Плод воображения - Андрей Дашков

Было, правда, еще кое-что, о чем он умалчивал. Барскому недавно исполнилось шестьдесят, и он пребывал в опасном состоянии, которое означало, что все открытые для него пути ведут вниз… если только он не удивит самого себя. Он мог бы еще с десяток лет ничего не делать, пожинать плоды нынешней, идущей на спад, популярности, довольствоваться переизданиями и торговать своим породистым лицом, пока оно не износится окончательно. В общем, совершать плавный парящий спуск с заглохшим мотором. Вполне нормальная перспектива, если учесть его возраст, естественную усталость и разочарование во всей этой игре в бисер, которая ведется праведниками от литературы не для свиней и без учета их мнения, но по факту ими оплачивается.

И если устроиться в нужном месте цепи изысканного потребления, можно очень даже неплохо существовать, хотя рано или поздно в полный рост встает вопрос: а что же дальше? Пустота — коварная штука. Ее легко повсюду таскать с собой — она ничего не весит, — однако ею невозможно дышать.

Его давно не удовлетворяло то, что он делал, но Барский это умело скрывал. В конце концов он был профессионалом и владел высшим пилотажем. Он даже умудрялся вселять оптимизм в своих героев, прошедших все круги ада (и заметьте, никто не сказал, мол, шито белыми нитками — уж больно хорошо сидел костюмчик), но ему так и не удалось вселить оптимизм в близких людей — жену и дочь. Жена любила его слишком сильно, чтобы любовь не причиняла ей боли, а дочь… Насчет дочери он вообще не был ни в чем уверен. Она выскользнула из этой жизни через черный ход, ненароком прихватив с собой все еще не написанные папочкой книги.

Барский перенес удар с наружным достоинством, однако стало почти невозможно и дальше двигать фигуры, продолжая партию трехмерных шахмат с самим собой, — дело шло к патовой ситуации и впустую потраченным десятилетиям.

Он исчерпал все утешения творческой личности. То, что с определенного момента персонажи начинают жить собственной жизнью, никогда не обманывало его. Тут и не пахло игрой в бога, скорее уж мелкими бесами фрейдистского личного ада, которых попросту некуда изгонять — отвергнутые, они снова и снова возвращались к нему неисчислимым множеством его же искаженных отражений.

Но сейчас судьба подбросила ему нечто иное — игру гораздо более изощренную, с расплывчатыми правилами. Он был доволен тем, как выпал жребий. Несмотря на уверения организаторов, Барский не ждал от своей «креатуры» слепого повиновения, да это и невозможно. Он также не обладал привычной властью над другими «персонажами». Значит, кому-то (в идеале — всем) придется столкнуться с совершенно непредсказуемыми последствиями.

Будет ли это похоже на фильм, у которого много постановщиков, не подозревающих о замыслах друг друга? По мнению Барского, пока это больше смахивало на сумеречный промежуток, в котором неприкаянные души вселяются в новые тела, и еще никто из них не представляет толком, с чем придется иметь дело.

12. Розовский и Барский пьют коньяк

За стеклами автобуса нескончаемой и однообразной зеленой полосой тянулся лесной массив.

— А вам-то зачем это надо?

После получасовой вялой болтовни о футболе и склоках в недрах Союза Писателей Розовский все-таки не удержался от провокационного вопроса.

Мэтр взглянул на него, прищурив один глаз. Похоже, он просек эту игру. И, кроме того, он давно знал Розовского.

— Мне скучно, бес.

— Да ладно, — позволил себе усомниться Розовский. — Мне-то могли бы сказать. По секрету.

— Теперь я у тебя спрошу: а зачем мне это?

— В смысле?

— В смысле, зачем мне перед тобой наизнанку выворачиваться? Чтобы потом прочитать о себе кое-что новенькое?

«А как ты догадался?» — чуть было не ляпнул разморенный Розовский. Как жаль, что рядом сейчас нет Машки. Просто так, для моральной поддержки. По ее телу (и по ее хлысту) он еще не успел соскучиться.

Он решил свернуть на другую тему. Портить в самом начале приключения отношения с Барским он не хотел. А потом… Потом посмотрим, старичок. Может, ты еще попросишь вывернуть тебя наизнанку и дерьмецо размазать, да только никто не захочет пачкаться…

— Ладненько, выпить хотите?

— Выпить хочу.

Розовский подозвал стюардессу, и та принесла коньячку.

— За благополучный исход, — провозгласил Розовский не без задней мысли, но Барский и на это не повелся. На свой счет Розовский был почти спокоен: он полагал, что даже в случае неблагополучного исхода уж ему-то запасной выход обеспечен. Зря он, что ли, драл задницу, пытаясь устроить всё так, чтобы телевизионщики не разгадали его истинных намерений. Теперь, когда дело на мази, можно и поиграть в простачка. Тем более что тертая скотина Барский так и не сказал ни слова по поводу своей «креатуры».

Розовский, впрочем, тоже.

13. У Сони чешутся руки

Кое-что оказалось даже лучше, чем она ожидала, особенно после первого знакомства с «местом действия». Например, ей предоставили полную свободу в выборе временного жилища. Когда она поинтересовалась насчет других участников, ее успокоили: не волнуйтесь, вариантов выше крыши, все останутся довольны, — но при этом просили соблюдать правила.

В результате неторопливой сорокаминутной прогулки по северо-восточной части города, расположенной на живописных (так ей хотелось думать) холмах, Соня присмотрела себе славный особнячок, окруженный фруктовым садом, заброшенным, но всё еще плодоносящим. Дом понравился ей снаружи, а когда она зашла внутрь и обнаружила, что до нее тут жил художник, то пришла в тихий восторг. Полному счастью мешало только сознание того, что все это ненадолго и в случае неудачи ее ожидает куда более скромное пристанище, а то и вовсе могила.

М-да. Между тем дом подозрительно смахивал на сбывшуюся мечту идиотки. Именно таким она и представляла себе место, где ей хотелось бы жить сейчас и, если повезет, встретить старость. В меру уединенно, и в то же время — вот он, город, раскинулся внизу, молчит, ждет… Тут она напомнила себе, что город мертв, и, значит, по ночам она не увидит внизу сияния огней. Скорее, придется привыкать к полной темноте, а темноту Соня не любила. Не то чтобы боялась, просто предпочитала быть там, где достаточно света.

Но солнце пока стояло высоко, прекрасный летний день длился и длился, и света было более чем достаточно. Бросив в доме сумку с вещами, она вышла к дороге посмотреть, не окажется ли кто-нибудь поблизости — чей-нибудь «хозяин» или чья-нибудь «креатура», еще неизвестно что лучше. Ее «креатура», мужлан со сломанным носом, уж точно не был любителем буколических пейзажей и вряд ли присмотрел себе норку по соседству, не говоря уже о том, что о соблюдении правил позаботятся эти, из «команды», как они называют себя сами. Про себя же Соня, едва завидев колючую проволоку на городской черте, успела окрестить их «надзирателями».

Она долго стояла, опершись на хорошо сохранившуюся кованую ограду, явно сделанную на заказ. В симметричный рисунок каждой секции был вплетен какой-то вензель, который не поддавался определению, и это почему-то причиняло ей неудобство. Как будто дом таил в себе некую загадку, а загадок Соня не любила однозначно. Загадки хороши для книг, которые она любила читать или которые писала сама, для фильмов и для общения с детьми определенного возраста, но не для ее жизни. Она предпочитала ясность во всем, и как раз этого ей часто не хватало.

Стараясь прогнать мысли о плохом, она созерцала окрестности. Ни души вокруг. Небо было пронзительно голубым, солнце посылало вниз свои лучи, словно пыталось хоть немного разогнать тьму человеческого существования, гнездившуюся внутри каждого даже в самый ясный день. Тьма не покидала и Соню, несмотря на прозрачную зелень вокруг, сочные плоды на ветках яблонь, уютный дом, дышащий покоем, и сделанный перед отъездом расклад карт Таро, предвещавший ей удачу.

И поневоле возникал вопрос: что могло заставить бывшего хозяина (человека с тонким вкусом) бросить всю эту красоту, в которую были вложены не только приличные деньги, но и явно что-то большее, какая-то (возможно, лучшая) часть души? Соня задала себе этот вопрос, и ей снова стало не по себе. Что толку искать ответы, ведь и самые очевидные из них ничего не изменят. Когда город вымирает, вряд ли захочешь оставаться в одиночестве даже во дворце. Любая роскошь ничего не стоит, если никто не в курсе твоего владения… Соня осознала, что не удивится, если спустя две-три недели ей захочется поскорее убраться отсюда. Тем более что ей уже хотелось этого — совсем недавно, всего около часа назад.

Вежливый «надзиратель» помог ей одолеть эту хрень, которую люди из «команды» называли Периметром. Зачем еще нужны эвфемизмы, если не для самообмана? Соня сдала на хранение свой мобильный телефон — таковы были заранее оглашенные правила, и к этому она была готова. Ее багаж тщательно «досмотрели», чтобы убедиться в отсутствии недозволенных предметов. Mp4-плейер и флэш-накопитель оказались в числе дозволенных. Через несколько детекторов даже пришлось пройти повторно, и всё это сильно смахивало на пересечение израильской границы в разгар интифады, только выглядело намного абсурднее, если учесть, кем она была и где находилась.