Странствия убийцы - Робин Хобб

– И королева Кетриккен и шут уехали?

Эти имена постоянно вертелись у меня на языке. Я вовсе не хотел думать о них и вспоминать. Когда я в последний раз видел шута, он плакал и обвинял меня в убийстве короля. Я настоял на том, чтобы он бежал из дворца ради спасения его жизни. Это не самое подходящее воспоминание о прощании с тем, кого я называл своим лучшим другом.

– Да. – Баррич отнес котелок с кашей на стол и оставил там, чтобы она подоспела. – Чейд и волк отвели их ко мне. Я хотел поехать с ними, но не мог. Я только задержал бы их. Моя нога… Я знал, что не смогу долго идти рядом с лошадьми, а двоих ездоков сразу в такую погоду ни одна лошадь не выдержала бы. Мне пришлось просто отправить их одних. – Он помолчал, а когда заговорил, его голос был глубже волчьего рыка. – Если я когда-нибудь узнаю, кто предал нас Регалу…

– Я предал.

Его глаза впились в мои, на его лице отразились ужас и недоверие. Я посмотрел на свои руки. Они начинали дрожать.

– Я был глупцом. Это была моя вина. Маленькая горничная королевы, Розмэри. Все время рядом, все время под ногами. Она, вероятно, была шпионкой Регала. И слышала, как я сказал королеве, чтобы она была готова и что король Шрюд поедет с ней, слышала, как я велел Кетриккен тепло одеться. Регал легко догадался, что та собирается бежать из Баккипа. Он понимал, что ей понадобятся лошади. А может быть, Розмэри не только шпионила. Возможно, это именно она отнесла старой женщине корзинку с отравленной едой. Может быть, это она смазала жиром лестницу, по которой, как она знала, скоро будет спускаться ее королева. – Я заставил себя поднять голову и встретил убитый взгляд Баррича. – А то, чего не подслушала Розмэри, доложили Джастин и Сирен. Они впились в короля, высасывая из него силу Скилла, и имели доступ ко всем мыслям, которые он посылал Верити или получал от него. Когда они узнали, что я делал, будучи человеком короля, они начали шпионить и за мной. Я не знал, что такое возможно. Но Гален нашел способ и обучил ему своих учеников. Помнишь Уилла, сына Хостлера? Члена группы? Он лучше всех преуспел в этом. Он мог заставить человека поверить даже в то, что его нет там, где он находится. – Я покачал головой, устав даже от легкого прикосновения к моим страшным воспоминаниям об Уилле. Это воскресило тени подземелья, о котором я до сих пор отказывался вспоминать. Я подумал, убил ли я его. Вряд ли. Скорее всего, он вдохнул недостаточно яда. Я поднял глаза и увидел, что Баррич пристально наблюдает за мной. – В ту ночь, в самый последний момент, король отказался ехать, – тихо сказал я ему. – До тех пор я думал о Регале только как о предателе. Я забыл, что Шрюд всегда будет видеть в нем сына. Регал присвоил корону Верити, отлично зная, что его брат жив… Когда король Шрюд понял, что Регал на это способен, он не захотел жить дальше. Он просил меня быть человеком короля и одолжить ему мою силу, чтобы Скиллом попрощаться с Верити. Но Сирен и Джастин ждали. – Я помолчал. Новые куски головоломки занимали свое место. – Мне следовало знать, что все получилось слишком легко. Никаких стражей в покоях короля. Почему? Потому что Регал не нуждался в них – Сирен и Джастин цепко держали Шрюда. Регал покончил со своим отцом. Он получил титул будущего короля, и больше ему ничего не было нужно от Шрюда. И они опустошили короля, лишив его силы Скилла, убили его, не дав даже попрощаться с Верити. Наверное, Регал велел им проследить за тем, чтобы король больше не связывался Скиллом с сыном. Так что после этого я убил Сирен и Джастина. Так же, как они убили моего короля. Я не дал им шанса защититься и не испытывал ни малейшей жалости.

– Спокойнее, спокойнее. – Баррич быстро подошел, положил руки мне на плечи и толкнул в кресло. – Ты дрожишь, как будто у тебя сейчас будет припадок. Спокойнее.

Я не мог говорить.

– Вот об этом мы с Чейдом так и не догадались, – сказал мне Баррич. – Мы подозревали всех. Даже шута. Некоторое время мы боялись, что поручили Кетриккен предателю.

– Как вы могли подумать такое? Шут любил короля Шрюда как никто другой.

– Мы не могли вычислить больше никого, кто знал бы все наши планы, – просто сказал Баррич.

– Не шут был повинен в нашем поражении, а я. – И это, полагаю, было то мгновение, когда я полностью стал самим собой. Я произнес вслух непроизносимое, осознав самую страшную реальность: я предал их всех. – Шут предупреждал меня. Он сказал, что я буду Смертью Королей, если не научусь оставлять вещи в покое. Чейд предупреждал меня. Он пытался заставить меня обещать не приводить в движение никаких колес. Но я не послушался. Так что мои действия убили моего короля. Если бы я не помогал ему в Скилле, он не был бы так открыт своим убийцам. Я раскрыл его, когда искал Верити, но вместо принца в его сознании оказались эти два клеща. Королевский убийца. О, сколько смыслов у этих слов! Я так сожалею, так сожалею. Если бы не я, у Регала не было бы никакой причины убивать короля.

– Фитц. – Голос Баррича был твердым. – Регалу никогда не нужна была причина, чтобы убить своего отца. Что ему нужно было, так это множество веских причин, чтобы оставлять его в живых. И ты тут ни при чем. – Внезапно он нахмурился. – Почему они убили его именно тогда? Почему они не подождали, пока у них в руках не окажется и королева?

Я улыбнулся ему:

– Ты спас ее. Регал думал, что она у него в руках. Они считали, что остановили нас, не дав тебе забрать лошадей из конюшен. Регал даже хвастался этим, когда я был в подземелье, говорил, что ей пришлось уйти пешком, без зимней одежды.

– Кетриккен и шут взяли вещи, которые были приготовлены для Шрюда, и двух лучших лошадей, которые когда-либо выходили из конюшен Баккипа. Бьюсь об заклад, что они благополучно добрались до гор, мальчик. Суути и Радди наверняка уже пасутся на горных пастбищах.

Это было жалкое утешение. В эту ночь я вышел и бегал с волком, и Баррич не упрекал меня. Но мы не могли носиться быстро и умчаться достаточно далеко, и кровь, которую мы пролили в ту ночь, была не той кровью, которой я жаждал, а горячее свежее мясо не могло заполнить пустоты внутри меня.

Итак, я вспомнил свою жизнь и то, чем я был. Мало-помалу мы с Барричем снова стали разговаривать открыто, как друзья. Он перестал командовать мной и насмешливо об этом сожалел. Мы вспоминали, как раньше вели себя друг с другом, как смеялись вместе и спорили. Но когда все между нами утряслось, мы оба еще острее почувствовали, чего лишились.

Днем работы для Баррича было явно недостаточно. Это был человек, имевший полную власть над конюшнями Баккипа и всеми лошадьми, собаками и ястребами, обитающими в них. Я видел, как он хватается за любую работу, чтобы убить время, и понимал, как сильно он тоскует по животным, за которыми ухаживал так долго. Мне не хватало замка, но больше всего я скучал по Молли. Я придумывал длинные беседы, которые вел бы с ней, собирал душистые луговые цветы, потому что они пахли, как она, и вспоминал по ночам о ее прикосновениях к моему лицу. Но об этом мы не говорили. Мы складывали наши куски головоломки, чтобы вместе составить единое целое. Баррич рыбачил и охотился, и у нас были шкуры, которые надо было скоблить, рубашки, которые надо было стирать и чинить, и вода, которую нужно было приносить. Это была жизнь. Однажды он попробовал заговорить со мной о том, как он пришел ко мне в темницу и принес яд. Его руки дрожали, когда он говорил о том, как ему трудно было уйти и оставить меня в подземелье. Я не мог позволить ему продолжать.

– Пойдем ловить рыбу, – внезапно предложил я. Он глубоко вздохнул и кивнул.

В тот день мы больше не разговаривали. Но все мои мысли были о том, как меня заключили в тюрьму, морили голодом и избивали до смерти. Время от времени, когда он смотрел на меня, я знал, что он видит только шрамы. Я побрил бороду вокруг отметины на моей щеке и обнаружил белую прядь волос над моим лбом, там, где кожа на голове была рассечена. Мы никогда не говорили об этом, и я отказывался об этом думать. Но ни один человек не может пройти через нечто подобное, не изменившись.

Мне начали сниться сны. Жуткие сны наяву – леденящее мгновение огня, обжигающего клинка, безнадежного ужаса. Я просыпался, волосы мои слипались от холодного пота, меня тошнило от страха. Ничего не оставалось от этих снов, когда я садился в темноте, не было даже тончайшей ниточки, дернув за которую я мог бы размотать их. Только боль, страх, ярость, крушение надежд. Но больше всего страх. Сокрушительный страх, который оставлял меня дрожащим и жадно хватающим воздух. Глаза мои слезились, тошнота подступала к горлу. Когда я в первый раз сел в постели с бессловесным криком, Баррич скатился с кровати и положил руку мне на плечо, собираясь спросить, все ли со мной в порядке. Я отбросил его в сторону с такой силой, что он врезался в стол и чуть не упал. Страх перешел в мгновенную вспышку ярости от того, что он был слишком далеко и я не мог его достать. В это мгновение я отвергал и презирал себя настолько сильно, что хотел уничтожить все, что было мной или касалось меня. Я свирепо оттолкнул весь мир, почти вытеснив собственное сознание.