Увидеть море - Павел Зайцев

Оставаться в цеху после такого неромантического завершения работы было неудобно, и, сделав вид, что вдруг вспомнил о неотложном деле, я ретировался из цеха.

Эпизод 5: Юрчик

Лето 1994-го началось штроблением стен и монтажом светильников. Днём я трудился в бригаде электриков, подчинённых моего отца (бригада ух! — работаем до двух), с которыми мы скорее нередко, чем редко приговаривали за обедом бутылку другую портвешка, а вечера пролетали в весёлых пьянках с братом и Юрцом, нашим лучшим другом, по случайности бывшим вдвшником и по знакомству нынешним сержантом ФСБ, в нашей сарайной штабквартире, которая перевидала за это время не мало.

Меня и брата с Юрчиком связала настоящая дружба. Это было родство интеллекта, основанное на одинаковом чувстве юмора и жизненных принципах. Мы трое имели слишком высокие культурные запросы, чтобы смешаться с толпой районных «конкретных пацанов», и слишком жизнелюбивый нрав, чтобы вести «ботанический» образ жизни. У нас словно появился третий брат, который во многом стал нам моделью для подражания.

Наши вечерние философские беседы под водочку часто превращались в ночные походы за «второй» или «третьей», которые заканчивались стычками и потасовками с группками враждебно настроенной приблатнённой гопоты, что только укрепляло маленькое братство, где каждый был готов рискнуть за друга здоровьем, а то и жизнью.

Однако чем бы ни била меня жизнь в то лето, будь то электрические разряды или кулаки гопников, ничто не могло украсть непроходящего ощущения счастья. Я только что закончил школу, и жил ожиданием того дня, когда смогу вырваться из порядком доставшей меня серой и суровой окружающей действительности и полной грудью вдохнуть воздух студенческой свободы.

Многие люди задаются вопросом: «Что же такое счастье?» Я для себя нашёл ответ довольно быстро. Счастье — ожидание перемен к лучшему. Человек счастлив, только пока в жизни наблюдается позитивная динамика. Всё остальное — понятие относительное: нищий, нашедший три рубля, может быть гораздо счастливее, миллионера, чьи акции упали на 0,0001 процент.

Вечера того лета врезались в мою память навсегда. Я запомнил их в мельчайших деталях со всеми красками и запахами, и при каждом воспоминании я погружаюсь в них, и кажется, я снова там. Эти моменты безвозвратно ушли, но, я верю, они и сейчас существуют где-то в параллельной реальности, заботливо созданной моей памятью. Там прямо в эту минуту в магнитофоне, висящем на стене просторного каменного сарая, играет сборник из песен Кузьмина, Дейла Кавердейла и Яна Гиллана. Это Юрчик окультуривает наши непросвящённые мозги ротацией любимого хард-рока.

Он сидит, держа в руке пластиковый стаканчик с дешёвым портвейном, и, изредка кривясь от боли и хватаясь за рёбра, рассказывает о последних приключениях.

В прошлые выходные он ездил на спасение машины своего друга в село под Нальчиком. Село было кабардинское, но с незапамятных пор там угнездилась мощная осетинская диаспора. У друга угнали видавшую виды восьмерку модного цвета «мокрый асфальт» некие осетинские воры, которые, по стандартной схеме, предложили возвратить украденное за определённую мзду.

Несмотря на то, что товарищ Юрчика (так как история не сохранила его имени, я буду называть его, Гришей) служил очень младшим сержантом при гараже МВД, решить вопрос через административный ресурс у него не было шансов. В республике исторически у каждого бандита имелся свой разной степени высокопоставленности родственник в Министерстве Внутренних Дел. Без этого извлекать добавленную стоимость из преступной деятельности в КБР считалось моветоном. Однако, сдаваться судьбе было не в Гришиных правилах.

Гриша явился с жалобами и полным пакетом подношений к Юрчику. После двухсуточного возлияния в полукомнатной резиденции Юрца герои повествования пришли к выводу, что с волками нужно разговаривать по-волчьи и, вооружившись двумя бутылками коньяка и плохим запахом изо рта, отправились на встречу с осетинской транспортной мафией.

Поначалу все складывалось удачно. Прибыв на раздолбанном такси на место встречи на окраине захолустной деревушки, мстители обнаружили осетинского торчка астеничной наружности, который не без усилий поведал им о своих неправедных замыслах.

Гнев силовиков не заставил себя ждать. Наркоман был истыкан ксивами и затрещинами и водружен на заднее сиденье такси, после чего вся компания покатила туда, где, по словам скисшего правонарушителя, обреталась угнанная машина Григория.

В процессе перемещения угонщик несколько раз путался и давал неверные указания, вследствие чего половина его головы покрылась слюной Гриши, который безостановочно орал что-то угрожающее в торчковое ухо. Другая половина украсилась радужным переливчатым синяком, за авторством Юрчика.

Нестись по пыльным ухабам кавказских степей, подогревая себя коньяком, и подвергая незамысловатым, но справедливым пыткам, злополучного транспортного злоумышленника, было весело, но, как говорил Соломон, проходит всё, даже хорошее.

Под психоделические запилы кабардинской этнической музыки из старой магнитолы наша компания ворвалась на укромную поляну, где приветливо поблескивала боками родная Гришина «восьмёрка». Это радовало. Однако вокруг украденной машины полукругом собрались мрачного вида люди, одетые в модный китайский ширпотреб. Это печалило.

Ситуация выходила из под контроля, жалобно посматривая на Гришу и Юрчика.

Наш друг решил действовать.

- Салам Алейкум, братья! — выскочил он из машины, уверенным взглядом обводя собравшихся. — Мы с вами живём на одной земле, по одним законам!

Речь была пылкой и убедительной. Подогретый коньяком Юрец, походя, дал прикурить Цицерону, Демосфену и, зачем-то, Катону Старшему. Загипнотизированная аудитория завороженно колыхалась в надвигающейся тьме, как кобра перед дудкой факира.

Пылкая риторика разила низменные инстинкты подельников разукрашенного торчка (а это были именно они), и сводилась к тому, что по братским понятиям, нужно было выпить коньяка, обняться и возвратить машину первоначальному владельцу. Гангстеры внимали вдумчиво и где-то даже почтительно. На определённом этапе у Гриши даже появилась надежда уехать отсюда на родной восьмёрке.

- Надеюсь, всем теперь всё ясно? — закончил свою речь Юрец.

- Мне ещё раз объясни, — от толпы отделилась двухметровая гора мыщц, заросшая рыжей шерстью и приблизилась к Юрчику.

(На этом месте Юрчик прерывает свой рассказ.

- Ну, за понимание! — мы чокаемся пластиковыми краями и выпиваем.

Повисает пауза. Мы громко похрустываем свежими огурцами с нашей дачи.

- Так, а что же дальше? Что ты ему сказал? — спрашиваем мы.

Юрчик улыбается печально и иронически.

- Да я посмотрел на него снизу вверх и понял, что он слишком здоровый, не поймёт.)

- Да ты не поймёшь! — сказал Юрчик и, резко размахнувшись, что есть силы, треснул абрека в челюсть. Громила слегка качнулся из стороны в сторону, тряхнув головой, и ситуация, всхлипнув, перешла под контроль кровожадных угонщиков машин.

В описании дальнейшего Юрчик и Гриша не могли прийти к консенсусу, но оба сходились на том, что большинство угонщиков было обуто в кроссовки, а не в ботинки, или, скажем, кирзачи. Иначе всё могло закончиться гораздо хуже.

(Мы наливаем ещё и толкаем одобрительные тосты, перемешивая их шутками. А фраза «слишком здоровый, не поймёт» становится нашим локальным мемом.)

Это было счастливое время.

Я одновременно жаждал перемен и новых впечатлений, но не хотел расставаться с людьми, ближе которых у меня не было. Думаю, что-то подобное испытывали и они. С одной стороны были рады и даже где-то горды за то, что я смог вырваться из болота этого гиблого городка в большую и интересную жизнь. С другой стороны со мной отсюда уходила какая-то счастливая и беззаботная пора. Ведь двое друзей — совсем не то, что трое.

Мы больше шутили и смеялись, скрывая печаль от неминуемого расставания. Юрчик обещал приезжать в Пятигорск, в котором располагался мой институт. Однако потом за пять лет он так ни разу и не выбрался ко мне, хотя отделяли нас всего лишь три часа на автобусе.

Прошли годы. Жизнь раскидала нас за тысячи километров, редкие звонки сменились молчанием. Постепенно разговоры стали всё более натянутыми. Юрчик обижался, что не приезжаем и редко звоним. Злился на себя, что не может решить финансовые проблемы и самому выбраться к нам. И, мало по-малу, общение сошло на нет. Когда вы живёте разной жизнью за тысячи километров друг от друга говорить не о чем.

Мы долго винили себя с братом, что потеряли связь с другом. Каждый раз, выпив водки, мы клялись в один прекрасный день бросить всё и приехать к Юрцу в Нальчик. Нагрянуть с подарками и закутить на неделю. Так, как мы никогда не могли закутить в дни нашей юности по причине безденежья. А жизнь затягивала бытовыми проблемами постоянными «важными» тратами, и время уходило.