Особист - Павел Барчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 3. В которой я понял, что ничего пока не понятно.
Глаза открылись с трудом. Будто в них песка насыпали. Обычно такое ощущение бывает, если поспишь всего несколько часов за пару суток. Когда следаком работал, часто приходилось бодрствовать без перерыва на отдых. Поэтому, чувство знакомое.
Бестолково уставился в светлый высокий потолок с лепниной по углам. Сам потолок –беленый, лепнина то ли из гипса, то ли из глины. Сразу не разберешь. Что за херня? Последнее воспоминание — выстрел и крайне неприятное ощущение от пули, попавшей в грудь. По идее, чисто теоретически, меня, как бы, убили. Но это получается — ерунда. Я ведь сейчас точно не бесплотный призрак.
— Вот Борисыч, сука, решил подставить, что ли? На фига? Столько лет все было ровно…
Говорил сам с собой, вслух, наверное, потому что это успокаивало. Опустил голову, пытаясь рассмотреть рану. Минуты две тупо пялился на свою собственную грудь, обтянутую хлопчатобумажной майкой серого цвета. Во-первых, я такого убожества давным-давно не носил. Последние лет двадцать покупал только качественное, трикотажное белье. Слава богу, зарабатываю нормально. Во-вторых, грудь эта была совершенно целая, ни в каких местах не испорченная. Новенькая, вполне себе здоровая грудь.
— Не понял, а где рана? — Снова спросил вслух, будто кто-то мог ответить.
Резко сел и тут же снова откинулся обратно на подушку. Голова взорвалась болью.
— Сука….
Провёл рукой по груди. Пощупал пальцами. На всякий случай. Если обманывают глаза, может, с тактильными ощущениями выйдет более успешно. Ни хрена. Раны нет. Где, млять, долбанная рана?!
А потом пришла еще одна мысль. Пугающая. А чего это у меня грудь такая рельефная? Тело какое-то слишком спортивное и накаченное?
Я поднес руки к глазам, внимательно посмотрел на пальцы, на ладони, покрутил их. И вот тут охренел окончательно. Татуировка. У меня она была. Последние лет пять. Нашла блажь, захотелось чего-то этакого. Набил себе на левом предплечье рисунок со смыслом. А теперь его нет. Вообще. Кожа совершенно чистая.
Черт. Я вскочил с кровати, не обращая уже внимания на головную боль и легкий гул у ушах. Мне нужно зеркало. Срочно! Нет, я могу понять, к примеру, отсутствие раны. Вернее, не совсем понять, конечно, но допустить, будто пуля каким-то чудом ударила в грудь и отскочила… не знаю… от булавки на галстуке, например. Бред полный. Но хоть какое-то объяснение. А вот татуха пропасть точно не могла. Причем, пропасть бесследно.
Замер посреди комнаты, поворачивая башку то влево, то вправо.
— Что, твою мать, происходит…
Зря я, наверное, поднялся с кровати… В помещении стояла очень странная мебель. Старая. Не в плане износа и долгой службы. Хотя, это тоже. Но гораздо сильнее насторожило, что подобное видел… да пожалуй, только у бабушки, в детстве. В ее доме. Или... в фильмах про жизнь в Советском Союзе.
Кровать, типа "полуторка", низкая, с немного пошарпанными грядушками. Стул с деревянными ножками, старая тумбочка, ночник на длинной подставке, с тканевым абажуром и веревочкой, которая включала свет. Рядом, на стене, навесное зеркало в деревянной толстой раме.
Я медленно подошел к этому зеркалу. Внутри появился противный мандраж. Осторожно, бочком, наклонился в сторону, наблюдая, как мое отражение выныривает в зеркальной поверхности, повторяя движение.
Честно говоря, хотелось заорать. Вот такая была первая реакция. Почесал кончик носа, очень надеясь, что гражданин в зеркале останется неподвижным. Типа, я — это не он. А он –это не я. Ни черта подобного. Мужик, лет тридцати пяти, точно так же, один в один, потер указательным пальцем нос.
— Сука… — Я засмеялся нервно и показал отражению средний палец. Оно сделало то же самое.
Да как так? Что за бред? Из зеркала на меня смотрел приблизительно мой ровесник, чуть моложе. Но! Это, твою, мать, ни хрена не я. Лицо более мужественное. Какое-то даже квадратное. Стрижка короткая. Я так не стригусь… Господи… О чем вообще думаю? Какая, на хрен, стрижка. Там все не мое. Глаза не мои. Нос не мой. Рот — тоже не мой. И подбородок. Это не мое лицо, вообще в целом!
Так… Спокойно… Истерикой делу не поможешь. Надо выстроить какую-то логическую цепочку происходящего. Где настоящий я? Почему вижу постороннего человека? И что это за место?
Покрутил головой. Рядом стоял стул с сиденьем, обтянутым облезлым атласом. Присел на него, обхватил голову руками. Чужую голову чужими руками!
Может я не отошел от наркоза, а все вокруг просто сон? Это — единственное мало-мальски адекватное объяснение происходящему.
Так… Нужно позвать кого-то. Я вскочил со стула и метнулся к двери. Но тут же остановился. И что? Кого позвать? Понятия не имею, где нахожусь. Но уж точно не в голливудском фильме, когда герою, без его ведома, поменяли лицо на другое, чужое. И все же... объяснение должно быть. Должно.
Мне нужно найти телефон и срочно позвонить. Я взметался по комнате, пытаясь разыскать вещи. Надеюсь, хотя бы они будут моими. Ни хрена. Шкаф, древний, как мамонт, вообще оказался пуст. Внизу только нашелся чемодан. Возле входной двери обнаружилась вешалка. Она стояла, как убогая цапля. На одной ноге. Деревянная вешалка, которой место в музее. На одном из крючков висела форма. Я уставился на нее, пытаясь осознать, какого черта тут делает военный китель, штаны. Судя по всему, принадлежит это летчику. Я, конечно, не эксперт, но похоже на то.
— Так… Ладно…
Оглянулся. Зачем? Не знаю. Один же в комнате. Хорошо. Значит, будем обыскивать. Принялся перетряхивать вещи. Просто телефона не наблюдалось нигде. На тумбочке, на низком столике, в шкафу, его не было. Теоретически, единственное место, где остался шанс найти мобильник, это — форма. Черта-с-два. Пусто. Зато имелся паспорт на имя Беляева Максима Сергеевича. Самое смешное… Хотя нет, ни хрена. Самое страшное, что фотография в документе была на сто процентов идентична отражению, увиденному мной в зеркале. А еще, на каждой странице документа имелся герб Советского Союза. Прописка — московская. Детей нет. Жены тоже.
— Это не смешно! — Сказал я фотографии в паспорте, а потом закрыл документ и сунул его обратно в карман.
Вообще, конечно, спасибо долгой и насыщенной адвокатской практике. За эти годы я видел столько всякого дерьма и неадеквата, что просто перестал удивляться чему-либо. Мне
