Око за око - Евгений Санин

— Иначе нельзя! — кивнул претор. — И так уже Рим становится похожим на тунику3 жалкого раба! Не успеваем залатать одну дыру, как тут же появляется другая. Не Нуманция — так Сицилия, не Македония — так Греция! Успокоим Сирию — поднимется Египет, утихомирим Египет — снова поднимет голову Сирия!

— Боги совсем забыли, что жертвоприношения Рима были всегда самыми щедрыми и желанными им! — нахмурился Эмилиан.

— Боги помнят об этом! — торопливо возразил претор, с суеверной опаской косясь в сторону статуй. — И потому Египет и Сирия больше не опасны нам! Антиох Сидет, базилевс сирийский, правда, разрушил без нашего ведома Иерусалим, но дальше этого не пошел. А Птолемей Фискон не знает, как ему разделить трон со своими единокровными женами! До других ли ему границ, когда самого вот–вот выгонит из страны Клеопатра Старшая?

— Выгонит — заставим принять! И на троне и, если потребуется, на ложе! Этот оплывший жиром любитель наслаждений полезнее нам, чем деятельный правитель. Страшнее то, что скоро и Риму будет не до других границ! — нахмурился Эмилиан. — А нам так нужны новые провинции. Вместо того, чтобы ехать под Нуманцию, с каким наслаждением я бы повел сейчас армию…

— В Иудею?

— Меня не интересуют развалины! Мои глаза пресыщены ими. Подождем, пока евреи отстроят Иерусалим и набьют его храмы золотой посудой!

—Тогда… в Парфию?

Консул вздохнул:

— Парфия пока нам не по зубам.

— Значит, Понт?

— Понтийское царство с его энергичным царем Митридатом нам выгоднее пока использовать как союзника. Пока, — повторил Эмилиан. — Но, клянусь Марсом, это уже горячее!

— Малая Азия!

— Жарко, совсем жарко!

— Пергам?!

— Попал иглою!

Претор с изумлением посмотрел на консула:

— Но разве ты не знаешь, что у Пергама очень сильная армия? — спросил он. — И не менее сильный боевой флот…

— Именно поэтому я и отправляюсь сегодня не в Пергам, — нахмурился консул и испытующе оглядел претора. — А жаль! Это царство не дает мне спокойно спать так же, как Карфаген Катону! Кстати, ты бывал в Пергаме?

— Да.

— Давно?

— Еще юношей. Кажется, лет пятьдесят… Нет — пятьдесят пять тому назад.

— Значит, ты не знаешь Пергама.

— Но я много слышал о нем.

— Что именно? — оживился Эмилиан. — Говори!

— Благодаря предшественникам нынешнего Аттала из крошечной крепости он превратился в огромный город, славящийся алтарем Зевса и невероятной чистотой улиц.

— Так!

— Он присоединил к себе многие города и государства, и…

— И?

— Стал благороднее Афин.

— Так–так!

— Образованнее и культурнее Александрии Египетской.

— Говори!

— Сильнее Парфии.

— Говори, говори!

— Крупнее всех в Малой Азии!

— И это все?

— Я сказал то, что слышал. Неужели этого мало?

Губы Эмилиана тронула усмешка.

— Для какой–нибудь Вифинии это было бы пределом мечтаний. Но речь — о Пергаме. Я же говорил, ты не знаешь его. А ведь о чем не знают, того не желают, как говорят у нас в народе! — снова испытующе посмотрел он на претора.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ты знаешь, мои глаза видели всякое богатство, — уклончиво ответил консул. — Вспомни хотя бы, сколько золота и серебра пронесли перед моей триумфальной колесницей после победы над Карфагеном…

— О, это было незабываемое зрелище! — уважительно воскликнул претор.

— Так это лишь пыль перед богатством, которое накопили в своих сокровищницах пергамские цари! Все эти Эвмены и Атталы, начав с небольшой части казны Александра Македонского, за столетие сумели превратить Пергам в богатейшее государство. Они выжали всё из своих рабов, плодородных земель, тучных пастбищ, лесов, рудников, удобных гаваней. Кто теперь не знает знаменитого пергамента и великолепного пергамского оливкового масла? И их армия, действительно, одна из сильнейших в мире!

— Но такое богатство делает Пергам опасным Риму!

— Верно. И — желанным! — многозначительно поднял палец Эмилиан.

— Но мы не в состоянии пойти на него войной! — напомнил претор.

— И это верно. Значит, нужен иной путь.

— Дружба?

— Дружба может быть только с равными!

— Не война и не дружба? — претор с любопытством взглянул на консула. — Ты предлагаешь что–то третье?

2. Вторая половина правды

Сципион Эмилиан огляделся вокруг и, даже убедившись, что никто, кроме статуй, его не слышит, на всякий случай понизил голос:

— Да! Иначе я не заводил бы весь этот разговор! То, что я тебе сказал, лишь половина правды. Своему быстрому взлету Пергам обязан не только тучным пастбищам и удобным гаваням. Не только воинской храбрости и дипломатической ловкости своих базилевсов. Этому он обязан в первую очередь нам, римлянам.

Консул в упор взглянул на претора:

— Разве случайно диадема Эвмена, отца нынешнего царя, была украшена камеей с изображением моего славного деда? Ведь именно по предложению Сципиона за участие пергамцев в Сирийской войне сенат даровал Эвмену Эфес, Мизию, Ликаонию, обе Фригии. Все это втрое, впятеро увеличило доходы Пергама и в итоге до отказа наполнило его казну. Не пора ли теперь возвращать нам долги?

Теперь уже претор вопросительно посмотрел на консула.

Тот выдержал его взгляд и усмехнулся:

— Пусть Эвмен умер. Но жив Аттал. Какая нам разница — пусть вернет он. Да, он слушает нас во всем, провел в наших интересах у себя финансовую реформу, усилил налоговые поборы, но этого мало! Мы дали его отцу гораздо больше. А Рим никогда и ничего не дает даром!

— Разве Аттал расстанется добровольно с частью своих сокровищ? — усомнился претор.

— Речь идет не о жалкой части! — отрезал Эмилиан.

— Тем более! Я слышал, что Аттал глуп и безволен. В последнее время он совершенно ушел от государственных дел, уединился и даже ищет смерти. Говорят, он сошел с ума, но не до такой же степени!

— Этот «сумасшедший», — усмехнулся Эмилиан, — между прочим, изучает ботанику, пишет научные труды, ваяет прекрасные статуи из воска, наконец, изобретает лекарства.

— Лекарства?!

— Да, и не без успеха. Они излечивают печень и селезенку, помогают от кожных болезней. Одно из них — «Атталово белило» спасло мою жену от сильного воспаления, перед которым оказались бессильны знаменитые греческие снадобья и притирки!

— А как сейчас здоровье Семпронии? — участливо спросил претор, отлично зная, что консул, не любивший свою жену, два года назад отправил ее в скромное сципионовское имение и до сих пор не разрешает вернуться в Рим.