Дом сержанта Павлова - Лев Исомерович Савельев

Вражеский пулемет замолчал. Взвод младшего лейтенанта Заболотного смял оборонявшихся фашистов, и седьмая рота ворвалась в дом.

Бой в здании средней школы вызвал у Жукова сомнение. Правильно ли действуем? Потерь можно было бы избежать, если б не двинулись всей ротой сразу. Начинать должны три, от силы — пять автоматчиков. Им легче незаметно подобраться к цели. Вот сумел же Сараев!

Решив поделиться своими мыслями с командиром полка, Жуков отправился в штольню под кручей. Елина он застал в тот момент, когда радист докладывал ему, что с первым батальоном связи нет.

Выслушав радиста, Елин метнул суровый взгляд на начальника штаба.

— Пошлите Лосева, товарищ Цвигун, — прогремел полковник, — этот всюду пройдет. А ты иди, лови Федосеева, — он жестом отпустил радиста, все еще виновато стоявшего навытяжку. — Да гляди, поймай мне его.

Радист козырнул с такой решимостью, словно и впрямь мог заставить откликнуться рацию первого батальона.

— А у тебя что, комбат? — последнее слово Елин подчеркнул: мол, не робей, новоиспеченный командир батальона… — Дронов в санбате, в госпиталь не пошел, — добавил он негромко.

— По вашему приказанию, товарищ полковник, я батальон принял, — ответил Жуков. Затем он коротко доложил о бое за среднюю школу.

Лицо полковника было непроницаемо.

— Потери? — резко спросил он.

— Убитых шесть, раненых восемь.

Елин помолчал.

— Если на каждом доме… — процедил он зло, — знаешь сколько в Сталинграде домов?

— И я того же мнения, товарищ полковник. Разрешите высказать соображения.

— Соображения? — Елин с интересом посмотрел на капитана. — Давай свои соображения… Да торопись, а то военторг все еще у него…

— Для захвата отдельных домов, — начал Жуков, — предлагаю выделять штурмовые отряды в составе трех групп. Первая группа — боевая разведка из четырех или пяти автоматчиков с гранатами. Вторая группа — для захвата и очистки дома — восемь или девять человек с ручными пулеметами. Если отряду придается танк, он идет вслед за второй группой и ведет огонь, получая указания ракетами. Задача третьей группы — осуществлять общее прикрытие и не допускать к противнику подкрепления. В этой группе действуют человек двадцать со станковым пулеметом.

Елин устало навалился всей своей грузной фигурой на столик и внимательно слушал. Толков капитан! Совсем птенец, а шустрый…

Но Жуков не был птенцом. В свои двадцать четыре года он уже имел военную биографию. А ведь не прошло и пяти лет с тех пор, как чернявый паренек с густыми, почти сходящимися у переносицы темными бровями московский слесарь Алеша Жуков шагал после смены в вечернюю школу. Девушки заглядывались на его черную шевелюру, а ребята по-дружески дали ему прозвища Цыган и Жук… Но вот пришла повестка из военкомата. Призывник сменил пальто из бобрика на солдатскую шинель и больше с нею уже не расставался. После ленинградской полковой школы был Халхин-Гол, потом Тюменское пехотное училище. Июнь сорок первого года застал Жукова командиром взвода. В первые недели войны он изведал горечь отступления. Однако и там, в Пинских болотах, вместе с товарищами вырываясь из окружения, он с оружием в руках прошел по вражеским тылам, уничтожая фашистов.

— Что ж, капитан, дело говоришь, — сказал наконец Елин.

Подчиненные, особенно полковые «старожилы», давно изучили характер своего командира. Знали, что он скуп на слова. Вот почему краткое «дело говоришь» прозвучало для Жукова высшей похвалой, и, окрыленный, он поспешил в батальон готовить захват военторга силами седьмой роты.

После того как погиб лейтенант Довженко — это случилось еще в первое утро, когда наступали вверх по Солнечной улице, — и Наумов возглавил седьмую роту, политрук пулеметной роты Авагимов большую часть времени стал проводить на участке седьмой. Этот энергичный человек всегда стремился быть там, где труднее.

Многие в батальоне помнили, как геройски вел он себя в бою под Харьковом: в трудный момент он поднялся во весь рост и повел за собой людей. Запомнился и другой случай. Рота залегла на поляне. Надо было занять бугор, но мешал вражеский фланговый пулемет и огонь артиллерии.

— Пойду уничтожу пулемет, — сказал Авагимов Жукову, лежавшему рядом с ним в воронке от снаряда.

— Не ходи, — посоветовал Жуков. — Пусть артиллерия кончит. Не вечно же они будут!

— Надо пойти, — твердо решил Авагимов. Он выскочил из воронки, схватил пулемет, увлек за собой расчет и вскоре заставил вражеского пулеметчика умолкнуть. Все это было делом нескольких минут…

И вот теперь, готовясь к бою за дом военторга, Авагимов пришел к Наумову.

Командный пункт седьмой роты располагался в подвале сравнительно сохранившегося дома. Нашлась даже комната с дверью, обитой черной клеенкой. С наружной стороны двери уцелела зеркальная табличка «Управляющий». Не иначе, какой-то хозяйственник позаботился, чтоб его кабинет достойно выделялся даже в бомбоубежище.

— Раз ты управляющий — выдавай зарплату, — весело сказал Авагимов, появляясь в «кабинете».

— Вот ведомость составляю, — кисло пошутил Наумов. Он сообщил политруку о своем решении послать в разведку командира взвода младшего лейтенанта Заболотного, сержанта Павлова и солдата Сараева.

— Орлы! Сделают! — горячо поддержал Авагимов. Он хорошо знал их всех. С сержантом Павловым он близко познакомился еще весной: выходя из харьковского окружения, Авагимов случайно встретился с ним и связным командира батальона Формусатовым в степи. Втроем они тогда долго блуждали и крепко подружились, пока добирались до Сталинграда.

— От пулеметной роты пойдет расчет Демченко, — добавил политрук.

Павел Демченко, невысокий парень с черными усами на скуластом лице, был гордостью роты, если не всего полка, и Наумов одобрил выбор Авагимова.

Пришли Заболотный, Павлов и Сараев. Наумов начал без предисловий:

— Нашей роте приказано занять дом военторга на площади 9 Января…

На вопрос командира, понятно ли, о каком доме идет речь, все трое ответили утвердительно.

— Вот и ладно! Пойдете втроем. В разведку. Придется полазить. Уж посмотрим: зря или не зря гимнастерки рвали, — улыбнулся Наумов.

И всем вспомнились занятия, проходившие за Волгой, когда дивизия формировалась. Офицер, обучавший бойцов, особенно настойчиво добивался, чтобы они научились хорошо ползать по-пластунски, плотно прижимаясь к земле; к ужасу старшины, он то и дело приговаривал: