Дело Кинг Тута. детектив - Сергей Долженко

– Почему в тот день Михаил Юрьевич так поздно возвращался домой?

– Шла работа по закладке в компьютер вводных данных для последнего проекта, и ему приходилось возвращаться домой и в час ночи, и в два. Но обычно его подвозил водитель, но в тот день он заболел и дед взял свою бээмвэшку. Поставил на стоянку, пошел пешком. И…

Слезы опять вскипели под густыми ресничками, но Дима быстро задал следующий вопрос:

– Что за последний проект?

– Могу сказать только в общих чертах, – помолчав, ответила она. – Деда включили в международную комиссию при ЮНЕСКО вроде бы для проверки музейных фондов Египта, или для их оценки… Выезжали в Каир. Дед и меня прихватил на пару недель. Он подробно не рассказывал. Улыбался и подмигивал, мол, сама скоро узнаешь. Привез какие-то образцы, вот с ними и сидел последние два месяца… Точно не знаю, подробнее может сказать дядюшка Сэнди.

– Кто такой?

– Наш друг. Профессор Кембриджского университета Сэнди Таккер. Факультет судебной медицины. Он иногда приезжал к нам. Веселый такой, простой… Ругаться учил меня по-английски. Помню, едва вошел и сразу матом: «O, boy! What a faking girl!» Я думала, он меня обматерил. Но оказывается, это выражение может означать и просто «обалденная девочка».

– Не отвлекайся, пожалуйста, и так ничего не понятно…

– Сэнди тоже был в той комиссии. Они вместе ездили в Каир. Я думаю, он больше знает об этом, чем кто-либо другой.

– Тогда звони ему…

– Минутку, – она послушно взяла со стола трубку радиотелефона, нашла в памяти номер, вызвала…

Связь была настолько отличной, что даже Дима, не вставая с места, мог слышать чужую, непонятную для него речь.

– Hello? May I speak to Sandy Taker, please?1

– He is dead. Who are you? What is your name?2

– I» m Jane Vorontsova, from Moscow3… – растерянно ответила Жанна. Смысл первой фразы так и не дошел до нее.

– Lady Vorontsova? Your address? My name is Stanly Barker. I’m detective from 2 department police. Your address?4

– My address? Why?5

– Please, your home address6, – настойчиво сказал собеседник, и в его голосе прорезались металлические нотки.

– Moscow, Novoslobodskay-street, 17—44.

– Thon number…

– 8—405—234—567—87… I don’t understand – Sandy Taker… is dead? What happened?7 – ошеломленно переспросила Жанна, и была вынуждена опереться на край стола.

– Yes, yes, – грубо и нетерпеливо подтвердили ей. – He is dead. Don’t doubt!8 – Короткий смешок. Менты заморские ничем не отличались от местных. – Thanks, lady for information, we will contact to you9.

«Вау, – тоже по-английски подумал Дима. – Здорово она чешет. Мне бы так». Даже немного оробел: и вот эту даму, светскую леди, он крутил и мял в постели, точно последнюю шлюху?

Все-таки набрался смелости, встал и легонько обнял ее пониже талии. Она неожиданно прислонилась к нему, обмякшая, растерянная.

– Ну, что тебе сказали? – спросил ее Точилин, целуя в висок.

– Сэнди мертв.

– Что?

– Дядюшка Сэнди умер.

– Ты с кем разговаривала?

– С полицейским.

– Ничего себе! – только и смог сказать начинающий детектив.

– Тебе надо лететь в Лондон, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь. – В дедушкиной академии тебе никто ничего не скажет. Там режим секретности, как на оборонном предприятии.

– В Лондон так в Лондон, – отозвался Дима, нежно обнимая Жанну.

И тут до него дошел смысл предложения.

– Какой на хрен Лондон? Тебе в Решетиху ломало ехать, а я в Лондон полечу?

– Не смей выражаться в моем присутствии, – отстранилась она от него и устало присела на кровать. – Ты взялся за это дело.

– Но я же по-английски знаю всего лишь одну фразу «Фак ю», и то, понятия не имею, как она правильно произносится.

– Так и произносится – фак ю. Тебя встретят. Там учится мой одноклассник, Вадим Соболев. Я позвоню ему. Он и будет твоим переводчиком. Если понадобится, наймешь частного детектива.

– Зачем мне твой бывший одноклассник? Если кто и мог пролить свет на версию, что твой дед погиб вследствие профессиональной деятельности, так это Сэнди Такер. Но он умер.

– Я тебе дам визитки. У дядюшки Сэнди работал ассистентом Бобби Дуглас. Молодой парень. Может, он что знает. Даже пусть никто ничего не знает, привезешь официальную бумагу, что смертью дядюшки Сэнди занимается полиция. А смерть двух членов международной комиссии – уже есть основания подать заявление в Интерпол. Понимаешь, я чувствую, что за его… – она запнулась, но все же выговорила четко, – за его смертью стоит нечто большее, чем простое хулиганство.

«Хватка у моей нежной леди – железная», – с гордостью подумал он. И не важно, что пока она – не его леди, но та волшебная ночь давала ему надежду, что когда-нибудь, ну хотя бы по приезду из этого чертового Лондона, она станет его леди.

Недели две там придется побегать. За две недели джентльменом, конечно, не станешь, но все же какой-то светский лоск должен появится.

– Хорошо, согласен. Но вначале мне все-таки надо зайти в академию, где работал твой дед. Может, и надобность в поездке за границу отпадет.

– Ишь ты – в Лондон… – озадаченно подумал Точилин, выходя из подъезда и перепрыгивая через лужи. Тучи столь тесно перекрыли небосвод, что, несмотря на пятый час дня, в маленьком тесном дворике стало темно, как в погребе. Лишь в окнах одной квартиры второго этажа над проходной аркой горел странный красноватый свет, точно там располагалась старинная фотолаборатория. Стараясь не залезть в воду, прижимаясь к мусорным бакам, стоявшим у хозподъездов большого магазина, вышел под это странное освещение… и только оттренированная годами реакция спасла его от кулака, летящего ему прямо в лицо.

Он отпрянул в сторону и тут же оказался между двумя крепкими ребятами, которые стальной хваткой вцепились ему в предплечья. С ними бы он справился, но еще один паренек сунул ему заточку под левое подреберье. Сунул так ловко, умело, что не проткнул, а лишь поддел за ребро и немного приподнял его, так что Точилину, как вздетой на острог рыбе, пришлось разинуть рот и вытаращить глаза от неожиданности и боли. Лицо нападавшего он успел рассмотреть, да тот и не прятал его. Странно, ничего уголовного в чистеньком личике не было. Ярко-голубые глаза с надменным прищуром, крохотный шрам над черной правой бровью.

– Девочка, к которой ты клеишься, – моя… – сказал он, задыхаясь в приступе непонятной Точилину ярости. – Тебя сразу здесь на асфальт положить, или ты это на всю жизнь запомнишь?

– Мужики, – испуганно озираясь, произнес охранник с Тверской, – вы что-то напутали… ой, не дави так сильно, дай хоть сказать… Я тут по делам, в принципе.

– Из какой квартиры вышел? – бросил красавчик в сторону, и еще один, совсем подросток, вынырнул откуда-то из тьмы, внимательно оглядел его и бросил:

– Шо я, слепой, шо ли. Из сорок седьмой.

Жанна и в самом деле проживала в сорок седьмой квартире, поэтому бывший калужский опер, а с сегодняшнего дня частный детектив, не стал играть в дискотечные разборки – кому он дорогу перешел, что за пацаны, а, может, девушке самой решать, с кем ей медляк танцевать…

Ребята, что крепко держали его, сослужили тем самым плохую службу красавчику. Точилин смог, словно на турнике, сделать переворот на их плечах и, оказавшись позади, с такой силой соединил их чугунные лбы, что оба рухнули, как подкошенные, к ногам ревнивца. Вся схватка протекала столь стремительно, что и сам Точилин не смог бы потом подетально воспроизвести ее в памяти: вроде бы кому-то заехал ударом ноги в живот так, что тот просто влип в мусорный бак; кто-то удовольствовался резким ударом локтя в солнечное сплетение, а кому-то пришлось вколотить целую серию прямых…. И уж тем более не запомнил, как заточка оказалась в груди красавчика по рукоятку, обмотанную красной изолентой.

Отдышавшись, бывший опер глянул на разбросанные в живописных позах тела и присел перед раненым парнем. Тот был плох – с уголка рта стекала струйка черной крови, лицо быстро белело и взгляд, который только что сиял дикой, неукротимой злостью, заволакивало нездешней пеленой.

– Э-э, пацан, кто ж тебя так? – растерянно спросил каратист. Оглянулся. – Или сам напоролся?

Набрал на сотовом «01», назвал адрес.

– Тебя как звать-то? – спросил, пряча в карман телефон.

– Миша, – растерянно прошептал тот, стараясь не глядеть на то, сидело у него в груди.

– Не переживай, Миша, сейчас доктора приедут, лечить будут…

Если выбросить из головы киношные убийства, то старший лейтенант не раз видел, как в реальной жизни в предсмертный миг с самого закоренелого грешника слетало все дрянное, вымороченное, надуманное и туда, наверх уходила та самая душа, что когда-то невинная воплощалась в невинном младенце. Так и в осунувшемся лице этого паренька с заострившимися чертами проступило то самое недоуменное выражение, которое обычно свойственно детям, которых вдруг грубо и сильно обидели ни за что ни про что.