Неизбежное - Яна Джин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Пер. Н. Джин)
ПЕСНЯ О ЖИЗНИ
Жизнь — дерьмо.Дерьмо на роликах.Посильней держись ты только.Посильней.Не брыкайся, помни круто:жизнь — дерьмо, сучьё, паскуда,жизнь — не шёлковое поле.Сволочь — жизнь.И крепчай, как крепок камень,и не ной, как ноет мамин, —только хруст зубов да скрежетчтобы — коли колит, режетжизнь.Нету времени, поверь,для затянутых потерь:кровь от раны ножевой сохнет быстро.Нету времени для словили вздохов, если вновьшум да гам, переполохподнимают все, кто… — ох,плохо, плохо, мол, живёшь!Все, кто… близко.Погляди — гурьбой ползутв кровеносный твой сосуд.Подожди — устроят суд,разнесут, и в свой хомутзапрягут. Не дура жизнь, — плут.Где любовничек?Он тут,но отсутствует: приютищет в сиськах баламут,а не блуд.Он устал от старой плоти?!Пусть сбежит — ни слова против!Так и водится в природе:всё, что надоело вроде —вон!Он, как все, сбежит далече.Ну и пусть! Держись покрепче!И пригнись! И стисни зубы!Будешь хныкать хоть и глухо, —не рассчитывай на ухохоть какое! Что? Покояхочется? Играй героя!И к тебе сбегутся — любо! —как к младенцу душегубы!Ух!Никому уже не режетслух, что жизнь — блядюра! Режеговорят о душах. Только — факт!Никому уже не нужентот, кто душу — да наружу,нужен тот, кто не нарушит такт.Жизнь — дерьмо и блядь на роликах,но на длинных на иголкахсмотришься ты, смотришься ты — ух!Цок и цок, и снова цок!Прямо — не наискосок!Западает, замирает дух!Смотришься ты — хоть куда!Это правда — да и да!И любить умела ж иногда!Но и это ни к чему,если цоку твоемубыло оборваться под петлёй.Затянула ты стежокна петле. Ещё шажок.И потуже. И потом слезойпоперхнулась, но, скрепясь,скрипнула зубами раз,и — открылась рана, прорваласькровь. Но боль с тобой вдвоёмв выкрике твоём немомпропадает: «Жизнь — дерьмо!»
(Пер. Н. Джин)
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Противнее всего что есть — есть времени движение.Не потому, что время, как положено, тебя меняет,но потому, что не меняется вокруг ничто.Не стоит, впрочем, этим обобщением прельщаться:лицо твоё в его овале перестало умещаться.Но от зеркал тебя отвадит мельтешениеединоликих лиц, похерив побуждениедоискиваться счастья, размножаться.Ты выкажешь презрение к немуи станешь повторять: «К чему?!»Октавой ниже жизнь — какая есть — влачится…Твоё «К чему?» — не проявленье вкуса, не частицапремудрости, а признак неготовности к движениямизлишним, недоверия к ненаступившим дням,страдающим амнезией, не ведающим срамминувших дней слепого повторения.А посему не смей роптать, что сущее — беда и горе:любое будущее в наших мыслит категориях,и жизнь — жиров нажитых и часов прожитых накопление.Ещё, должно быть, времени движениеповинно в том, что исчезает боль, —точней, о боли представление,а вместе с ним и сострадания умение.Теперь уже, когда троится нольв обозначеньи наступающего века,легко твердить: у нас, у человеков,не получилось вновь ни поперёк, ни вдоль…При этом не моргнёт у нас и векотеперь — в отличие от «до» —а если вдруг продавится слеза,то, значит, гарь разъела нам глазана этих берегах, где богу с взором мглистым,избравшему терновый путь креста,на вид поставили придурка мускулистого:подняли не на крест, — на пъедестал;и где на Магдалину — презирая, свысока —глядят сисястые «хранительницы очага».Не сокрушаться надо, — сокрушать!До самых до корней! Чтоб не собрать!А что до тех, до красных берегов,дорвавшихся до воли молодцов, —они за тридцать в серебре литых кусковотдали пастбища под золотых тельцов,под царство оскоплённых удальцов.И делать нечего: сиди.Лицо, ладонью подперев, тверди:«Всё просто… Тихо… И не светит впереди…»Не потому, что к этому пришло опять и снова,а потому, что нет и не было иного.И жди. Конца сомненьям жди,чтоб пусто стало на душе и чтоб — ни зги,иначе пулю и себе, и всем вокруг — в мозги.А если человек любимый попытается слегкаутешить: «Стань добрей и помолись!» —то попытайся и сама от гневного плевкасдержаться. Или просто отвернись.
(Пер. Н. Джин)
ПРОСТЫЕ СТРОФЫ
И в этот раз зима была пустая.Такая, как всегда. Хотя терзалаглаза мои снежинок новых стаяи грудь от глупых вздохов вновь устала.Как в прошлый раз, осталась волосинкадо помешательства. Уберегла картинка,случайно высунувшаяся из колоды, —цвет жёлтого песка, былые годы.Но с белых стен убогого квадратамне и весной мерещится утратав глазах людей на пожелтевших снимках…Боюсь — теперь исчезнет волосинка.Боюсь, терпение — несносная поклажа,когда, уйдя из времени, парим мыв безвременьи. И векам, глаза страже,не удержать слезу, — предвестье рифмы.
(Пер. Н. Джин)
СТЕРЕТЬ ВРЕМЯ
Такое право есть теперь и у тебя:уста свои вспоротьв улыбке-муке.Теперь и ты способна разомкнутьсвои в объятии сомкнувшиеся руки.Так каково оно — увидеть больше,чем увидеть есть,и — больше-чем-понять?И быть за той чертой,где ты становишься иной,точнее, той,кто ты на самом деле есть?И чувства собирать свои — все пять —в самой себе опять?И это всё существованьем называть?…Теперь себя — какой была —ты вправе вынести на свалку.Перемещаться вместес лёгким ветром.Тоска полуприсутствия на свете.Уменье слышать стук в своей груди.Переводить его в слова и…Подожди:какое в этом утешение?Начни с того, что изгони гордыню!Как мальчик изгоняет из себяскопившееся в нём, в паху, хотение.Расслабься…Дух переведи…Се есть любовь, что все в одно сдвигает измерение.Она же выбросит из неприсутствия, что впередитебя зияет и в которой чудесалюбого свойстване удивляют, а вселяют беспокойство.Итак, расслабься и дыши.Спокойно, ровно…Вдыхай в себя скопившуюся пыльи верув то, — во всё, — во что ты верила сперва.Но сотвори немыслимое: слушай запах звуков,которыми представлены слова.И береги их.И бреди за ними,поскольку лишь они не приведуттуда, где шелестит могильная трава.Следи за тем, как эти звуки вдруг споткнутсяили упрутся —тоже вдруг —во что-нибудь;или — как точно молоточным боем —вживают в кровь твою и в грудьразмеренность той самой фразы,что удивления или экстазауже не может порождать.Но всё-таки — подобно сивке бурой,восставшей из небытия — онасреди зверей беснящихся от дурии битых временем, стоит одна.Стоит небитая.И как всегда, готоваоповестить:«Вначале было слово!»Теперь иная ты.Не ты, а кто-то.Всё меньше от того, чем ты была.Но ты не ропщешь, что дотларазграблена и догола.Теперь ты просто вспоминаешьсвои стенания, потери, боль,через которую прошла,и прошлое, что не прошло, осталось.Как было — так и есть оно с тобой:Дотронься! Вот оно!Ничто небытию не сдалось.И продолжай свой путь. Шагай.Дерзайне сбиться с поступи,не убоятьсяназад заброшенногои пустого взгляда.Давай, шагай.Шагай быстрей.И мешкать на пути не надо.Не убоись, что в солянойты превратишься столб.Не стой!И снова, снова оглянись назад!Смотри: там никого не умертвил твой взгляд.Вздохни… И дух переведи опять…Вспори себе уста в кривом оскале.Ты всё ещё жива. Жива.Ты тут. К твоим правамприбавилось и право на печали.Печалься всякою частицею в тебе,печалься обо всёмпоочерёдно или сразу, —о том, что нечистотами покрылось, грязью,о том, что сгинуло в огне и превратилось в пепел,о том, что в пыль сошло,проникшую в лучидневного света,и о том, что растворяется в ночи.И жди. В любви. Радении. Благодареньи.Дождись утра.Начни его с моленья:О Господи! О Боже!Отпусти мне. РадиСебя. Я есть ничто.Не есть я и былинка.И не была ничем — чтоб об утратекому-то жаловаться. Ни пылинкой, —ничем я не владела. Не владею.Ни разу не взбиралась на утёс,чтоб сетовать на горькое паденье.Жила всегда в овраге безразличьяи повседневных мелочных забот.И Ты — по человечьему обычаю —забрал Своё. На Свой небесный счёт.Тебя благодарю я за своё уменьепройти отпущенную мне Тобою меру,и добрести в конце концов, точнее, вновь,до той развилки, за которою любовьрождается, — и в сладкой дрожитрепещет плоть, а душу радость точит,и сходит вместе с одубевшей кожейзасохшая на ней кора…И прибывает зрения пора.
(Пер. Н.Джин)
