Проклятие Персефоны - Рина Харос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слегка изогнула бровь и состроила недовольное выражение лица, стараясь понять, что такого плохого может произойти на обычной казни. Взвесив все «за» и «против», равнодушно спросила:
– Это, например, что? Неужели после казни пират вдруг воскреснет? – Усмехнувшись, кинула острый взгляд в сторону Анны, заметив на ее лице беспокойство.
Женщина промолчала.
– Если это все, что ты хотела сказать, то будь добра, не мешай мне собираться и закрой дверь с той стороны. Мы… я целый год ждала эту ярмарку, и меня не спугнет даже смерть пирата и твое глупое предчувствие.
После этого я демонстративно отвернулась, достала из шкафа платье и, кинув его на кровать, принялась руками разглаживать небольшие складки на тонкой ткани. Внешне я была непоколебима, но внутри все трепетало: проснулся страх совершить непоправимую ошибку. Ведь никто не должен знать мою истинную сущность.
Анна устало вздохнула, развернулась, тихонько открыла дверь и, прежде чем выйти, сказала:
– Ты еще пожалеешь о том, что не послушалась.
Громко хлопнув дверью, она оставила меня один на один с брошенными словами.
Негромко засмеявшись, я надела платье, подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в знакомое за многие десятилетия овальное лицо, обрамленное золотисто-рыжими ниспадающими до талии волосами – моя просьба сохранить прежнюю внешность все-таки исполнилась. Черты были настолько человечны, настолько правильны, что никто не смог бы догадаться о моей тайне. Я всегда гордилась янтарными локонами, представляя, сколько мужчин хотели бы зарыться в них ладонями и притянуть к себе. Пухлые нежно-розовые губы, длинные ресницы, миндалевидные зеленые глаза – одним только взглядом могла легко свести с ума любого мужчину, но не этого требовала моя истинная сущность. Единственное, что мне не нравилось, – тонкий, слегка вздернутый нос, который придавал лицу игривое выражение, из-за чего ко мне многие относились несерьезно, считая легкомысленной и ветреной. Хотя это тоже было мне на руку. Ростом я, к сожалению, как и все сирены, похвастаться не могла: издалека меня путали с подростком лет тринадцати.
Платье из шелка цвета спелой вишни казалось невесомым, пояс подчеркивал фигуру. Тонкие лямки, усеянные мелким алым бисером, почти сливались с нарядом, но стоило солнцу протянуть лучи, как они засияли радугой. Изначально платье доходило мне почти до пят, но я, не спавшая до рассвета, за несколько часов перекроила наряд, чтобы при ходьбе шелк струился, соблазнительно оголяя бедро. Карманы были расшиты бисером такого же оттенка, что и лямки, создавая витиеватые узоры.
Прикоснувшись к кулону, я слегка отвела его в сторону, оголяя маленький участок кожи на груди и позволяя сирене вынырнуть на поверхность. Приятное тепло разлилось по телу, глаза заволокла алая пелена, на шее раскрылись рваными бутонами жабры. Предвкушая казнь пирата, я широко улыбнулась, обнажив мелкие заостренные зубы. Пусть и не стану погибелью для мальчишки, но наблюдать за его мучениями – истинное наслаждение.
* * *
Спустя несколько часов мы с Генри шли бок о бок и скупали все сладости, которые оказывались у нас на пути. Хотя мое лицо светилось от счастья, я прокручивала в голове слова Анны, чтобы понять: это была угроза или предупреждение? Наблюдая за детьми, носившимися вокруг в старых лохмотьях, невольно вспомнила то, что отчаянно пыталась забыть.
Измученная жаждой и голодом, я бежала сломя голову от двух мужчин, которые пытались меня догнать и отрубить руки за воровство. Как бы тяжело ни было, не могла применить чары, выдав тем самым себя.
Споткнувшись, я упала на землю, прижимая к груди сгнившее украденное яблоко и, не в силах пошевелиться от сковывающего страха, наблюдала, как стражи стремительно приближались. В руках у них сверкали короткие шпаги, лезвия которых легко вспарывали горло, не позволяя жертве даже осознать кончину.
В переулке не было никого, кто мог бы мне помочь. Лишь издав короткий крик, я почувствовала, как правую сторону лица пронзила жгучая боль и, прижав ладонь к щеке, начала медленно ее поглаживать, стараясь сдержать нахлынувшие слезы. Наверняка останется след от мужской ладони, причину появления которого не смогу объяснить матери. Хотя кого я обманываю? Она его даже не заметит, как не замечала моего существования вот уже несколько лет.
Внезапно совсем близко раздались два выстрела, от звука которых я обхватила голову руками, до крови прикусив нижнюю губу, чтобы не закричать. Окружившие меня стражники лежали на земле – они были мертвы. Лишь когда тяжелая теплая ладонь легла мне на плечо, осторожно поглаживая кожу большим пальцем, я поняла, что опасность миновала. Спасение я нашла в Генри. Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет.
Вдруг раздался громкий голос, который принадлежал мужчине:
– Народ, торопись! Только сегодня через пару минут главное шоу дня – казнь пирата! Не пропусти! Вам будет о чем посплетничать на досуге!
Меня как будто окатили холодной водой. Значит, Анна была права – казнь состоится, причем прямо сейчас! Предвкушение, наполнившее тело, настолько взбудоражило и взволновало, что, подхватив подол платья, я устремилась на площадь, совершенно забыв про Генри. Вскоре я уже стояла в первых рядах перед помостом для казни. Мысленно считая секунды до начала зрелища, вскинула голову, где среди небесно-голубого пространства покачивалась от игривого ветерка толстая петля. Генри затерялся в улюлюкающей толпе, которая сомкнулась за моей спиной, но я не обратила на это никакого внимания.
Спустя несколько долгих минут ожидания на площадку эшафота молча вышел палач: остроконечный капюшон скрывал его лицо. За собой он тащил, схватив за патлатые кудри мясистой пятерней, худого мальчишку лет пятнадцати. Я могла разглядеть, как выпирали его кости, обтянутые бледной кожей, лицо покрывала пыль вперемешку с кровью.
Палач одним грубым рывком поставил брыкающегося мальчишку на заранее поставленную табуретку и начал деловито затягивать петлю на тощей шее. Я крепко сжала губы, чтобы скрыть возбуждение. Вена на шее болезненно пульсировала, мурашки пробежали по всему телу.
Я желала большего: стать погибелью пирата. Сорвать кулон, мощным прыжком вскочить на эшафот и рубануть когтями по грудной клетке мальчишки, вскрыть ее, точно створки ракушки, насладиться мучениями и криками жертвы. Стараясь незаметно потереть невыносимо зудящую кожу, я задела локтем рядом стоящего мужчину и, тихо выругавшись, натянула на лицо глупую улыбку.
– Извините! Извините, пожалуйста, я не хотела! – «Думай, Эмилия, думай, как выкрутиться!» – Пока бежала сюда, вспотела, словно мышь, все тело зудит!
