскалившегося, пышущего адским жаром — что-то треснуло. Дверь едва заметно просела, покосившись.

— Есть!

— Подождем, пока остынет.

Можно ускорить процесс, подумал Марк. Окатить дверь водой из болота? Он представил себе последствия — и счел за благо воздержаться.

В кармане комбинезона запищал уником:

— На связи Жгун. Докладываю: все системы связи полностью восстановлены.

В голосе декуриона звенело могучее самодовольство. Марк готов был расцеловать Жгуна, но опасался, что тот неправильно поймет командира. Ладно, пусть задирает нос сколько угодно.

— Объявляю вам благодарность! — гаркнул Марк в уником.

— Служу Великой Помпилии! — откликнулся Жгун.

Его было хорошо слышно живьем, из недр бота.

Добравшись до ложемента второго пилота, Марк активировал пульт. Извлек параметры орбиты зонда из оперативной базы компьютера, ввел их в систему обнаружения и запустил поиск. Не прошло и пяти минут, как в сфере возникла зеленая точка. Рядом побежали колонки цифр — уточненные параметры орбиты.

— У нас есть коды доступа, командир?

Жгун и Ведьма нависли сзади, заглядывая в сферу из-за спины Марка. В тусклом освещении кабины унтер-центурион Кнут, если смотреть анфас, напоминал сейчас жуткого трехголового мутанта.

— Есть! — средняя голова чудовища расплылась в улыбке до ушей.

Марк поднял руку в предупреждающем жесте: «Не мешать!». Так, поймать зонд направленным радиолучом. Запустить программу автоматического сопровождения… Одиннадцать томительных секунд, и система сообщила: луч зафиксировал зонд. Сопровождение включено, зонд будет находиться в зоне устойчивого радиоконтакта в течение одного часа сорока девяти минут. Марк глубоко вздохнул, словно перед погружением, и отправил контрольный позывной.

Почти сразу пришел стандарт-отзыв зонда.

— Связь установлена, — Марк не знал, зачем он говорит это вслух. Декурионы и так все прекрасно видели. Нервозность, угнездившись в сердце, властно требовала, чтобы он комментировал свои действия. Угрожала: промолчишь, не сбудется. — Передаю коды доступа к системам управления зонда.

Пакет кодов улетел на орбиту.

Молчание давалось такой кровью, что Марк закусил губу. Ему чудилось, что наверху, в космической пустоте, сидит чиновник, тупой бюрократ. Вот чиновник берет в руки письмо — древнее, бумажное, в конверте с марками; вскрывает конверт, поплевав на пальцы, разворачивает лист бумаги, шевелит отвислыми губами…

Вспыхнула багровая надпись: «Неверный код. В доступе отказано».

— Т-твою когорту! — взорвался Жгун.

Чудом сохраняя спокойствие, Марк перепроверил всю последовательность действий. Заново скопировал коды в буфер системы связи, удостоверился, что связь по лучу идет устойчивая, без сбоев, и вновь отправил кодовый пакет.

«Неверный код, — ответил сволочной бюрократ. — В доступе отказано».

— Какие-то сбои, — у Марка горели уши. Замечательный план с треском проваливался, хоронил под обломками возомнившего о себе щенка. — Попробую увеличить мощность луча и точнее отъюстировать наведение.

Третья попытка. Пятая.

Юстировка. Мощность луча на пределе.

…семнадцатая… двадцать девятая…

«Неверный код. В доступе отказано».

— Зонд вышел из зоны устойчивого радиоконтакта. Следующий сеанс связи будет возможен через девять часов восемнадцать минут.

Контрапункт.

Гай Октавиан Тумидус, изменник Родины

(На днях)

Мне говорили, что внука я буду любить больше, чем сыновей. Знающие люди, они подмигивали мне, намекая на нечто, чего я не знаю сейчас, что придет со временем. Они ошиблись. К любви они относились так же, как регистратор багажа в космопорте — к баулам и чемоданам. Больше-меньше, длиннее-короче, легче-тяжелее. За лишний вес надо доплатить. Длинномерную кладь оформляем по специальному тарифу.

Вот и вся любовь.

Мальчик, кого ты больше любишь: папу или маму? Старичок, кого ты больше любишь: сына или внука? Ни один клоун не позволит себе такого вопроса. Вы спросите: потому что это глупо?

Нет, отвечу я.

Потому что это даже не смешно.

Белая тросточка ударила по плечу:

— Эй! Что ты делаешь у дома моей дочери?

Полковник обернулся. Перед ним приплясывал карлик в круглых, совиных очках. Тросточка слепца мелькала в опасной близости от лица Тумидуса. Складывалось впечатление, что карлик хочет ощупать лицо полковника — так знакомятся слепые — но прикасаться руками брезгует.

— Здравствуй, Папа, — сказал Тумидус.

— Не увиливай! — трость хлестнула по второму плечу: сильнее, резче. — Что ты здесь забыл?!

Полковник лихорадочно соображал, что ответить карлику. Он проклинал тот миг, когда ноги принесли его к дому Н’доли Шанвури. Недопустимая оплошность! Словно убийца, которого тянет на место преступления… Прав Лентулл: десантура, тупая десантура.

— Гуляю, Папа. Дышу воздухом.

— Врешь!

— Воздух, Папа. В моем возрасте врачи рекомендуют пешие прогулки. Профессор Мваунгве так и сказал: гуляйте, полковник. Ты не веришь профессору?

— Врешь! Влюбился, да?

— Папа, ты сошел с ума.

— Влюбился! — Папа Лусэро подпрыгнул на высоту собственного роста. Очки опасно съехали ему на кончик носа, открыв глаза, похожие на сваренные вкрутую яйца. — Наконец-то! Н’доли — отличная девчонка, вся в меня. Да и ты парень хоть куда. Сильный, глупый…

Трость уколола в подреберье:

— Ты меня устраиваешь, как зять. Идем, я вас поженю!

Пропал, отчетливо понял Тумидус. Пропал с концами. Цепкая лапка ухватила полковника за запястье, поволокла в счастливое будущее. Муха, подумал Тумидус. Я — муха во власти паука. Ему и в голову не пришло вырваться. Он помнил, как выглядит Папа Лусэро в большом теле. Не сгусток волн и лучей, пронизывающий космос, будто игла — ткань, но гигант-паук, способный разнести в щепки боевую галеру. Когда, став коллантарием, полковник впервые увидел киттянского антиса особым образом, из-под шелухи — он узнал, что такое арахнофобия, помноженная на детский ужас.

— Ты выбьешь из нее дурь! — вопил Папа пронзительным дискантом, ускоряя шаг. — Как пыль из ковра! Наука? Прогресс? Ха! Раздвигать ноги — вот женская наука!

Шарахались в стороны случайные прохожие.

— Рожать — вот бабий прогресс! Н’доли родит тебе уйму детей! Девочек, одних девочек! Все будут похожи на дедушку! Красавицы…

Где-то сработала сигнализация.

— Ты научишься пить, как мужчина! Жди меня в гости по вечерам. Мы будем пить и драться, драться и пить! В тюрьме у меня отдельная камера, с баром и холодильником. Там хватит места двоим…

У Тумидуса заболела голова. Висок словно шилом проткнули. Который день полковник жил на нервах: страдал бессонницей, мучился дурными предчувствиями. Вестей от брюнета с блондином не было. Родина не спешила откликнуться на призыв изгнанников. Юлия, Лентулл, Антоний — все ждали с равнодушием мраморных статуй, соревнуясь друг с другом в бесчувственности. Говорили: куда спешить? Улыбались: всему свое время. Тумидус усмехался в ответ, выдавливая улыбку, как зубную пасту из тюбика. Он совершенно не умел ждать.

Фитиль, подумал полковник. Фитиль, вставленный в мою задницу, сгорает быстрей быстрого. Нет, не фитиль — запальный шнур бомбы. Взрыв, и осколки секут все вокруг. Или, сумей я сдержаться, превращают мою печень в паштет.