Любовник № 1, или Путешествие во Францию - Бенуа Дютертр

После формальностей при высадке Дэвида на пикапе подвезли к административному зданию, расположенному на границе порта и города. Первое здание, которое он заметил на противоположной стороне тротуара, было автозаправочной станцией «Бритиш петролеум». Поставив свой чемодан на тротуар, молодой человек, сняв шляпу, поприветствовал Европу. Затем перешел мост и двинулся по бульвару в центр Гавра.

Улицы города были прямолинейными. Дэвид окинул взглядом вереницу серых стен, и ему показалось, что он находится в маленьком Нью-Йорке, покинутом жителями. Череда опрятных зданий высотой не более десяти этажей; на первых этажах филиалы банков чередовались с офисами страховых компаний. Вход в них контролировали цифровые кнопочные устройства. В правой руке Дэвид держал старинный путеводитель по нормандскому побережью:

В Гавре нет примечательных памятников, но здесь можно увидеть величественную картину моря, необычайную активность крупного порта и оживленное движение делового центра, затрагивающее все страны мира. Это Париж, внезапно ставший морским портом, где улицы оглашаются насмешливыми криками попугаев, где на тротуарах громоздятся вольеры с волнистыми попугайчиками, ара и какаду с ярким оперением. Здесь непрестанно снуют приезжие всех национальностей в широких плащах — увы, это униформа путешественников, здесь слышна многоязыковая речь, как на наших парижских бульварах…

Куда же делись какаду? Стоявшая на тротуаре девочка с любопытством рассматривала шляпу Дэвида. Он скорчил улыбку и сказал: «Здравствуй!» Внезапно женщина схватила девочку за руку. Она в бешенстве посмотрела на американца, обозвала его скотиной, втолкнула девочку в машину и стремительно тронулась с места.

Миновав ряд бетонных домов, он наконец вышел на усаженную деревьями городскую площадь, на которой стоял старинный буржуазный дом — как призрак прошлого века. Дорожка для игры в шары, витрины булочной и мясной лавок дополняли эту типично французскую площадь провинциального города. Придя в хорошее настроение, путешественник направился к прилавку, ломившемуся от красного мяса и местных колбас. Стоявший за витриной огромный мясник в халате, испачканном кровью, напоминал осколок прошлого века. Из его ноздрей торчали волоски. Размахивая своим ножом, он разговаривал со старушкой с хозяйственной сумкой под мышкой. Удовлетворенный Дэвид внимательно прочитал надпись в витрине магазина:

Натуральные продукты вы найдете только в мясных лавках, как прежде

Он задумчиво продолжил свой путь по городу.

Дома становились выше, проспекты шире. В мгновение ока на тротуарах появилась масса прохожих. Люди сновали из одного магазина в другой с пластиковыми пакетами в руках: блондины, брюнеты, белые, черные, метисы, выходцы из стран Магриба, азиаты… Дэвид с волнением подумал о космополитизме крупных портов. Но хотя эти моряки и не носили полосатых блуз и шапочек с помпонами, все они говорили по-французски и жили дружной семьей — обычные жители, делающие покупки. Вспомнив об истории города, Дэвид подумал: не является ли такое разношерстное население следствием колониализма? Он с удовлетворением отметил, что различные общины, похоже, жили в полной гармонии.

Продолжая катить свой чемодан, он стал бесцельно бродить среди толпы, намереваясь изучать французов: их искусство жить, их кухню, манеру одеваться, культуру. Он заметил, что многие прохожие устремлялись в супермаркет Rap; Метрах в двадцати от него люди семьями кидались на спортивную обувь «Like», а затем освежались мороженым «Ice and Fast». Известные нью-йоркские марки, казалось, неотразимо притягивали потребителей, которые подвергались в магазинах некой химической чистке, напоминая на выходе молодежь из Бруклина: бейсбольные кепки с козырьками назад, спортивные брюки, незашнурованные теннисные туфли, — одежда превращала их в культуристов.

Дэвид подумал: судя по всему, это не просто одежда. На голове француза бейсбольная кепка, казалось, означала нечто другое. Так же как шляпа Дэвида свидетельствовала о предпочтении довоенного мира, кепки гаврцев говорили о предпочтении, которое они выказывают американскому кинематографу. Это Европа.

Глазея по сторонам, он заметил собравшуюся на тротуаре группу людей. Голоса нарастали, усиленные громкоговорителем. Дэвид подошел к ним. Зеваки столпились перед эстрадой между двумя точками fast food. На здании слева, украшенном флагом янки, была вывеска с надписью «Макбургер». На закусочной справа, украшенной французским флагом, вывеска «Гриньотен».

За столом посреди эстрады под эмблемой радио FNC (Fun Culture Normandie[7]) два человека говорили в микрофоны. Между ними в качестве арбитра дебатов сидела ведущая, брюнетка с короткой стрижкой. Мужчина слева выкрикивал: «Вы пассеисты!» Мужчина справа возражал: «Вы враги французской свинины!» Первый продолжал: «Ваша концепция быстрого питания реакционна, она отрицает конкуренцию и реальные цены!» Другой перебивал его: «Нет, это вы хотите уничтожить конкуренцию, контролируя рынок!»

Ведущая широко улыбнулась и подвела итог:

— После рекламной паузы мы вернемся к дискуссии между Энтони Дюбуком, коммерческим директором предприятия «Макбургер» на проспекте Маршала Фоша, и Чарли Робером, коммерческим директором «Гриньотен» у Дворца правосудия. Напоминаю, что тема нашей дискуссии: «Какое будущее ждет французские рестораны быстрого питания?» Задавайте нам свои вопросы по телефону…

Ритмичная мелодия в сотый раз повторила: «Love me, love you», затем трансляция продолжилась, но уже тише. Слева Энтони Дюбук, в костюме и галстуке, объяснял, что «Макбургер» обеспечивает тысячи рабочих мест во Франции и вместе со своими субпоставщиками участвует в борьбе против безработицы. Чарли Робер, в свитере под горло, возражал ему, что благодаря сети предприятий быстрого питания, где основу составляют бутерброды «багет плюс французская ветчина», он стремится к сохранению национальной продовольственной традиции. Он разразился обвинениями в адрес Америки, «угрожающей нашей кулинарной исключительности, которую Франции придется отстаивать юридическим путем!» Его голос звучал все громче:

— Вы отрицаете рынок! Вы сторонник негативизма!

— Вы оспариваете право на различия!

Публика молча слушала их доводы. Молодой араб в фуражке чикагского полицейского тихо сказал своему соседу:

— Это правда, американцы считают себя властелинами мира!

Вмешавшись в их разговор, Дэвид робко спросил:

— Вы за «Гриньотен» или за «Макбургер»? Парень задумался, затем его взгляд остановился на шляпе незнакомца. Свысока посмотрев на него, он сказал:

— А ты чудак!

Понимая, что его наряд кажется смешным, Дэвид попробовал оправдаться:

— На самом деле я приехал из Нью-Йорка, чтобы посмотреть Францию…

И запнулся, поняв, что выдал себя в разгар публичных дебатов об американском империализме. Но другой хлопнул по плечу своего товарища и воскликнул:

— Эй! Камел, смотри, этот придурок приехал из Америки!

Дэвид пробормотал:

— Вообще-то, я наполовину француз.

Камел смотрел на него горящими глазами:

— Америка! Бронкс, Лос-Анджелес, «Планета Голливуд», Шерон Стоун, Брюс Уиллис, Сильвестр Сталлоне…

Казалось, он произносит магические слова, в то время как Дэвид пытался уточнить свою позицию:

— Лично я осуждаю Америку. Это жестокая, непривлекательная страна. Я всегда мечтал жить во Франции.

— Жить во Франции, брось! — вздохнул Камел.

На его товарища аргументы Дэвида подействовали больше:

— Он прав, Америка хочет уничтожить бедных! Камел перебил его:

— Да, но чья музыка лучше? Чье кино лучше? У кого самые классные тачки и шмотки?

На сцене Энтони Дюбук отстаивал «смешение кулинарных традиций», а Чарли Робер «превосходство французского сэндвича». Дэвид напустил на себя важный вид. Взглянув на собеседников, он произнес:

— Вообще-то, я хотел попросить вас об одной услуге. Это очень важно… Гм… Вы не знаете, где жил Клод Моне?..

Камел перебил его:

— Клод Моне, конечно же знаю! Это маршрут третьего автобуса. Почти конечная остановка, которая называется «Клод Моне». Выйдешь там, не ошибешься!

Дэвид не мог опомниться. Грубоватый с виду юноша в американской кепке оказался экспертом, который мог указать место, где Клод Моне написал свои знаменитые картины. Вот что значит Франция, культурная страна. Он в восторге поблагодарил молодых людей и под их изумленными взорами покатил за собой чемодан, покинув дискуссию, где Энтони Дюбук горячился, в то время как Чарли Робер затыкал ему рот:

— Фашист!

— Ультракапиталист!

— Антифеминист!

— Сторонник геноцида…