Конец белого ордена - Марк Чачко

Он помолчал, испытующе взглянул на собеседника и продолжал, легонько усмехнувшись:

— Мне за него изрядную сумму предлагали, да я не отдал. Один сослуживец очень приставал, все уговаривал продать ему портсигар. Прямо надоел… Один раз я ему даже отрезал: «Извольте замолчать, такие памятные вещи не продаются!»

Услышав «извольте замолчать», Корабельников помолчал, затем произнес пароль:

— Случайно не знаете, в какой гостинице можно снять номер?

Незнакомец, понизив голос, сразу же отозвался:

— Точно не скажу, но в «Славянском базаре» будто бы сдаются.

И отрывисто добавил, едва разжимая зубы:

— Идите по набережной в сторону Воробьевых гор.

Затем он повернулся и медленно, будто задумавшись, посвистывая, исчез в толпе.

Корабельников пробился к выходу, пересек привокзальную площадь и зашагал по набережной. Он не спешил, набирался сил перед схваткой. Кто его противник? Должно быть, лихой рубака-драгун. Во всем разуверился. Э, нет! Если бы разуверился, не стал бы членом контрреволюционной организации. Просто злой-презлой, готов всем, кто лишил его богатства и дворянских привилегий, перегрызть горло. Он не так прост, как кажется. С ним надо держать ухо востро. Корабельников думал о вопросах, которые могли ему задать, о хитроумных уловках, к которым будет прибегать враг, чтобы испытать, проверить связника. И вдруг Володя с ужасом обнаружил, что забыл походную песню дроздовцев. Ему стало не по себе. Засыпаться на таком пустячном вопросе, этого еще не хватало.

Тщетно напрягал он память, мучился, искал лазейку, как избежать прямого ответа на этот вопрос, если случится, что его зададут. И строчки как-то неторопливо, сами собой, всплыли в памяти: «Мы живем среди полей и лесов дремучих, но счастливей, веселей всех вельмож могучих».

— Эй, дроздовцы! Эй, дроздовцы! — повеселев, пробормотал Володя и усмехнулся тому, что так обрадовался этой чужой песне.

Москва-река была пустынна. Ни судов, ни барж, ни лодок. Кое-где на берегу маячили одинокие фигуры рыбаков. На чистой водной глади покоились отражения легких облаков.

Пройдя с полверсты, Корабельников приостановился, будто залюбовался куполами Новодевичьего монастыря. Осторожно оглянулся. Никто не шел следом за ним, нигде ни одного пешехода. Куда же девался белогвардеец? Должно быть, избрал другую, окольную дорогу. А возможно, следит за ним издалека, прячась за заборами, выступами домов. А если сбежал, почувствовав неладное в поведении собеседника? Как бы там ни было, но надо продолжать путь.

Корабельников зашагал дальше. Миновал заезжий двор, дровяной склад, чайную. Район этот пользовался дурной славой. В свое время здесь в оврагах и под заборами ютились бродяги, нищие. Жили в землянках. Сюда, в это глухое место, заманивали пьяных прохожих, обирали их, грабили. На крики о помощи никто не отзывался. Случались и убийства. Трупы бросали в реку, и они всплывали у Красного луга или у Потылихи. До и сейчас здесь, наверное, сохранилось немало воровских притонов, потайных ночлежек.

У Корабельникова отлегло от сердца, когда он, наконец, услышал за спиной быстрые шаги. Его догонял новый знакомый.

Это был поручик Мещерский, член контрреволюционной организации «Орден мономаховцев». Состояла эта организация из офицеров бывшей императорской гвардии, люто ненавидевших новую власть и поставивших себе целью восстановление в России монархического строя.

— Заверните сюда, — приказал Мещерский, кивнув в сторону ворот покосившегося одноэтажного домика.

Спутники пересекли двор, обогнули ветхие сарайчики и через калитку вышли на пустырь. Ступили на тропинку, вьющуюся в бурьяне. Она привела их к каменной ограде. В ней, скрытый кустами, виднелся узкий пролом. Первым протиснулся Мещерский, за ним Корабельников. Они оказались в обширном, заросшем лебедой дворе фабрики.

Мещерский остановился, внимательно осмотрел двор, затем небрежно поднес руку к козырьку фуражки и представился:

— Давайте знакомиться. Андрей Владимирович Петров. С кем имею честь?

— Дмитрий Ягал-Плещеев, — отрекомендовался Володя.

— Очень приятно.

Обменялись рукопожатием. Мещерский уселся на проржавевшую вагонетку без колес. Он вытащил свой «меченый» портсигар, предложил собеседнику папиросу. Некоторое время оба молча курили. Ловко пуская колечки дыма, Мещерский с притворным спокойствием спросил:

— Оружие у вас при себе?

— Оружие? — переспросил Корабельников, соображая, как бы ответить на этот вопрос. Сознаться, что у него есть оружие, или же утаить? Вопрос об этом обсуждался еще с Глебом Илларионовичем, когда готовились к операции. Решили, что оружие «лицеисту» надо иметь при себе, и Володя взял с собой наган, который был отобран у корнета Бронича. Но следует ли сейчас прибегать к уверткам? Не лучше ли казаться совершенно доверчивым.

— Да, у меня наган, — ответил Корабельников.

— Отдайте его мне.

Опять на какую-то долю секунды мелькнула мысль: отдавать или не отдавать? Лишиться оружия рискованно. Может быть, белогвардеец здесь не один, может быть, в запущенном здании с разбитыми окнами притаились сообщники. Они ждут момента для нападения. Конечно, с ним, безоружным, им легче будет справиться. Но офицер мог и не потребовать пистолет, а просто взять его силой.

— Возьмите, если это нужно, — не без обиды в голосе сказал Корабельников, расстегивая пояс и извлекая из-под гимнастерки наган. — Вы его совсем берете или только на время? С этим наганом я ходил на выполнение боевых задании.

— Только на время, — с улыбкой отозвался Мещерский, принимая наган и пряча его в кармане. — Когда нужно будет — возвратим. Что вы должны мне передать?

Корабельников отвернул борт куртки, оторвал подкладку и вынул белогвардейскую шифровку — вернее, ее точную копию.

Принимая письмо, Мещерский спросил:

— Этот пакет вам вручал подполковник Рынов?

Чуть-чуть Корабельников не кивнул утвердительно, но вовремя спохватился. Ни одного слова, в котором не был он твердо убежден, не должно сорваться с его губ. Такая фамилия не фигурировала в показаниях корнета Бронича. Возможно, это элементарная ловушка, в которую он должен попасться, а возможно, и нет.

— Вручил мне шифровку подполковник, но фамилии его я не знаю, — просто ответил Корабельников. — Я ведь служу не при штабе, а в роте, рядовым.

Мещерский улыбнулся и дружески похлопал юношу по плечу, как бы давая понять, что каверзных вопросов он больше задавать не будет. Спрятав шифровку, Мещерский сказал почти фамильярно, даже с оттенком сердечности:

— Молодец, Митя. Рад, что с вами встретился. Ваши услуги не будут забыты. Россия…