Сказки народов Восточной Европы и Кавказа - Народные сказки

Братья отвечают:

— Густая трава по утренней росе ровнее ложится.

А Эгле все душой неспокойна. В тот же день собралась она назад, к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестер, братьев обняла — никому провожать себя не позволила.

Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж ее научил:

Если жив мой друг бесценный —Забурли, вода проточная,Из пучины брызни, пена,—Пена белая, молочная!Если ж милый мой убитИ в пучине темной плавает —Над волною закипитПена красная, кровавая…

Тут всколыхнулись озерные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:

В час туманный,В час рассветныйЯ людьми загублен злыми.Дочка милая,Зачем тыНазвала отцово имя?

Заплакала, зарыдала Эгле. Потом обернулась к детям и сказала:

— Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом со злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:

Сыновья мои родные,Вы сдержали слово твердо —В дуб и ясень превратитесь,Не сгибаясь, стойте гордо.

Ты же, маленькая дочка,Не сильна в беде душою,Стань пугливою осиной,Трепещи всегда листвою.

Мне же елью стать печальной,Стать угрюмой, темной елью,—Лить потоки слез янтарных,По ночам стонать с метелью.

И как сказала, так и сталось: старший сын превратился в дуб высокий, младший — в ясень, а дочь — в трепетную осину.

Сама Эгле обернулась темной елью.

С тек пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер — дрожат, точно от страха, мелкие листочки осины. А у дуба и ясеня стволы крепкие и твердые, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про ее детей.

СЕДУН.

Сказка коми

Запись и обработка А. Микушева. Перевод А. Смольникова

ил-был крестьянин. Было у него три сына: старший — Васи́лей, средний — Пёдор и младший — Иван. Был Иван седуном, с печи не слезал, все сидит там, бывало, да глину колупает. А два других брата — те не глупые, толковые. Вот заболел как-то отец, совсем ослабел. Позвал сыновей, говорит:

— Ну, сыновья мои, видно, помирать мне пришла пора, не поправлюсь уже. Похороните меня, а потом три ночи навещайте могилу. В первую ночь пусть Василей придет, во вторую — Педор, а после и ты приходи, Седун.

Так простился отец с сыновьями, да тут же и отошел. Похоронили они его честь по чести. Наступил вечер, пора идти на могилу старшему сыну. Василей и говорит:

— Не сходишь ли ты, Седун, на могилу отца вместо меня? Я куплю тебе за то красную рубаху.

— Ладно, схожу, — согласился Седун.

Давно он заглядывался на красную рубаху. Собрался не мешкая и пошел.

Проспал ночку на могиле отца Седун, а утром отец подарил ему красного красавца коня. Доволен Седун. Отвел скорей коня к ручью, сам же как ни в чем не бывало пошел домой.

Вот вторая ночь приближается, надо идти на кладбище среднему брату — Педору. Вечером просит Педор Седуна:

— Не сходишь ли ты, Иван, вместо меня на могилу? Я справлю тебе за это пару сапог.

— Схожу, — опять согласился Седун.

И на что ему вроде сапоги? Никуда ведь не ходит. Да, видно, надо и ему покрасоваться — пошел.

Проспал Седун вторую ночь на могиле отца, утром получил в подарок серого коня. Седун рад, отвел и этого коня к ручью.

Когда приблизилась третья ночь и настал черед самого Седуна идти на кладбище, он подумал, что теперь уж никто ему за это не заплатит. Поплелся, однако, проспал на могиле отца и третью ночь. Утром отец подарил младшему сыну вороного коня. Отвел Седун и воронка к тому же ручью.

А той стороной правил царь, и было у царя три дочери: Марья, Василиса и Марпида. И пришла им пора выбирать себе женихов. Царь дал девицам по шелковому платку: одной красивый-прекрасивый платок, другой еще краше, а младшей, Марпиде-царевне, самый красивый, весь огнем горит.

Утром вывесила на балкон свой платок старшая дочь.

— Кто достанет платок, — объявили по всему царству, — тому и быть женихом!

Услыхал это народ — со всех сторон ко дворцу потянулся. Братья Седуна тоже засобирались.

«Может, и нам счастье улыбнется!» — думают про себя.

Увидел их сборы Седун, запросился:

— Братья, не возьмете ли и меня с собой?

Те только смеются:

— Куда тебе, дураку! Сидел бы уж на печи.

Запрягли они в сани старую отцовскую клячу и поехали.

А Седун пошел к ручью, кликнул там красного коня и влез ему в ухо.

В одном ухе попарился-помылся, в другом — оделся-обулся и вышел такой красивый да сильный — молодец молодцом!

Вскочил молодец на коня и вскоре догнал своих братьев — они на кляче-то недалеко и уехали. Догнал и, не останавливаясь, только наклонившись, ударил на скаку по уху одного брата, ударил другого и просвистел мимо. Повалились братья на колени.

— Свят, свят, — говорят, — никак, Илья-пророк промчался!

А Седун промчался к цареву дворцу, выше балкона подпрыгнул, но платок оставил, не взял.

Дивится народ:

— Вот ведь может, а не берет!

Наверно, какой-нибудь счастливец и достал потом этот платок, но Седун не видел. На обратном пути он еще раз повстречал своих братьев, опять дал по уху одному и другому. Повалились братья на колени.

— Свят, свят, — говорят, — и верно Илья-пророк, как застращал!

Когда братья домой воротились, Седун на печи лежал — он давно уж прискакал, коня к ручью отпустил, а сам на свое место влез.

— Ну, братцы, что видели-слышали? — спрашивает.

— Ничего не видели, — говорят. — Кто-то снял уж платок, не про нас он, видно… Только Илья-пророк по дороге проскакал мимо, застращал нас сильно.

— А я так никакого грома не слышал. Сидели бы и вы дома — лучше было бы, — говорит Седун.

На другой день средняя дочь вывесила платок.

Братья опять собрались — может, на этот раз повезет. Попросился было Седун:

— Возьмите и меня!

Да они только рассмеялись:

— Молчи уж, дурак, куда ты пойдешь! Лежи себе на печи.

Запрягли свою клячу и поехали.

Слез Седун с печи, пошел к ручью, кликнул другого коня, серого. В одно ухо влез — помылся-попарился, в другом оделся-обулся, опять сильным да красивым молодцом явился. Вскочил на серого коня и поскакал. Как догнал братьев, опять, не слезая с седла, одному дал раз, другому, повалились они на колени.

— Свят, свят! — крестятся. — Илья-пророк промчался, совсем застращал нас!

А Седун подъехал к балкону, подпрыгнул и опять, как в прошлый раз, не взял платок, только глянул.

Подивились люди:

— Вот ведь каков: мог взять платок, а не снял!

Поскакал Седун обратно. Глядит: братья его все еще к цареву дворцу едут. Опять почтил их Седун затрещинами, повалились они на колени, шепчут:

— Свят, свят! Да ведь в самом деле Илья-пророк!

Скоро ли, не скоро, воротились братья домой. Седун спрашивает с печки:

— Ну, братья, достался ли сегодня платок?

— Не достался нам, кто-то снял уже, — отвечают братья. — Только Илья-пророк скакал мимо, опять нас стращал…

— А я так ничего не слышал, — говорит Седун. — Сидели бы оба дома, никаких страстей не видали бы.

На третий день младшая из сестер Марпида-

царевна вывесила платок. Народ собрался со всего царства — кто только не хотел достать тот платок!

Завидно братьям, говорят:

— Сходим и мы, может, достанется напоследок.

Седун тоже не смолчал на печи:

— Сегодня и я не останусь дома, поеду с вами!

Потом вышел и первый сел в сани. Посмеялись братья, поругали и отговаривать принялись — не вылез Седун из саней.

— Ну, будь по-твоему, — согласились наконец.

Довезли Седуна до ручья и вытолкнули его из саней. Вытолкнули и, посмеявшись, уехали, а Седун остался.

— И то хорошо, что до ручья довезли, самому не тащиться, — улыбнулся вслед Седун.

Кликнул третьего — вороного коня, в одно ухо влез — попарился-помылся, в другом — оделся-обулся, такой молодец стал, статный да красивый. Вскочил на коня и помчался. Ох и досталось от него братьям! Оглянулся, отъехав, — они все еще на коленях стоят, подняться не смеют…

— Свят, свят! — шепчут. — Илья-пророк проскакал, страху нагнал…

Подъехал Седун ко дворцу, разогнал коня, тот прыгнул выше крыши, и только когда опускался, снял Седун платок у Марпиды-царевны.

— Ой, ловите, ловите! — кричат люди. — Кто это? Кто такой?