Засекреченные трагедии советской истории - Игорь Кузнецов

Участки, в конце концов, были признаны непригодными, трудпоселенцев стали перемещать на новые места, вниз по той же реке, ближе к устью.

Побеги, начавшиеся еще на острове (хотя там это сделать было куда труднее: ширина Оби около километра, на реке еще шел лед), здесь приняли массовые размеры. Пошли слухи: мол, во-первых, решено истребить деклассированный элемент, а, во-вторых, в 40 км отсюда есть железная дорога (в действительности до ближайшей станции было более 300 км). Последнее «подтверждалось» тем, что на одном из участков в ясные зори слышались отдаленная гармонь, крики петуха и звуки, подобные гудку. На самом деле это был крохотный поселок, от которого участки отделяло непроходимое болото. Люди, не зная, где они, бежали в тайгу, плыли на плотах, погибали или возвращались обратно.

После расселения на новых участках к строительству полуземляных бараков, вошебоек и бань приступили только во второй половине июля. Жизнь начинала входить в свое русло — появилась работа, люди стали получать по 750–1000 г хлеба. Смертность, однако, оставалась высокой, основной причиной чему служили болезни. Особенно свирепствовала дизентерия.

К массовым болезням и смертям начсостав да и сами поселенцы вскоре стали относиться как к чему-то неизбежному и привычному. Трупы, которые лежали на тропинках в лесу, плыли по реке, прибивались к берегам, уже не вызывали смущения. Человек переставал быть человеком. Из 6100 высланных, прибывших из Томска, плюс к ним еще 600–700 человек (точное число установить не удалось), переброшенных на назинские участки из других комендатур, на 20 июля 1933 г в живых осталось 2200.

Назинский остров оставил неизгладимую мету у всех оставшихся в живых, даже у отъявленных рецидивистов, видавших виды на своем веку. Они прозвали его островом смерти (людоедов). Местное население усвоило это название, а слух о том, что здесь было, пошел вниз и вверх по рекам.

В конце 1933 г. сюда из Новосибирска пришло сразу два парохода с пустыми баржами. Сиблаг решил эвакуировать уцелевших. Половина назинцев не могла пройти по тропам на баржу, настолько они были больны, измождены. Их несли на носилках и складывали рядами в трюмах. Катер «Быстрый» на малых баржах подвозил оставшихся в живых с поселков.

По окончании «эвакуации» Александро-Вахтовская участковая комендатура «подбила бабки». Отправила она свыше 6000 человек, а приняла обратно 2856. Остальные пошли на «естественную трату».

Сколько всего их было — трудно сказать. Так же трудно сказать, кто они, потому что документы отбирались и при аресте, и в эшелонах и баржах (рецидивистами на курение). То, что осталось, было уничтожено частью на острове и позднее органами госбезопасности для устранения следов преступления.

НКВД — ГЕСТАПО: БРАК ПО РАСЧЕТУ

Долгое время историки и публицисты с неловкостью обходили проблемы, связанные с советско-германским договором от 23 августа 1939 г. До сих пор не стихают дискуссии вокруг политической ситуации лета 1939 г. Причин тому несколько. Главная из них — желание постичь суть приведших к войне драматических событий и сделать необходимые выводы. Но есть и другие причины.

Палачи обмениваются жертвами

Сегодня читателю практически ничего не известно о том, с какой «специфической» целью использовался с 1939 г. ряд пересыльных тюрем НКВД в западных районах СССР.

Декабрь 1939 г.

«Нас было двадцать восемь мужчин и три женщины… Все лица от страха казались застывшими. Мы стояли и смотрели на железнодорожный мост, который разделял занятую немцами Польшу и ее часть, оккупированную русскими. Через мост к нам медленным шагом направлялся военный. Когда он подошел ближе, я разглядела эсэсовскую фуражку. Офицер НКВД и эсэсовец приветствовали друг друга, приложив руку к козырьку. Из узкой светло-коричневой сумки офицер НКВД вытащил список и стал называть фамилии. В этот момент от нашей группы отделились трое, бросились к энкаведисту и стали что-то взволнованно ему объяснять. Рядом со мной кто-то прошептал: «Отказываются переходить мост!». Один из трех был еврей-эмигрант из Венгрии, двое других — немцы: учитель по фамилии Кениг и молодой рабочий из Дрездена, который участвовал в вооруженной стычке с нацистами, бежал в Советскую Россию и заочно в Германии был приговорен к смертной казни. Конечно же, всех троих погнали через мост…»

Этот отрывок из книги воспоминаний Маргарет Бубер-Нойман «Узница Сталина и Гитлера», вышедшей во Франкфурте-на-Майне в 1949 г. Той же теме отдал должное австрийский историк Ханс Шафранек. Он «поднял» в политическом архиве германского МИДа соответствующие нацистские документы и опубликовал в книге «Между НКВД и гестапо» (Франкфурт-на-Майне, 1990). Ширятся возможности и для работы в отечественных секретных прежде архивах. Мы узнаем, наконец, некоторые реальные подробности сталинско-гитлеровских игр до и после пакта 1939 г.

Выдачу немцев, арестованных НКВД, принято связывать с пактом 1939 г. Теперь становится очевидным, что активная высылка (единичные случаи бывали и раньше) началась еще в самом начале 1937 г. И до пакта, можно предположить, из Союза в Германию было отправлено несколько сот человек (общее число высланных и выданных — более тысячи).

Как это происходило? Ранней осенью 1936 г. германский посол Шуленбург высказывает Молотову и Литвинову пожелание германской стороны, чтобы находящиеся под следствием НКВД германские граждане, признанные невиновными, или те, против кого имеется недостаточное количество улик, были высланы из СССР. В ноябре 1936 г. Шуленбург еще раз обращается к Литвинову с просьбой выяснить судьбу арестованных германских граждан. Советская сторона дает понять, что высылка возможна.

В начале 1937 г. замнаркома иностранных дел Крестинский сообщает Шуленбургу, что согласно приговору Особого совещания из СССР в Германию высылаются 10 человек.

Практически все это выглядит так: германское посольство обращается в Наркоминдел, и уже наркоминдельцы связываются с НКВД. Германское посольство направляет в Наркоминдел списки, в ответ немцам называются свои имена. Среди высылаемых были и спецы, и политэмигранты, и просто люди, уже десятилетиями жившие в СССР. Объединяет их только одно — все они арестованы. Как же воспринимали свой приговор сами высылаемые? Были такие, что считали: если уж сидеть, так у себя на родине «за дело», и даже настаивали на высылке. Но очень часто это воспринималось как трагедия.

Иногда высылка происходила и без предварительного ареста. Так было, например, с известным немецким актером Эрвином Гешоннеком. В 1937 г. в немецком театре в Одессе он играл роль следователя НКВД, успешно раскрывшего вредительский заговор. Но НКВД ставил свои «спектакли»: труппа была разогнана, Гешоннек исключен из партии и в три дня выслан из СССР. Спустя некоторое время он оказался в концлагере у «своих».

После пакта 1939 г. ситуация с высылкой меняется. Теперь германское посольство уже не просит и не осторожничает, оно требует: «…настоящие дружественные отношения между III рейхом и СССР несовместимы с тем, чтобы такое количество германских подданных находилось в советских тюрьмах».

11 ноября 1939 г. в ответ на настойчивые требования Шуленбурга тогдашний заместитель наркома иностранных дел Потемкин просит его обратиться непосредственно к Сталину и Молотову. 14 октября 1939 г. Шуленбурга принял Молотов, который заверил, что займется этим вопросом.

Если в 1937–1938 гг. высылали осужденных по приговорам Особого совещания НКВД СССР, то в 1939 г выдавали тех, кто уже просидел 2–3 года в советских тюрьмах и лагерях. Изможденных лагерников и тюремных заключенных везли из Орла и Ярославля, из Норильска и Воркуты, из Новосибирска и Владивостока и помещали в спецкамеры в Бутырках. Их подкармливали, выдавали кое-какую одежду — готовили к передаче. По этапу доставляли в минскую пересыльную тюрьму, а затем уже отправляли в Брест. Как и в 1937–1938 гг. эти камеры наполнялись теми, кто имел все основания бояться гестапо.

С декабря 1939 г. по апрель 1941 г. НКВД и гестапо вступают в непосредственный контакт, отношения между карательными аппаратами двух режимов напоминают игру, когда партнеры садятся за стол и стараются обмануть друг друга.

Трудно представить, что происходило с людьми, попавшими в это чертово колесо. Тех, кого собирались выдавать немцам, заставляли становиться агентами НКВД и подписать, например, фиктивные расписки в получении денег, а тем, кто отказывался, угрожали, что дадут на них компромат в гестапо.

Но НКВД передавало в руки гестапо не всех германских подданных. Оставляли тех, кого можно было эффективно использовать для работы на оборону. Характерна судьба профессора Ф. М. Неттера. Будучи евреем, он в 1934 г. бежал из Германии в СССР, опасаясь преследований и гонений. Первый год он жил в Москве и работал в одной из закрытых лабораторий, выполнявшей оборонные заказы. Летом 1936 г. он стал профессором Томского научно-исследовательского института математики и механики. В декабре 1938 г. был арестован Томским горотделом НКВД и доставлен в г. Новосибирск с целью дальнейшей высылки в Германию.