Отец смотрит на запад - Екатерина Манойло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Целый месяц Тулин ходил с багровой грушей на лице и отрывался на Кате, как только мог. Чемпион по плевкам во дворе, Тулин завоевал этот титул сначала в классе, а затем и во всей школе.
От Тулина и его плевков Кате некуда было укрыться.
Если с рождением сына Наина отдалилась от семьи, то Серикбай, наоборот, подобрел даже к дочери. Хоть он не замечал синяков, которые Катя приносила из школы, но регулярно привозил детям необычные игрушки из дальних поездок. Зачастую Маратик был еще мал для них, и все доставалось Кате. А в рейсы он ездил часто. Аманбеке говорила, что он это делает, чтобы заработать хорошее приданое для дочери и наследство для Маратика. И чем толще становился конверт, куда отец откладывал деньги, тем чаще мать уходила молиться.
Раньше, чтобы «побыть наедине с Богом», она ездила в город, но, когда в поселке заговорили о строительстве храма, Наина зачастила на пустырь, где временной церквушкой стал списанный с железной дороги вагон пассажирского поезда. Она уходила туда, как только укладывала сына на дневной сон. Примерно в это время у Кати заканчивались уроки, и она сломя голову бежала домой. Маратик обычно спал, но иногда она находила его в кроватке плачущим и запачканным. Тогда она брезгливо относила его в ванную комнату и струей воды сбивала с него подсохшие какашки. Испачканную одежонку она скидывала в таз и заливала горячей водой, отчего вонь еще сильнее заполняла комнату.
– Эй, Улбосын! Ты дома? – Аманбеке всегда открывала дверь своим ключом.
– Да-а! – крикнула Катя, впопыхах вытирая плачущего Маратика.
– А чем так пахнет, Улбосын? – Аманбеке заглянула в ванную.
– А ты догадайся с трех раз, – ответила Катя папиной фразой.
Аманбеке быстро забрала Маратика и схватила Катю сзади за шею, словно за шкирку.
– Ты еще будешь мне дерзить? Если мать тебя не научила, как надо разговаривать со взрослыми, я научу.
– Что я такого сказала-то? – взвизгнула Катя и вцепилась в руку тетки.
– А ты подумай, свинота! Смотри, какую грязь ты развела! – Аманбеке поволокла племянницу к тазу с замоченными пеленками. – Нравится тебе говно? Так поешь вонючего супчика!
В этот момент на пороге ванной с неловким кашлем появилась усатая учительница.
– Здравствуйте! У вас дверь открыта была, я услышала крики. Здравствуй, Катюша.
Учительница строго посмотрела на Аманбеке, та расплылась в улыбке, поцеловала племянника и погладила по голове плачущую племянницу.
– Дела семейные, простите. Чай будете? Пройдемте на кухню.
Катя облегченно вздохнула и обрадовалась краткой минуте свободы.
– Не буду, спасибо. Я бы хотела поговорить с Наиной, она дома?
– Дома, – ехидно ответила Аманбеке, – у Господа ихнего. Она теперь, наверное, спит и видит себя невестой Иисусовой. А родных мужа и детей забросила. Ну, вы и сами видите.
– Она прямо сейчас в храме?
– Ага.
– Хорошо. Я схожу туда. – Учительница беспокойно заглянула в комнату и направилась к выходу.
– Я с ней! – крикнула Катя, понимая, что как только за учительницей закроется дверь, Аманбеке вернется к воспитанию супчиком.
– Вот что за шайтан! Не девочка, а не знаю кто.
Аманбеке заготовила свой самый суровый взгляд, который обычно гипнотизировал ее собственного сына, но Катя, не оглядываясь, выбежала из квартиры раньше учительницы.
На территории будущего храма шло строительство. Горластые работяги в основном были мусульманами, они не чертыхались, но эмоционально возводили руки к небу с воплем «О, Аллах!». Некоторых прихожан передергивало, но потом рабочий улыбался, обнажая ряд зубов в цвет позолоченного купола, и напряжение спадало. В конце концов, в поселке давно смирились с соседством двух религий.
Наина не успела вовремя уложить сына и занять место поближе к батюшке, поэтому теперь вынуждена была висеть на подножке вагона-часовни. Она сверлила взглядом затылки православных соседок, пытаясь расслышать проповедь батюшки, но в ушах стоял только звук отбойного молотка, разбавленный возгласами «О, Аллах» в разных тональностях, и гул прихожан.
Наина поправила на голове тугой платочек и обернулась, почувствовав за своей спиной чье-то присутствие. Арувзат Абубекировна энергично замахала рукой.
– Наина, здравствуйте!
– Здравствуйте. – Наина сошла с подножки и смерила учительницу нехорошим взглядом. – Родительское собрание на выезде?
– Иди побегай, девочка, нам с твоей мамой нужно поговорить. – Учительница мягко улыбнулась Кате, и ее мокрые от пота усы узором разошлись по губе.
Крупные, не по погоде одетые женщины проводили взглядами Катю и отошли от вагончика. Каждая про себя решала, как будет строить разговор. Учительница рассчитывала на душевную беседу, но что-то в облике Наины показалось ей таким враждебным, что теперь она уже сомневалась в необходимости этого разговора. Наина же, недовольная тем, что сначала опоздала, а теперь вынуждена пропустить службу, во всем винила дочь: если бы Катя пришла со школы пораньше…
– Наина, я хотела поговорить о Катюше. Она очень способная девочка.
– И поэтому в дневнике одни тройки?
– Не поэтому, а, видимо, потому, что девочка устает дома. – Учительница заметила, как зло блеснули глаза Наины.
– Знаете что, Арувзат Абу-бе-ки-ров-на? – то ли вспоминая, то ли боясь произнести неправильно, медленно проговорила Наина. – У вас есть программа, вот по ней детей и учите. А я со своими детьми как-нибудь разберусь, с Божьей помощью, не с вашей.
– Я не хотела с вами ссориться…
– Но ссоритесь!
– Что ж вы дочь свою так не любите? – устало спросила учительница на выдохе.
– Катя-я-я! – Наина смотрела не на учительницу, а как будто сквозь нее. – Катя, бегом сюда.
– Над ней в школе смеются! Девочка ходит как попало, сама себе стирает, сама себя кормит.
– Когда я говорю «бегом», значит, надо быстро бегом! – Наина схватила за руку запыхавшуюся Катю и потащила к вагончику.
– Вы совсем рехнулись с этим своим Богом! – уже в спину Наине крикнула учительница и, словно испугавшись собственных слов, заторопилась прочь от храма.
Со стороны Наина с дочерью напоминала кондуктора, который поймал безбилетника и не дает тому сбежать. Она крепко держала Катю за руку и тащила ее вглубь временного храма. Катя смотрела вслед учительнице и больше всего хотела пойти с ней. Перевела взгляд на новенький золотой купол, похожий на елочную игрушку, и то ли помолилась, то ли загадала желание – жить с учительницей.
Кате сразу стало нехорошо в душном вагончике, но она поняла, что сопротивляться матери бесполезно, и притихла. Перед ней вырос алтарь, застеленный красной клеенкой в белый горох, весь в иконах и стеклянных банках с искусственными цветами. Катя смотрела на каплевидные головы святых, на их большие грустные глаза и хотела плакать. Иисус с Новым Заветом в руках был похож на директора школы. Казалось,
