Полтора квадратных метра - Борис Можаев

– Товарищ лейтенант, звонят! Просят вас и грозятся…

– Ну и что? А ты зачем пришел? Тебе что, делать нечего? – набросился на пожарника Стенин.

– Надо бы сходить… Неудобно, – сказал Парфенов. – Вдруг там что-нибудь случилось?

– Да что там случится? Ты что, не знаешь этого склочника? Давай заходи по второму заброду.

– Нет, надо все ж таки брюки надевать…

– Еще чего! А рыбалку бросить, да? Сходи в кальсонах, отматери его по телефону и – назад…

– Ну, ладно…

Парфенов так и пошел в мокрых кальсонах и в исподней рубахе к телефону.

– Что случилось? – строго спросил он в трубку.

– А кто со мной разговаривает? – донеслось с другого конца.

– Ну я, участковый Парфенов.

– Товарищ участковый уполномоченный, вы там рыбку в пруде ловите, а здесь смертоубийство готовится.

– Какое смертоубийство?

– С топором в руках… Чиженок ломится ко мне в дверь, то есть к Полубояринову.

– Как ломится?

– Ну так… Топором грозится.

– А что, дверь попортил?

– Всю дерматиновую обшивку изрезал.

– А дверное полотно не изрубил?

– Нет… Только, говорит, выломлю дверь и головы порублю.

– Ну, за слова не привлечешь. А за то, что дерматин порезал, наутро оштрафуем. Так и передайте ему. А если дверное полотно изрубит, посадим на пятнадцать суток…

– Дак вы заберите его!

– Пока еще не имею права.

– А тогда поздно будет.

– Товарищ Полубояринов, не торопите события и не подстегивайте милицию. Мы сами знаем, что надо…

Когда лейтенант Парфенов вернулся на берег пруда, капитан Стенин уже раздувал костер, а Дезертир в одних кальсонах чистил рыбу. На кольях у костра были напялены его штаны и рубаха.

6

Рано утром Павел Семенович подал жалобу начальнику милиции: «В ночь с 19 августа на 20 наш сосед Чиженок, будучи выпивши, при подстрекательстве своей жены, стал с угрозами посредством топора ломиться в нашу квартиру. Это продолжалось с 22 часов до трех часов ночи, пока он не уснул в коридоре.

Мы неоднократно вызывали по телефону с квартиры милицию, но ответственный дежурный тов. Парфенов не пожелал оказать помощь – вел себя как безответственный…»

Начальник милиции Абрамов вызвал капитана Стенина и приказал ему разобраться. Но Стенин сначала сходил к Парфенову договориться:

– Что сказать, Вась? Был ты в пожарке или не был?

– Не знаю, что и сказать, – ответил Парфенов.

– Скажи, что сторож вызывал. В совхозный сад… Мол, нападение было.

– Дак его предупредить надо, сторожа-то. А то вдруг спросят? Как-то неудобно.

– Пошли к нему в сад… Вот и предупредим, договоримся. И опохмелиться надо. Не то у меня с утра голова трещит. Кстати, с тебя положено. Ты же проштрафился.

Прихватили поллитру и пошли в совхозный сад.

Сад был большой, с конца на конец кричать – не докричишься. С двух сторон стоял высокий забор из колючей проволоки, что твоя военная преграда. А со стороны реки и Малинового оврага ограда была старая, дырявая. Лазили в сад все кому не лень. Сторож дед Иван по прозвищу Мурей жил в шалаше на высоком речном откосе с черным мохнатым кобелем Полканом. Когда ночью Полкан подымал тревогу, Мурей высовывал из шалаша ружье и палил в небо: «Бах-бах!» Если Полкан умолкал, дед ложился спать. Спал он, можно сказать, и днем и ночью. «Сон – дело божеское, – говаривал дед Иван, – только во сне человек не грешит». Был он добрый и приветливый – всех, кто ни заходил днем, угощал яблоками и медом.

– Чего ж ты ночью стреляешь, а днем привечаешь? – спрашивали его.

– Ночей я на службе, а днем сам по себе.

– Дед, это ты за казенный счет доброту проявляешь, – скажет иной ревнитель общественного добра.

А дед ему:

– Все мы казенные. Ешь, пока живой, а умрешь – самого тебя съедят.

Днем ходило в сад великое множество охотников до выпивки – благо что закуска даровая и природа располагала. Отчего же не выпить? Красота и спокойствие. Днем даже Полкан не лаял, лежал возле шалаша и хлопал на пришельцев сонными глазами.

Стенин и Парфенов не застали в шалаше деда Ивана; в изголовье стоял кованый сундук с посудой и харчем, над ним висело ружье, ватола полосатая валялась, шинель вместо одеяла и подушка… А на постели лежал Полкан и сумрачно хлопал глазами.

– А где хозяин? – спросил Стенин, заглядывая в шалаш.

– Р-р-р-ры…

– Ишь ты, какой заносчивый, – сказал Стенин, пятясь на карачках. – Давай покричим.

– Дед Ива-а-а-н! – заорали они в два горла. – А-а-ан!

Тишина.

– Вроде бы от Пескаревки дымком потягивает, – сказал Стенин, глядя в дальний конец сада, пропадавший в распадке.

– Вроде бы, – согласился Парфенов.

– Пошли туда!

Деда Ивана нашли они на берегу речушки Пескаревки, впадавшей в Прокошу. Он сидел у костра вместе с самым главным виновником – Чиженком. Заметив блюстителей порядка, Чиженок поспешно встал и начал быстро подбирать что-то белое возле костра. Это нечто белое оказалось куриными перьями, а в котелке варилась курица.

– Понятно, – сказал Стенин, заглядывая в котелок. – Божий промысел налажен.

Дед Иван спокойно покуривал, глядя в костер, а Чиженок, сжав в кулаке перья, заложил руки за спину и воровато поглядывал на начальство.

– Ну, чего уставился? – сказал ему Стенин. – Иль долго не виделись в наших номерах?

– Нет, я еще не соскучился, – ухмыльнулся Чиженок.

– Ты что там ночью натворил? – строго спросил его Парфенов.

– Я? Я спал, ничего не помню.

– А кто дерматин на дверях порезал?

– На каких дверях?

– У Полубояриновых.

– Не знаю.

– А как сюда курица попала, ты, наверное, тоже не знаешь? – спросил Стенин.

– А может быть, это петух? – сказал Чиженок.

– Видал? Он еще шутит, – обернулся Стенин к Парфенову.

– А вот я на него протокол составлю и на пятнадцать суток посажу, – сказал Парфенов.

– Было бы за что…

– Разберемся. Найдем на тебя статью. А теперь ступай домой и сиди жди, – приказал Стенин.

– Кого мне ждать?

– Обстоятельства выяснять будем… В присутствии свидетелей, – сказал Парфенов. – Остальных предупреди, чтоб никуда не уходили.

Чиженок поглядел с тоской на курицу, потянул ноздрями воздух и, тяжело волоча ноги, пошел прочь.

– На дармовщину-то все охочи, – проворчал он.

– А ты поговори у меня! – крикнул ему вслед Стенин.

Домой пришел Чиженок и злой и голодный.

Возле водозаборной колонки стояли с ведрами старуха Урожайкина и Елена Александровна и о чем-то тараторили. Но, увидев Чиженка, сразу умолкли.

– Ну, что пригорюнились, девицы красные? – спросил он, подходя к ним кошачьей походкой. – Вы же в два голоса пели… Дустом!

– Ступай, ступай своей дорогой, – сказала Елена Александровна.

– Что ж ты меня на чай не приглашаешь? Или варенье кончилось?

– Много вас, любителей сладкого.

– Ага… Много, значит? Выходит, я из иных-протчих? Нечаянно попал к тебе, да?

– А может, и с целью, – усмехнулась Елена Александровна.

– Это с какой же целью? Уж не воровства ли?

– Тебе лучше знать. Ты же специалист по этому делу.

– А ты знаешь, что за клевету бьют и плакать не велят?

– Только попробуй… Тронь попробуй!

– А вот и попробую.

Чиженок с маху ударил ее по уху.

– Ой-ой! Мать Мария, Мать Мария! – закричала Елена Александровна.

Но Мать Мария разом отвернулась к колонке и загремела ведрами.

– Злодей, злодей! – Елена Александровна схватилась за ухо и побежала домой. – Я сейчас же соберусь и в милицию! – кричала она из комнаты. – Тебе найдут там местечко.

– Нет, врешь! Я тебе сам гауптвахту устрою…

Чиженок бросился домой, взял молоток и пару шестидюймовых гвоздей.

– Ты меня в окно зазывала? Да! – кричал он в коридоре. – Вот теперь сама попрыгай через окошко.

Хакая, с оттяжкой он стал молотить по гвоздям, заколачивая ими дверь Елены Александровны.

– На помощь! Ка-ра-ул! Сосед, помоги! – кричала она и стучала кулаками в стенку к Полубояриновым.

Но там ни одна половица не скрипнула.

– Павел Семенович, Павел Семенович, помогите-е!

Ни отзвука, ни шороха…

– Ах, будьте вы прокляты! Это все из-за вас… Из-за вашей двери. Я на всех напишу. На всех!

Чиженок, заколотив дверь, постоял несколько минут с молотком – не выйдет ли Полубояринов? Потом крикнул:

– Кто сунется к двери, молотком башку расшибу! – и ушел.

Елена Александровна заметалась по комнате, заламывая руки и восклицая:

– Это насилие над судьбой человека. Нет, я лучше умру, но не сдамся.

Она растворила окно и посмотрела вниз, как в колодец, наваливаясь грудью на подоконник. Никогда еще ей не казалась земля столь пугающе далекой. Под самыми окнами, словно часовой, прохаживался петух; он наклонял голову набок и глядел на нее круглым быстрым глазом, будто подмаргивая ей: не бойся, мол, сигай ко мне!

Елена Александровна прикинула – до земли ей не достать, если даже спуститься на руках и стать на цыпочки. Но до выступа фундамента она, пожалуй, дотянется… А там и спрыгнуть можно.