Журналюга (СИ) - товарищ Морозов

Паша с явным облегчением прошел на свое место. Катя сочувственно на него посмотрела и тихо посоветовала сходить на перемене в школьный медпункт — попросить у медсестры таблетку анальгина. Паша покачал головой: ничего, как-нибудь досижу. Мол, и так много пропустил, надо донять…

Катя хмыкнула: раньше Пашка Матвеев такой прилежностью и любовью к учебе никогда не отличался. Наоборот, всегда был рад пропустить пару уроков или же даже пару-тройку учебных дней. Да и домашние задания делат так себе… А хорошие оценки (кроме русского языка и литературы) получал исключительно благодаря отличной памяти и явной склонности к точным наукам. В эпоху научно-технической революции в СССР это очень ценилось. К тому же Пашка всегда активно участвовал во всех школьных мероприятиях (будь то сбор металлического лома или же макулатуры) и еще участвовал в разных районных олимпиадах по математике и естественным наукам, что приносило школе дополнительные очки в негласном (но очень важном!) соревновании между средними учебными заведениями города. Поэтому директриса (а за ней — завуч и почти все учителя) относились к Пашке весьма снисходительно и прощали ему мелкие шалости и пропуски уроков. Но теперь, похоже, что-то в ее друге изменилось… Неужели травма головы так на него подействовала? Интересное явление!

Катя еще раз внимательно посмотрела на своего соседа и решила, что нужно за ним понаблюдать подольше. Она собиралась после школы поступать в медицинский институт (мама-педиатр советовала в Первый мед, а папа-стоматолог — в Третий, стоматологический), поэтому все, что касалось тела человека и его состояния (и особенно — мозга), ее очень интересовало. Вполне возможно, что она выберет для себя в будущем медицинскую специализацию, как-то с ним связанную…

Глава 3

На большой перемене он вместе со всеми прошел в буфет на первом этаже, отстоял длинную очередь и получил стандартный школьный обед: тарелка жидкого супа, котлетка с ложкой картофельного пюре, компот, два куска хлеба. «Не очень-то для молодого, растущего организма, — грустно подумал Паша. — зато дешево и быстро». Буфетчица работала, как отлично налаженный автомат (или робот), на каждого ученика уходило всего несколько секунд. Полполовника супа — плюх в одну тарелку, котлетку — в другую, туда же — картофельное пюре (шмяк!), а компот и хлеб ребята брали сами с подноса. И за всё за это удовольствие — всего тридцать копеек. Вполне по карману всем семьям — даже не очень богатым. Или же вообще бедным.

Хотя, вспомнил Паша, в Советском Союзе (и особенно — в крупных городах, а тем более — в Москве) совсем уж бедных не было. Практически каждый человек мог найти работу и получать кое-какие деньги. На всех городских предприятиях у проходных тогда висели объявления и листочки со словами: «Требуется…» А далее шел внушительный список требуемых рабочих профессий, причем зарплаты были вполне приличными (по советским меркам, конечно же), двести-двести пятьдесят и даже триста рублей в месяц. Так что любой человек, пусть даже вообще без профессии и каких-то особых знаний и умений, мог легко устроиться на завод или фабрику (да хоть бы грузчиком на ближайшую стройку или овощную базу!) и регулярно получать деньги.

А заодно мог решить вопрос с жильем: практически при крупных предприятиях обязательно были рабочие общежития, где иногородним предоставляли место со всеми удобствами (обычно — одна комната на троих-четверых). В общем, чтобы стать совсем уж нищим, голодать и жить на улице — это в СССР надо было очень и очень постараться!

Другое дело, что в любом обществе всегда были, есть и будут люди, органически неспособные долго сидеть на одном месте и упорно трудиться. Такие типы периодически кочевали по городам и весям, искали, где получше и пожирнее, но по сути — просто не умели (да и не хотели) жить, как все. И постепенно опускавшиеся все ниже и ниже, на самое дно.

Беспокойный характер, общая неустроенность, традиционная привычка заливать все проблемы вином и водкой — и вот вам скорый результат: человек очень быстро опускался на дно, деградировал и превращается в некое пропитое, грязное, вшивое и крайне неприятное существо.

Во времена Горького такими людей обычно называли босяками и нищебродами, потом, при Советской власти, — асоциальными элементами и тунеядцами, а в лихие девяностые годы появилось новое слово, которое быстро прижилось и стало популярным: бомжи (от казенного милицейского термина «лицо без определенного места жительства»). В эпоху дикого капитализма, общего беспредела и вседозволенности, которую почему-то называли «свободой», каждый мог вести такой образ существования, какой мог и хотел. Хочешь спиваться и спать под забором — пожалуйста! Тебе никто слова не скажет…

Подобные типы, вздохнул про себя Паша, есть в любой стране и при любом строе — даже самом справедливом и социально-ориентированном. В Советском Союзе с хроническими тунеядцами и конченными алкоголиками боролись (по мере сил и возможностей, разумеется), брали на контроль, устраивали на работу, а самых упёртых даже высылали подальше из крупных городов — чтобы не мозолили глаза и не портили участковым отчетность. Или же вообще судили и приговаривали к ссылке с обязательным трудоустройством на новом месте. Но в девяностые годы начался хаос, на бомжей стало всем наплевать и они расплодились со страшной силой, оккупировав все вокзалы, трассы теплоцентрали и удобные подвалы. Занимались главным образом попрошайничеством и мелким воровством. Затем, в нулевые и десятые годы, их количество резко сократилось: большинство быстро и благополучно покинуло сей бренный мир — от паленой водки, тяжелых болезней и пьяных разборок с драками и поножовщиной.

…Школьный обед, несмотря на свою скудность, оказался достаточно вкусным, и Паша съел все подчистую. И почувствовал, что не совсем наелся… Наверное, молодой организм и впрямь требовал гораздо больше калорий. «Надо бы поплотнее завтракать дома, — решил Паша, — тогда не так будет хотеться есть в школе». И мысленно усмехнулся: надо же, он уже называет чужую квартиру своим домом! Хотя, если разобраться, раз он попал в тело Паши Матвеева, то и должен жить его жизнью. В его доме и с его родителями и братом Васькой. И постараться особо не накосячить, не подставить его. И себя.

Рядом с Пашей сидели и обедали Сашка и Вовка (верные друзья!). Галина Ивановна (сегодня — дежурный учитель) тоже была в столовой и бдительно следила, чтобы ребята не оставляли грязную посуду на столах, а относили всё на мойку.

После обеда Паша обычно курил, по привычке он полез в карман пиджака, но вовремя вспомнил, кто он и где находится. Значит, с куревом придется завязать- дымить, как некоторые, тайком от взрослых за школой, рискуя каждую минуту быть застигнутым на месте преступления, а потом и наказанным (вызов родителей к директору — это как минимум), он не хотел. Да и учителя наверняка унюхают запах и донесут отцу с матерью, а выяснять отношения с ними он не хотел. Пашка Матвеев, судя по всему, пока табаком не баловался, значит, нечего и начинать.

После физики осталось всего три урока, надо было их просто пересидеть. На геометрии (учительница — пожилая и весьма полная Светлана Васильевна) он честно попытался вникнуть в суть очередной задачи, разбираемой на доске, но опять не получилось — ничего не понял. Тупо переписал ее в тетрадь и дал себе слово разобраться позднее. Потом он вместе с классом внимательно слушал объяснение Светланы Васильевны, как правильно рассчитать объем усеченного конуса. Кажется, даже немного вник. Уже прогресс!

Да, по математике, геометрии, астрономии, физике, химии (очевидно, и биологии) он никогда не станет отличником. Паша вспомнил, что у него в школе всегда были не самые высокие оценки по этим предметам, значит, нужно напрячься, чтобы вытянутих хотя бы не слабые четверочки. А лучше все же на «пять»… И позубрить кое-что. Не всегда же будет прокатывать отмазка «у меня голова сильно болит». Придется, очевидно, посидеть в воскресенье за учебникам, постараться. По поводу английского, истории и обществознания Паша не беспокоился — с этим у него всегда было очень хорошо, а уж по литературе и русскому — вообще отлично. Ничего, он себя еще покажет! Дайте только дождаться первого сочинения!