Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

– Поспите на полу, – сказал мужчина. – А завтра будете звонить.

Утром, еще не открыв глаза, я почувствовала, что нахожусь в незнакомом месте. Я слышала, как мой отец быстро и негромко говорит по телефону. В его голосе слышалось разочарование. Он не спал уже много часов. Может быть, этой ночью он вообще не ложился. Увидев, что я проснулась, он расслабился, сел рядом и попытался объяснить мне, что будет дальше. А я была счастлива просто быть с ним во время этого приключения, так далеко от дома. В той ситуации весь мир, казалось, ополчился против нас. Он не смог дозвониться ни до тренера команды, ни до наших в России. Линии были то заняты, то не работали, то еще что-то в этом роде. А те несколько человек, до которых ему удалось дозвониться, не захотели помочь. Но у нас был наш распорядок, которого мы должны были придерживаться. Я надела свой теннисный костюм. Кроссовки. Юбку. Я всегда тренировалась в юбке, чтобы чувствовать себя в обстановке матча (хотелось тренироваться в точности так, будто уже играешь). Завязала хвостик на затылке и вышла вслед за папой из номера. Однако в нашем распорядке произошло одно изменение – в нем не было места маме и ее объятиям, которыми она всегда награждала меня перед выходом. Отец нес две ракетки, свою и мою, и контейнер с мячами. Мужчина с самолета пошел вместе с нами, желая, видимо, посмотреть, что будет дальше.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Нам надо тренироваться, – ответил Юрий.

Мы были в Майами-Бич, скорее всего на Коллинз-авеню. Я тоже не была уверена, что понимаю, чего хочет мой отец. Скорее всего он решил, что мы сможем найти корт. В конце концов, мы были во Флориде, месте, где тренировались сестры Уильямс и Анна Курникова, в раю для теннисистов. И вот мы шли все дальше и дальше, проходя квартал за кварталом, и оглядывались в поисках корта. Время от времени Юрий замечал корт – сквозь живую изгородь, через решетку – хватал меня за руку и бросался к нему. И каждый раз его останавливал русский с самолета.

– Нет, Юрий. Нельзя. Это частный корт.

Папа все еще жил советскими понятиями, что все вокруг общее.

– Нет, Юрий. Не в Америке.

Мы продолжали идти и, наконец, заметили несколько кортов возле плавательного бассейна. Они принадлежали отелю, и рядом с ними люди нежились в шезлонгах. Отец поговорил с человеком, который отвечал за бассейн и за корты. Наш попутчик переводил. Папа объяснил всю ситуацию, рассказал, как он с дочерью, потенциальным членом российской детской команды по теннису, только что прилетел из Москвы и сказал, что мне необходимо тренироваться. Мужчина осмотрел меня с ног до головы. Я была прелестное дитя. Мужчина сказал ОК. Мы устроились на корте и проделали весь наш обычный комплекс: побегали, растянулись, подготовились и начали отрабатывать удары. Сначала неторопливо, и мяч летал по корту по ленивой параболе. Потом мы стали ускоряться и перебрасываться мячом с задней линии. Было ранее утро, я была совсем крохой, но я реально владела мячом. Каждый форхенд я заканчивала небольшим закручиванием мяча так, как учил меня Юдкин. Стонала ли я в то время во время удара? Возможно. Это происходит бессознательно и всегда было частью моей игры. Было необычно видеть такую малышку, которая настойчиво наносит сильные удары по мячу. Это вызывало любопытство. Люди, сидевшие у бассейна, подходили ближе, чтобы получше видеть происходящее. Потом их стало больше. Прошло совсем немного времени, и вокруг нас стояла целая толпа из нескольких десятков туристов, которые провожали взглядами каждый мяч.

Таким было мое первое утро в Америке.

Мы поработали около часа, а потом уселись в тени зонта, чтобы немного охладиться. Люди стояли вокруг нас и задавали вопросы. В толпе оказалась пара пожилых поляков. Они представились, но сейчас я не помню их имен. И папа тоже. Смешно, что мы не запомнили ни имен, ни примет людей, которые оказались для нас так важны в эти первые несколько часов в Америке. Без них, если бы нам не повезло их встретить, кто его знает, как развивались бы дальнейшие события. Я хотела бы рассказать вам, как они выглядели и как мило они себя вели, но, честно говоря, в голове у меня осталась всего одна деталь, правда самая главная. Они говорили по-русски. Юрий был счастлив встретить людей, с которыми мог общаться. Они рассказали ему, что являются поклонниками тенниса, любят и следят за этим видом спорта. Сказали, что видели Монику Селеш и Андре Агасси в моем возрасте и что я ничуть не хуже их. Мой отец рассказал им нашу историю – о том, как мы ранним утром прилетели из Москвы, о тренере детской команды, который так и не появился, о сне на полу в гостиничном номере, о телефонных звонках.

– И что же вы собираетесь делать?

Отец сказал, что мы каким-то образом доберемся до теннисной академии Рика Маччи в Бока-Ратон.

– Там тренировались сестры Уильямс, – объяснил он. – Когда они увидят Машу, все будет в порядке. Единственная проблема в том, что я не знаю, где находится Бока – Ратон и как туда добраться.

– Не волнуйтесь, – сказала полячка, – мы отвезем вас туда.

В жизни приходится слышать много негативного об окружающем нас мире и людях, которые в нем живут. В детстве нам велят не говорить с незнакомцами. Когда мы вырастаем, нас предупреждают о преступниках. Но факт остается фактом – в те первые дни нас постоянно выручали именно незнакомые люди. Это не было частью нашего плана, но мы были готовы отдать себя в руки счастливого случая.

Мы забрали багаж из гостиницы, попрощались с нашими попутчиками и вышли на улицу, где польская пара ждала нас в большой, мускулистой американской машине с кондиционером. Было воскресное утро. Мой отец общался с поляками, а я смотрела в окно. Мы пересекли дамбу и поехали по побережью. Вокруг все было новым и красивым.

Позже люди спрашивали меня, о чем я думала в те первые часы? Была ли я напугана? Скучала ли по своей маме, своему дому, своей кровати? Если честно – нет. Для меня в тот момент и еще долго после этого все выглядело как приключение, как волшебная сказка. И я просто ждала, что же будет дальше.

Мой отец до сих пор вспоминает о том, насколько он был разочарован в теннисной академии Рика Маччи, и о том, как нас там встретили. Но стоит задуматься о том, насколько странно мы должны были выглядеть в глазах людей в приемной. Воскресным утром, совершенно неожиданно, на пороге вдруг появляется мужчина, говорящий только по-русски, со своей шестилетней дочерью, которая тащит ракетку больше ее самой. За ними следует польская пара, которая предлагает свои услуги в качестве переводчиков. Отец потребовал самого Рика. Ему объяснили, что в данный момент мистера Маччи нет на месте. Позже оказалось, что женщина, с которой он разговаривал и которая подозрительно осматривала нас из-за стойки, была женой Маччи. Она взглядом оценила нас и отвернулась. Папа спросил, нельзя ли нам пройти на корт, чтобы продемонстрировать мои удары. Он просто хотел, чтобы кто-то посмотрел, как я играю.

– Если вы хотите пройти на один из наших кортов, – сказала женщина, – вам надо подписаться на нашу программу, а это стоит денег.

– Сколько?

– Тысяча долларов и деньги вперед.

В то время весь наш капитал состоял из семисот долларов – это были для нас все деньги мира, – скатанных в трубочку и лежащих в кармане моего папы. Юрий через переводчика стал спорить. Он сказал даме, сидевшей за столом, что я особенный ребенок, что они должны посмотреть, как я играю и что если они от нас откажутся, то пожалеют об этом впоследствии. В это время мимо проходила одна из инструкторов. Она прекратила все споры, сказав:

– Давайте я с ней поиграю – просто посмотрим, что получится.

Мы играли, а папа ждал. Когда мы вернулись, инструкторша переговорила с женщиной за столом. Что она ей говорила – неизвестно, но отношение женщины к нам изменилось. До появления Рика никто не собирался принимать окончательных решений, но нам было предложено место для ночевки на те несколько дней, пока все разрешится. Правда, без всяких обязательств. Проблема, как я выяснила позже, была в том, что в рассказ Юрия трудно было поверить. Трудно было поверить в то, что он самостоятельно приехал из России со своей дочерью, в то, что он просто так вошел в дверь с ребенком, играющим на мировом уровне. Им было трудно это переварить. Они хотели знать, кем был Юрий на самом деле? И в какую игру он играл? И какова его настоящая история? И где находится мама ребенка? И как обстоят дела со школой? С этими вопросами мы сталкивались снова и снова. Никто не верил в наш рассказ.

К этому моменту моему отцу все это надоело. Ему не понравилось, как нас встретили, не понравились все эти вопросы и атмосфера подозрительности.

– Нет, – сказал он, когда нам предложили приют на две ночи. – Мы уезжаем.

Если бы надо было назвать какую-то одну характерную особенность отца, то это, конечно, его готовность говорить «нет». Он делал это все время. Он говорил «нет» очевидно выгодным предложениям, потому что верил, что впереди нас ждет еще лучшее предложение. Это было глупо, и в то же время это было связано с его непоколебимой верой. Он верил в мои способности и в свою сообразительность. И эта вера влияла на происходящее так же, как и все остальное. Резкое «нет» позволяло ему позже сказать «да».