Американские девочки - Элисон Аммингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не на каникулах, – сказала она. – И я деньги не печатаю.
– Я и не говорю, что печатаешь.
Делия осела в позу ребенка. Испустив долгий размеренный выдох, она снова перешла в позу собаки-мордой-вниз.
– В нижнем ящике должно быть яблоко. Можешь его взять.
– Яблоко – это не завтрак. Даже для лошадей.
– Что ж, сейчас ему придется побыть завтраком. Сегодня у зомбаков выходной, поэтому мы в одиннадцать тридцать встречаемся с Роджером, а Декс возвращается в пятницу, так что в какой-то момент мы заедем на рынок, но сегодня я вряд ли смогу тебе обеспечить завтрак. Похоже, у Декса есть для тебя работка, так что не забудь его поблагодарить.
Сестра перевернулась из одной боковой планки в другую, потом без малейших затруднений приняла позу собаки-мордой-вверх, выгнув шею и теперь фактически обращаясь к потолку. Для человека, который постоянно занимается йогой и у которого на жопе нарисован пацифик, она, конечно же, умела быть удивительной сукой.
– До одиннадцати тридцати еще целых три часа. И, пожалуйста, скажи мне поскорее, что Роджер – это не тот самый Роджер.
– Роджер – это «тот самый Роджер», и не говори Дексу, что мы с ним виделись. У нас с Роджером теперь сугубо профессиональные отношения, но Декс этого не поймет, а я уже замучилась без конца объясняться то с тобой, то с ним.
Ага-ага, потому что наличие Роджера в чьей-либо жизни вообще очень трудно объяснить.
– А вообще-то кто такой Декс?
Сестра приняла человеческий вид, вытерла со лба пот и посмотрела на меня так, будто я полностью испоганила ей тренировку.
– Анна, ну серьезно, ты хоть когда-нибудь слышишь, что тебе говорят? Я месяцами рассказывала тебе о Дексе. Понимаешь, это мой бойфренд, именно тот, который последние две недели провел на съемках в Венгрии. Понимаешь? Тот самый бойфренд, который звонит мне каждый вечер в десять сорок пять. А? Никаких ассоциаций?
Она говорила сквозь зубы и откровенно врала мне, но, если я надеюсь еще хоть раз в жизни поесть, лучше не прикапываться.
– Откуда мне знать, с кем ты говоришь по вечерам? Я думала, что твой бойфренд – тот лысый европейский продюсер с крутой тачкой. А нам что, обязательно встречаться с Роджером?
– У того я просто одолжила машину, пока моя стоит в ремонте. А у Роджера, если хочешь знать, дела сейчас идут очень и очень неплохо. А если ты не хочешь знать, я все равно тебе объясню. Видела рекламный ролик «Бургер барн»? «Революция начинается сейчас»? Так вот, его Роджер сделал. А сейчас он снимает фильм об убийствах в Лос-Анджелесе, и пока получается красиво.
Под «красивым» она обычно понимала полную и бесповоротную нудятину.
– Ведь убийства так духоподъемны.
– Они часть жизни, – сказала она, словно я была полнейшей идиоткой из какой-нибудь параллельной галактики. – Я играю женщину, которую так и тянет в подобные места, и она сама не понимает почему. Как в «Головокружении» Хичкока, только у моей героини своего рода духовное родство с женщинами, которые приехали в Лос-Анджелес, да так и не сумели из него вырваться. И там идет чисто визуальный ряд, никто ничего не говорит.
Я сдалась и надкусила яблоко.
– Мертвые женщины, которые ничего не говорят. Исключительно в духе Роджера.
Роджер был как Эдгар Аллан По для тупых. Роджер снимал фильмы о женщинах, которые уже умерли или вот-вот умрут и которым, собственно, особо и нечего сказать миру, – сплошное клише, как и его стянутые в хвостик жидковатые волосы. Моя сестра встречалась с ним пять лет, и соответственно пять раз на Рождество и пять раз на День благодарения мы должны были покорно мучиться в его обществе. Он каждый раз – будто его кто спрашивал – не упускал возможности напомнить мне, до чего же общество потребления отвратительно по своей сути и как же это неэтично есть мясо, когда я, например, мирно просила передать мне соус. Он был даже не американцем, а поляком, что, по идее, должно было делать его более интересным, а в действительности делало его еще более тошнотворным. Когда Делия наконец-то его отшила, мы с папой, прыгая как ненормальные по всей в гостиной, станцевали джигу.
Я, видимо, улетела в воспоминания, поскольку неожиданно увидела Делию прямо перед собой.
– Готова?
Она заплела волосы во французскую косичку, обернула ее вокруг головы, намазала блеском губы и намотала на шею огромный шикарный белый шарф. Нет, все-таки безобразие, как мало ей надо для того, чтобы превратиться в настоящую красавицу.
– Конечно, – ответила я. – Дай только сумочку возьму.
– Купим маффинов, – сказала сестра. – У нас по дороге будет одна божественная кондитерская. Маффины там без глютена и без сахара, но ты этого и не заметишь. Я обожаю их черничные печеньки с семенем льна. Они для меня как крэк.
– В жопе дрэк, – сказала я, но тихо, потому что хотела есть.
На улице оказалось холодно; туман, или смог, или что это там было, так и не рассеялся. Живя в Атланте, я представляла себе Лос-Анджелес городом вечного лета, но этим утром здесь было весьма прохладно, а у меня с собой был только один тоненький жакетик, который я всегда надеваю в дорогу. Я втянула кулаки поглубже в рукава и крепко обхватила себя руками. Делия стояла и глазела на свою дверь. Ночью кто-то приклеил скотчем к двери белый конверт, на котором значилось ее имя. В квартиру никто не стучал, я была в этом абсолютно уверена. Почерк на конверте был мелкий, и имя Делии было написано заглавными буквами.
Она повернулась ко мне спиной и начала распечатывать конверт. А когда снова развернулась ко мне, я заметила, что лицо у нее слегка побледнело. Если бы ее недавно не обкололи ботоксом, я бы сказала, что вид у нее сделался встревоженный. Может, даже испуганный. Она сложила листок бумаги и убрала его в сумочку.
– От кого это?
– Понятия не имею, – ответила она. – Не твое дело, ясно?
Если сестра хотела закрыть тему, она давала людям это понять совершенно недвусмысленно. Тема письма была только что вынесена за границы допустимого, но я уже знала, как поступить: пока притворюсь, что меня это совершенно не интересует, а позже постараюсь выудить это письмо. Именно так мы и обращаемся с информацией в нашей семье: мы прячем ее в тайничок,
