Безбашенные - Стив Паркер

— Клянусь кровавым Оком! — заголосил круглолицый боец, сидевший через десять сидений справа от Оскара. — Почему никто не предупредил нас о том, что нужно взять капы?

Он был новобранцем в экипаже сержанта Раймеса, и именно Раймес — закаленный в боях командир «Лемана Русса» с названием «Старая костедробилка» — ответил ему, на секунду вынув капу изо рта:

— Это ротная традиция, клоповья еда.

Он усмехнулся, смяв кожу вокруг широкого шрама, пробегавшего от левого глаза до уха. Термин «клоповья еда» был его личным выражением симпатии к вновь прибывшим новичкам, и, произнося эти слова, он умудрялся делать их похожими на такие банальные определения, как «тупой идиот» или «ослиная задница». Некоторые ветераны уже начинали использовать его идиому в своей речи — причем не только в Десятой роте.

— Ты останешься целкой до тех пор, пока не сломаешь зубы при высадке на планету.

Ошеломленный боец открыл было рот в наивном недоверии, но затем начал рыться в карманах, надеясь найти какую-нибудь замену капе. Он вытащил мятый кусок ветоши, которым, наверное, чистил ботинки или пуговицы перед строевыми проверками. Затолкав тряпку в рот, он с жалобным выражением прикусил ее зубами. Вульфе предполагал, что она отдает политурой. Уголком глаза он увидел, как Раймес кивнул новичку.

— Хорошая мысль, сынок. Башка у тебя варит. Мы еще сделаем из тебя настоящего гвардейца.

— …Три, две, одну секунду, — жужжал с потолка механический голос. — Вход в тропосферу достигнут. Высота девять тысяч метров. Всему личному составу приготовиться к атмосферной болтанке. Примерное время посадки через девятнадцать минут. Производится деактивация бортовых гравитационных систем. Переход на местную гравитацию произойдет через три, две, одну секунду…

Второй раз с тех пор, как Оскар зашел на палубу бота, момент гравитационного наложения заставил его почувствовать удвоенную тяжесть тела. Некоторые бойцы застонали, когда их кости заскрипели от внезапного напряжения мышц. Но после того как гравипластины под их ногами перестали действовать, они почти не заметили разницы в силе тяжести.

Согласно толстой пачке обзорных документов, выданных каждому гвардейцу (хотя лишь несколько парней в полку ознакомились с ними), гравитация на поверхности Голгофы была вполне терпимой — 1,12 g. Вульфе, который обычно весил около восьмидесяти пяти килограммов, при увеличении массы на двенадцать процентов тянул теперь на девяносто пять кило. Это мало беспокоило его. Технари на борту «Руки сияния» позаботились об акклиматизации. После бегства с Палмероса они ежедневно и постепенно увеличивали гравитацию на борту корабля, ненавязчиво подготавливая солдат к условиям их последующего наземного дислоцирования. Люди, подобные Сиглеру и сержанту Раймесу, не слишком крепкие желудком, закалились уже через несколько месяцев. Вульфе почувствовал небольшое улучшение аппетита и заметил, что его одежда стала плотнее облегать руки, ноги и грудь. Тело быстро привыкло к новой силе тяжести. Теперь, когда гравитация планеты действовала напрямую, он ощущал себя таким же, как обычно. Хотя для танков эти перемены были ощутимыми. Они влияли на потребление горючего и дальность стрельбы, на траекторию и скорость снарядов, на прочность и износ материалов. Такие вопросы требовали адекватных решений, поэтому полковым инженерам технических команд нечасто удавалось выспаться.

Подумав об эксцентричных техножрецах, Вульфе решил, что они, возможно, вообще не нуждались в сне. Кто их знает? Может, они просто вставляли себе свежие батарейки. Образ, возникший перед его мысленным взором, был забавным и немного тревожным.

Посадочный бот трясло не на шутку. Атмосфера Голгофы была плотнее, чем у многих населенных миров. Скачки давления между горячими и холодными зонами планеты создавали воистину свирепые бури. Пока судно швыряло в стороны то так, то эдак, некоторые новобранцы уже пачкали себя рвотой. Оскар сражался с инстинктом, требующим напрячь мышцы тела. Но гораздо умнее было расслабиться, иначе позже пришлось бы страдать от порванных сухожилий и всевозможных растяжений — слишком частых и типичных травм при посадке на большие планеты.

— Высота семь тысяч пять…

Искаженный статикой голос внезапно утонул в ужасном пронзительном скрипе. Вульфе прижал ладони к ушам. Он помнил этот звук и знал, что такой скрежет не предвещает ничего хорошего. Звук рвущегося металла. Посадочный бот накренился вправо. Голова Оскара качнулась назад и ударилась о мягкую поверхность сиденья. Казалось, что его живот попал в центрифугу стиральной машины. Зрение помутилось. Перед глазами заплясали яркие звездочки. Нескольких бойцов в противоположном ряду встряхнуло так сильно, что их капы вылетели и упали на пол. В отсеке послышались громкие проклятия.

— В нас нехило попали! — прокричал какой-то запаниковавший новобранец.

Вульфе казалось, что его сердце бьется где-то у самого горла.

— Никто в нас не попал, чертов Веббер! — рявкнул один из гвардейцев. — Если не знаешь, лучше помолчи.

— А что это тогда, если не попадание? — спросил кто-то еще. — Клянусь кровавым Оком!

— Молчать! — рявкнул сквозь капу сержант Раймес. — Довольно болтать! Это турбулентность, трусливые глисты! Вы поняли меня, сопливые тряпки? Обычная тряска. А теперь прикройте шланги!

Ложь Раймеса была очевидной. Он пытался успокоить новичков, но никто не принимал его слова за чистую монету. Бот сильно накренился влево, затем медленно восстановил угол дифферента. Тряска оставалась сильной и болезненной. Люди хватались за крепежные рамы. Косточки их пальцев белели от напряжения.

Оскар еще раз взглянул на Ленка и сердито нахмурился, увидев его спокойное лицо. Губы парня немного выпячивались над выпиравшей капой — похоже, она нисколько не досаждала ему. Но и этот самоуверенный выскочка нервозно подпрыгнул на сиденье, когда в наушниках шлема раздался оглушительный высокотональный вой. Он оборвался так же внезапно, как и возник. Его заменил тусклый голос техножреца, произносившего очередное сообщение. На этот раз звук был усилен до тошнотворной громкости. Вульфе даже показалось, что в рваных фразах техника он услышал намек на панику.

— …Пробой защитных щитов… мощнейший ураган… сбились с курса и… вниз. Всему личному составу… для немедленной…

Прошло мгновение, и Оскара вдруг затопила огромная волна мучительной боли. Казалось, что вся Галактика слетела с оси. Верх стал низом, левое — правым. Затем с пугающей скоростью все вновь переместилось. Он крепко зажмурился и поморщился от ослепительного фейерверка, вспыхнувшего на внутренней стороне его век. Мышцы ныли от напряжения, превосходящего возможности тела. Сердце колотилось о грудную клетку, словно птица, желавшая вырваться…

Темнота. Отсутствие мыслей. Тишина. Вульфе падал в неосязаемую пустоту, в которой не могли существовать даже кошмары.

Что-то оцарапало его левую щеку. Несмотря на вялое сопротивление Оскара, острая боль медленно вытащила его из комфорта темного забвения. Он полуосознанно ощупал языком внутреннюю сторону щеки. Небольшой порез и привкус крови. Язык скользнул по коренным зубам… «Проклятье!» Два из них были острее, чем прежде. Два сломанных зуба. Вульфе вяло подумал об осколках и решил, что проглотил их в беспамятстве.

Затем пришла взрывная боль в глазах. Он хотел зажмуриться сильнее, но веки и без того были плотно сжаты. Когда боль немного рассеялась, он заметил промелькнувшую тень. Сержант медленно и осторожно приоткрыл глаза…

— Хольц? Что случи…

Он попытался приподняться. Мышцы тут же обожгло волной огня. Он застонал и снова опустился на спину.

— Полегче, — склонившись над ним, сказал Хольц. — Сиглер пошел искать медика. Хотя они сейчас нарасхват. Тут не только много раненых, но есть и убитые. Бребнер и половина его экипажа. Несколько парней Фачса. Краусс и Сименс потеряли своих водителей. Два десятка бойцов из вспомогательных команд уже никогда не ответят на твое приветствие.

Хольц помолчал секунду. Когда его печаль немного рассеялась, он добродушно добавил:

— Клянусь кровавым Оком, сардж, мы рады, что ты тоже выбрался из этой передряги. Просто полежи немного, ладно?

Напрасная трата слов. Вульфе снова попытался приподняться. Застонав от боли и перекатившись на левый бок, он оперся на правый локоть. Его пальцы погрузились в темно-красный песок. По спине пробежал озноб.

— Голгофа, — прошептал он.

— Так точно, сэр, — ответил Хольц. — Голгофа, мать ее…

Вульфе промолчал, оценивая в уме впечатление, полученное от красных песчинок. Он поднял горсть мелкого песка к глазам, и тот заструился между его пальцами, словно вода. Оскар потер песчинки указательным и большим пальцами. На коже остались пятна — густые мазки темно-красной пыли.