Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

– Истинно, государь, – молвил Товарков, – блазнят собя сим новгородцы.

– Ежели, – продолжал великий князь, – мы морозов год ждать будем, то вороги наши в три раза сильней нас станут. Нам же страха на нонешнее лето нет, ибо засухой Бог покарал всю новгородскую землю. Князь Юрий Василич о сем и о прочем вам подробно все обскажет. Под началом брата моего вы тут рассудите порядок полкам. Передовым отрядам не уходить от главного войска далее ста пятидесяти верст. Вестники должны день и ночь от воевод быть в ставку государя вашего. – Иван Васильевич встал со скамьи и продолжал: – Воеводы и дьяки, вы днесь у меня обедаете. К обеду ворочусь к вам.

Все встали, провожая государя, а тот, уходя, молвил дьяку Курицыну:

– Иди со мной…

В сенцах великий князь, вспомнив приказ свой о собирании всех правил судебных, спросил:

– Как и что дьяки творят под началом Володимира Елизарыча Гусева? Есть у них толк-то?

– Много уж содеяно у них, государь, – живо откликнулся Курицын. – Сказывал мне Володимир Елизарыч, что много правил нужных они уж из уставных грамот набрали и из судебных дел разных. Жук-то баит, судебник можно составить…

– Ну, ладно, добре, – молвил Иван Васильевич. – Кончив рать с Новымгородом, и о сем подумаем.

Великий князь, войдя в хоромы старой государыни, послал к ней Дуняху спросить, можно ли ему зайти к ней в покой вместе с Курицыным. Дуняха возвратилась и сказала:

– В трапезную просит государыня. Ждет она вас там.

– Яз к тобе, государыня-матушка, – входя в трапезную, ласково молвил Иван Васильевич, здороваясь с матерью, – думу малу подумать.

Марья Ярославна поцеловала сына, сказав нежно:

– Садись, сыночек, рядышком. Садись за стол и ты, Феденька. Обед-то не скоро еще. Может, взвара яблочного со мной поедите?

– Спасибо, – ответил великий князь, – сыт яз. Там у меня в покоях воеводы думают вместе с Юрьем. Обедать с ними у собя буду.

В трапезную вбежал Ванюшенька и повис на шее отца. Он был все еще взволнован, губы его дрожали. Отодвинувшись от отца и глядя в глаза ему, он с тоской вопросил:

– Тату, пошто к людям смерть приходит? Илейка вот помер, и мы все помрем? Пошто сие? – Слезы блеснули в глазах Ванюшеньки. – Любил яз крепко Илейку-то, – проговорил княжич.

Сердце Ивана Васильевича дрогнуло. Растрогали его не столько чувства сына, сколь мысли его.

– Так, сыночек мой, – сказал он, обнимая Ванюшеньку, – от Бога все так поставлено. Все, что рождается, все помирает. Посему краткий век свой кажный прожить должен пред Богом и людьми честно и с пользой.

Успокоенный редкой теперь лаской весьма занятого отца, Ванюшенька сел возле бабки. Марья Ярославна подала ему мисочку с мочеными яблоками и молвила:

– Ешь, голубик мой ясный, ешь на здоровье.

Иван Васильевич грустно вздохнул и, взглянув на мать, тихо произнес:

– Сколь близких нам, матунька, из жизни сей отошло, души предав Господу.

Замолчали все на миг, но Иван Васильевич заговорил снова, обратясь к дьяку Курицыну:

– Как хрестник-то мой? Полегчало ему?

– Спасибо, государь. Совсем уж с постели встал.

– У тя, Феденька, меньшой-то, Фоня, видать, здоровей? – спросила старая государыня. – Ваня-то все хворает. Ну, а как твоя Устиньюшка здравствует?

– Спасибо за ласку, государыня. Что моей Усте-то деется? Не дай бог сглазить, она всегда здорова – Афанасий-то в нее вышел.

– А сколь, Феденька, лет-то ныне сынам твоим?

– Иванушке шешнадцать, Афанасью же тринадцать, как внуку твоему, государыня.

– С похода вернусь, – усмехнувшись, молвил великий князь, – и дочкам твоим старшим и сынам твоим гостинцев привезу из Новагорода. Сей же часец, Федор Василич, давай о зле новгородском думать. Наперво изготовь ты грамоты разметные, токмо без ругания. Пиши им от меня так: «Не хотением своим дерзаю на пролитие многой крови христианской, дерзаю яз об истинном Законе Божественном, о благе Руси православной». К сему добавишь из Святого Писания о мече карающем.

Быстро достав чернильницу, Курицын кратко записал сказанное государем. Иван Васильевич, помолчав, продолжал:

– Грамоты разметные готовыми держи, а когда слать их – скажу тобе особо. Ныне же избери наипочетно посольство к брату моему и великому князю Тверскому Михаил Борисычу. Прошу-де яз по докончанию братскому на конь воссести против Новагорода, а пошто, сам ведаешь, как писать надобно. Ныне же вечером с дьяком Шибальцевым Яковом договорись, дабы ехал он во Псков и там был бы на Вознесенье Господне, двадцать третьего мая. Пусть на вече там пред всеми псковичами от меня баит: «Вотчина моя Новгород отступает от меня за короля. Архиепископа же своего хотели ставить у митрополита униата Григория. Яз, князь великий, дополна иду на них ратию, и вы, вотчина моя, псковичи, сложили бы крестоцелование Новугороду, пошли бы с воеводой моим на него ратию», и прочее, что оба порешите. Далее у меня токмо ратные дела с воеводами. Иди, Федор Василич, а утре придешь ко мне к завтраку вместе с дьяком Шибальцевым и все свои грамоты мне покажете.

За час до обеда государь возвращался к своим воеводам. Идя по сенцам княжих хором, вспоминал он труды всех великих князей московских: Ивана Калиты, Ивана Ивановича, Димитрия Ивановича Донского, прадеда знаменитого, деда своего Василия Димитриевича и родителя своего Василия Васильевича.

– Все они, – молвил он вслух, – купно с нашей церковью не токмо о Москве, а о всей Руси православной радели.

Вспомнил он беседы с Курицыным о Куликовской битве, вспомнил заветы владыки Ионы, и сердце его наполнилось мужеством и верой в себя. Твердым шагом вошел он в покой, где заседали воеводы и дьяки во главе с братом его, князем Юрием Васильевичем.

– Ну, как у вас тут? – спросил он. – Сказывай мне, брат мой.

Приученные государем излагать мысли свои кратко и быстро, выступают перед ним воеводы, а в первую очередь князь Юрий. Говорят один за другим и князь Холмский, и князь Стрига-Оболенский, и князь Пестрый, и Тютчев, и прочие все.

Слушает государь воевод своих, следит по картам и словно на гору высокую восходит. Видней и видней ему становится все, и мысли идут сами, ясные и точные. Глаза его горят, и вот весь поход, со всеми главными задачами ратными, как на ладони.

– Воеводы! – воскликнул он, и голос его вдруг окреп и зазвенел, сразу взволновав всех. – Воеводы мои! Добре все вы исчислили, добре все содеяли! Потрудились для Руси православной! – Государь помолчал и продолжал: – Помните, воеводы, всюду круг нас – вороги. Первое дело наше: не дать ворогам объединиться. Главная цель наша в походе сем: разбить новгородцев дополна ранее, чем король Казимир повернуться успеет. Вести у нас еще есть от Даниаровых татар, что у хана Ахмата междусобье в Орде. Посему летний поход начать надо немедля. Бог помогает нам – во всей новгородской земле сушь великая, голод там будет. Мы же, сговорясь с князем Тверским, ни единого воза с хлебом к Новугороду не пропустим. Будем у Торжка зимой все хлебные обозы, а летом все лодки имать… – Иван Васильевич подошел к развернутой на столе самой большой карте, и опять его голос зазвенел твердо и уверенно: – Сими двумя путями: на Русу и на Вышний Волочок идти полкам нашим. Но мало сего. Надо войско новгородское на части разделить ныне же, дабы умалить силу их ратную, дабы не знали, куда им метнуться. Яз псковичам приказ дал идти в конце мая к Новугороду со всеми полками, с пищалями, дабы новгородцы и туда войска слали. К концу же мая готовыми быть воеводам: Борису Матвеичу Тютчеву – в Москве, Образцу же Василью Федорычу – в Устюге. Оба, как укажу им, должны идти враз, в один день в Заволочье, где у господы самые богатые земли, дабы господа вновь силу свою дробила и туда полки свои слала. Нам же тем самым тыл свой со стороны Двины заслонить надобно. Большую свою силу, тысяч десять, не менее, пошлем мы на Русу, к устью Шелони, а там – пойдет она к Новугороду крут озера Ильменя. Яз же сам с главной силой пойду на Торжок и Вышний Волочок. О прочем ждите приказов от меня через брата, князя Юрья. Разумеете?

– Разумеем, государь! – повскакав с мест, кричали воеводы. – Веру великую вложил ты в нас!

– Сами мы ратные люди и зрим как хитро ты задумываешь!

– Мы за водительством твоим яко за стеной каменной!

Иван Васильевич сделал знак, и все смолкли.

– Еще едино. Всем полкам и отрядам не отходить друг от друга далее ста верст и денно и нощно вестниками ссылаться. А наиглавно – вести бы всякий час в государев стан приходили, дабы вестники вовремя от меня приказы всем воеводам развозить могли.

– Нарядим все, государь! – с воодушевлением говорили воеводы. – Каждый приказ твой борзо и точно исполним!..

– Токмо по разуму, – перебил их великий князь. – Умейте и сами так деяти на месте, где видней вам, чем государю, дабы наидобре приказ исполнить. Помните каждый: что решил – мигом исполняй, дабы вороги не упредили тобя. Каждый шаг вражьих сил ведайте точно… – Государь оборвал речь свою, увидев в дверях дворецкого Данилу Константиновича, и молвил весело: – Ну, да пред отпуском полков ваших буду яз еще беседу с каждым из вас иметь пространную. Сей же часец изопьем кубки за начало рати и пообедаем все за моим столом.