Хвала и слава. Книга третья - Ярослав Ивашкевич

— Да-а, — протянула Оля. — А что с Валереком?

Ройская, ничего не ответив, встала и обратилась к Анджею:

— Может быть, хочешь еще простокваши?

— Нет, нет, — ответил Анджей, — я совершенно сыт.

IV

Комната, в которой умерла тетя Михася, постепенно освободилась от поселившихся в ней беженцев. Одни нашли себе жилье в ближайшем городишке, другие отправились в Седлец, третьи двинулись к востоку — единственно возможный путь в Литву и в Советский Союз. Комнату привели в порядок, и в ней после отъезда матери решила поселиться Геленка.

Утром Геленка вошла в комнату. Перед старомодным, овальным, исполосованным зелеными тенями зеркалом стояла мать. Геленка остановилась на пороге. Мать не замечала ее, она вглядывалась в зеленоватую гладь зеркала, словно в воду, брови ее были напряженно сдвинуты, казалось, она силилась что-то вспомнить. Прежнюю прическу? Платье, с которым давным-давно уже рассталась?

Геленка кашлянула, и мать обернулась.

— Напрасно, мать, — сказала Геленка и принялась возиться в шкафу, стоявшем у противоположной стены. — Напрасно кокетничаешь перед зеркалом…

Оля возмутилась.

— Как ты выражаешься! Ты хорошо знаешь, что я никогда не кокетничаю перед зеркалом.

— Это верно. Но сейчас ты так старательно разглядывала себя.

— Да, смотрела.

— И что же ты высмотрела?

— Геленка, — Оля резко повернулась к дочери, — неужели тебе никогда не приходит в голову, что мать тоже человек?

— Нет, никогда. Так же, как тебе не приходит в голову, что дочь тоже человек.

— Послушай, — уже мягче сказала Оля, — прежде всего ты не знаешь, что и когда приходит мне в голову. Слишком мало тебя это интересует.

— До чего же ты сентиментальна!

— Лучше быть сентиментальной, чем черствой, — сказала Оля и вышла из комнаты.

Был уже полдень. Оля вошла в холл; по лестнице с другой стороны спускался Спыхала. Вдруг из столовой донесся крик:

— Немцы едут, немцы едут!

Анджей и Ройская бросились к окнам. На главной аллее показался маленький немецкий автомобильчик. Сидящих в машине отсюда нельзя было разглядеть.

— Идите все наверх, — распорядилась Ройская и пошла к входной двери. В холле остались стоять растерянные Оля и Казимеж.

— Сидите наверху и не показывайтесь, — сказала им Ройская. — Немцы.

Анджей наблюдал из окна. Машина остановилась у крыльца, из нее вышли двое. Один был немецкий летчик с медлительными и изящными движениями, другой — штатский в полувоенной фуражке, высоких сапогах и полушубке. Однако этот тоже держался, как военный. «Вернее, как бывший военный», — мысленно поправился Анджей. И вдруг он узнал его: это был Валерек.

Анджей двинулся следом за пани Эвелиной, он не хотел оставлять тетку одну. Так близко видеть немца в военном мундире ему приходилось впервые. Появление Валерека — тоже событие не слишком радостное. Он почувствовал, как кровь отлила от лица и похолодели руки.

Валерек и его спутники вошли в прихожую. Лицо пани Ройской было бледно, губы сжаты. Валерек сделал вид, что не замечает этого.

— Я попросил моего друга, господина фон Бёма, подвезти меня. Я очень беспокоился о тебе, мама, но вижу, что у вас все в порядке.

Ройская молчала.

Валерек продолжал с наигранным оживлением:

— Это мой новый друг, поручик фон Бём. Он сейчас стоит в Седлеце…

Молодой офицер поклонился. Пани Ройская кивнула, но руки не подала. Валерек постарался и этого не заметить.

— Прошу, — обратился он к немцу, не дожидаясь приглашения матери и, видно, опасаясь, что приглашения этого так и не последует, — прошу.

И, сбросив полушубок, Валерек повел офицера в зал. Тут он заметил Анджея.

— А, и ты здесь? — сказал он, не подавая ему руки и не представляя офицеру.

Вошли в зал, уселись в кресла. Увидев, что иного выхода у нее нет, пани Ройская последовала за ними. Пошел и Анджей, сжимая похолодевшие руки. Говорил один только Валерек и говорил без передышки. На очень плохом немецком языке он принялся рассказывать своему «новому другу» историю Пустых Лонк. Со всеми подробностями он описал памятный эпизод тысяча девятьсот двадцатого года, а потом начал говорить о том, как хорошо мать ведет хозяйство. Видно было, его очень заботило, чтобы у немца составилось хорошее впечатление о хозяйстве. Офицер, кажется, понял это и сказал (это были его первые слова с момента появления в польском доме):

— Очень хорошо, что хозяйство в таком порядке. Я думаю, мы не оставим на месте людей, которые не умеют вести хозяйство. Вы ведь понимаете, нам надо кормить армию. Однако, — добавил он, улыбнувшись и склонив голову в сторону пани Ройской, — в том случае, если бы дела сложились как-нибудь иначе, я ничем не мог бы вам помочь. Это не по моей части.

— Что вы, господин барон, — с преувеличенным жаром воскликнул Валерек, — мы бы не осмелились вас беспокоить. Но я думаю, если бы что-нибудь угрожало моей матери, вы предупредили бы нас?

Немец что-то невнятно пробормотал, из чего можно было заключить, что вряд ли предупредил бы. Но Валерек тараторил дальше:

— Я страшно о тебе беспокоился, мама. — Он мешал немецкие фразы с польскими. — Страшно беспокоился, хотя, к счастью, здесь близко не было никаких боев.

— Но сожжено много деревень, — сказала пани Ройская по-немецки с великолепным произношением.

Летчик очень внимательно посмотрел на нее. Это был светлый блондин, чуть-чуть рыжеватый и веснушчатый, с бесцветными, прозрачными глазами. В его лице, удлиненном, с тонкими чертами, было что-то дегенеративное. Слова Ройской, ее отличное немецкое произношение, видимо, заинтересовали его, но он ничего не ответил ей.

— Бои шли где-то в Восточной Пруссии, — сказал Валерек, то и дело переходя с немецкого на польский. — Что за бессмыслица вся эта война — просто сплошная нелепость! Неужели можно было думать, что мы в состоянии сопротивляться такой мощи?

Тут вмешался Анджей:

— Думали, что это не такая уж большая мощь.

Валерек с презрением взглянул на него.

— Все дело в том, кто думал.

— Наши командиры, наши вожди.

— Ах, вот кто!

Они говорили по-польски. Немец переводил взгляд с Анджея на Валерека и с Валерека на Анджея. Он словно сравнивал их. Это было понятно — каждому бросалось в глаза их сходство. Только у Анджея глаза были светлые, иногда казались совсем голубыми, а иногда серыми; у Валерека же глаза были темные и угрюмые, а сегодня как-то особенно неспокойные. Анджея поразил лихорадочный блеск в глазах Валерека, когда тот смотрел то на мать, то на этого равнодушного и антипатичного немца.

Ройская, видимо, тоже почувствовала беспокойство сына.

— Тебе нечего было бояться, ты знаешь, что я сама все могу уладить.

— Но у вас здесь слишком много народу.

— Что поделаешь, это беженцы, не могу же я их выгнать.

— И много их здесь?

Ройская не ответила.

— Я спрашиваю, много ли их в усадьбе?

— Много. Посмотри сам.

— И в доме тоже есть?

Пани Ройская и этот вопрос Валерия оставила без ответа.

Окна зала выходили в парк, отсюда видны были ворота и клумба перед домом. И хотя кусты и деревья заслоняли ворота, пани Эвелина заметила бричку, въезжающую во двор. Она испуганно поднялась. Но было уже поздно. Валерек проследил за ее взглядом и успел рассмотреть и коляску и фигуру женщины, вышедшей из нее.

— Те-те-те, — сказал он и тоже встал. — Простите, — обратился он к офицеру, — но тут приехала одна особа, которая меня очень интересует. Вы меня извините? — повторил он еще раз и поспешил в переднюю.

Вновь прибывшая стояла у вешалки и снимала с себя платки и пальто. Это была Кристина.

— Крыстя, ради бога, что тебя сюда привело? — с улыбкой произнес Валерек.

Кристина так и застыла на месте.

— А где же твой достопочтенный муж? — иронически произнес Валерек.

И, подойдя к ней, внезапно обнял ее и, прежде чем Кристина успела крикнуть, впился ей в губы. Потом отошел и громко расхохотался, словно это была лучшая в мире шутка.

— Как ты смеешь! — крикнула Кристина. Но тут же овладела собой и, сняв пальто, спокойно спросила: — Где тетя?

— Она в зале, принимает немецкого офицера, — сказал Валерек.

— Что за вздор!

Кристина прошла в зал. В самом деле, пани Ройская сидела в обществе Анджея и немецкого офицера.

— Тетя, я к вам на минутку, — не здороваясь ни с кем, сказала Кристина.

Ройская встала и торопливо вышла вслед за гостьей. Кристина пробежала через столовую в буфетную и только там схватила тетку за руку. Она смотрела ей в лицо испуганно и растерянно, вряд ли это было вызвано только неожиданной встречей с бывшим мужем.

— Тетя, — заговорила она, — мой муж вернулся после сражения в Пруссии. Сейчас он у меня и не знает, как ему быть, я приехала к вам за советом.